№ 236
26 ноября. 1891 г. [Москва.]
У нас у всех такая паника, милые друзья, по случаю тревожных известий об Иване Ивановиче, что никто ни о чем другом не может ни думать, ни говорить. Как ужасно быть так далеко от всех вас. Бедный Петя в ужасном положении. Сдержанный, бледный, он ничего не говорит, но так и видно, каково у него на душе. — Неужели плохо? Неужели плохо только от жара без осложнений. Если же воспаление в легких, поставьте скорей пиявки; такому сангвинику, как Иван Иванович, это не может быть вредно, а только хорошо. При первой возможности, умоляю вас, пожалуйста, Таня, телеграфируй мне опять. — И как Елену Павловну жаль, сколько ей сердечной тревоги! Не смею слова сказать теперь об отъезде вашем, но умоляю, приезжайте, как только будет возможность, т. е. когда всякая опасность минует. — У нас все здоровы, сегодня Ваничка упал в корридоре и очень меня испугал, но теперь совсем ничего, идем обедать.
Сейчас вечер, принесли твои два письма, милый друг Лёвочка. Меня немного успокоило, что вчера утром было 38 и 8; следовательно, не 40, и есть надежда, что болезнь, ожесточившись сегодня, судя по телеграмме, переломится и пройдет. У дяди Кости была инфлуенца, он сегодня был, говорит, жар был страшный, он похудел, но здоров. Захарьин говорит: «никакой инфлуенцы нет, есть простуда, берегитесь её и ничего не будет».
Только бы, бог дал, выздоровел Иван Иванович и еще никто не захворал. Берегись, милый Лёвочка, и девочек не пускай рисковать ничем. Боже мой, когда же я увижу всех вас! Теперь еще жутче стало. Лёва всё мучается зубами, сегодня послали за дантистом; Лёва хотел дергать зуб, но я отговорила. Будет дантист лечить, так как есть воспаление накостницы. Вчера он до такой rage1 дошел, что не знали, как и помочь: припарки, хлороформ, полосканье шалфеем, ничего не помогало. Ночью прошло, а днем опять стало немного хуже. Теперь опять лучше. Мы позвали Петю Раевского до отъезда его, чтоб показать твои письма и ободрить его, бедного. Вероятно, вы послали телеграммы во все стороны, оттого что жар к ночи стал сильнее и вы все перепугались. Дай бог, чтоб это был кризис к лучшему.
Красный шар, выпустив весь свой дух, стал опять надуваться, а приедете все, то вовсе оживу. Только бы опять что меня не подкосило. Тогда не скоро справишься, а чувствуешь себя всё-таки центром и даже нужным для семьи моих малышей четырех. И право, я вас всех так горячо люблю, что и всем вам холоднее покажется на свете без любви моей. Всех вас, по одному, себе представляю с восторгом, что скоро увижу. Ничего не посылаю сегодня девочкам. Выехать не могла по разным причинам, да и совестно посылать фривольности в дом, где серьезное горе. Целую вас всех нежно. Посылаю письмо Вере от матери и еще какое-то о пожертвованиях. — Сейчас было письмо от Сони, они все здоровы. Илья еще не возвращался.
С. Т.
Что-то все девочки, как им, я думаю, грустно и жутко и за Ивана Ивановича и за тебя, Лёвочка.
Настоящему письму предшествует другое, от 24 ноября, адресованное Толстому, с обращением к Т. Л. Толстой; его мы не печатаем.
тревожных известий об Иване Ивановиче. В разгар работ по оказанию помощи голодающим И. И. Раевский захворал инфлюэнцей и умер 26 ноября.
Елена Павловна — Е. П. Раевская, рожд. Евреинова, жена Ивана Ивановича.
— от 24 и 25 ноября (ПЖ, стр. 275—277).
Красный шар — «шуточное сравнение меня с шаром, которое Лев Николаевич любил повторять» (прим. Толстой).
письмо от Сони«Те 1000 руб., которые вы прислали, мы с Серёжей вместе отправили на покупку ржи.
» (хранится в АСТ).