Толстая С. А. - Толстому Л. Н., 14 ноября 1892 г.

№ 281

14 ноября 1892 г. [Москва]

Сейчас, вечером, получила письмо от Маши и от тебя, милый Лёвочка. Я рада, что вы не поехали в Пирогово, очень меня мучило вчера, что вы поедете. Тут, в Москве, метель, ветер резкий, холодный и 11 гр. мороза. Что же в поле? О Маше я ни минуты не спокойна. Поскачет одна, в метель, шубы у ней хорошей нет, некому вспомнить и позаботиться о ней: вернулась ли она, — и некому посоветовать. А холод там, должно быть, ужасный. Рязанские поезда второй день опаздывают от метелей. Она опять не исполнила моей просьбы остановиться у Мордвиновых. Что с ней поехала Марья Кирилловна, — это приличнее; но она с своими амурами ни на что не будет полезна. Ну, да что бог даст; я бы ее так не пустила, если б моя воля что-либо значила для нее; и пока не воротится, ни минуты нельзя быть покойным насчёт её. — Ты пишешь про себя, что ты стар. Во-первых, осенью все старее, чувство, что всё в положеньи умиранья, оно и естественно это испытывать вместе с природой. А, во-вторых, без меня ты живо состареешься, я передаю тебе, — делюсь с тобой моими остатками молодости, — и со мной и с маленькими ты бодрей. Только бы здоров был. А, в-третьих, — ты, верно, мало и дурно питаешься. На овощах одних, т. е. на воде, иначе говоря, — человек бодр быть не может, особенно привыкший питаться всю жизнь содержательной пищей. И Дунаев, и я, мы тебе очень советуем есть яйца.

Башлык высылаю тебе завтра почтой, в Ясенки; посылкой просто.

с куклами. Ваничка, когда играют вальс Chopin, всегда выкрикивает: «вот мой любимый», и бьет пальчиками в такт. — Сейчас пробовала Андрюше помочь писать изложение. Но всякий мой совет он встречал ворчанием, собирая на лбу злые складки. Жалкое, неприятное создание. Это мне большое горе — Андрюша. Столько жертв, усилий, стараний, — даже трат, — и ничего: ни ума, ни таланта, ни даже доброты!

Вчера до половины четвертого ночи писала свою повесть. Если бы ее когда напечатали, то неумелостью она может провалиться, но горячностью, искренностью и правдивостью — она может и впечатление произвести на людей. — Но много еще работы, нужно отделать. Я ее не сочиняю, пишу только, когда не могу иначе, и бросаю на долго, если не хочется писать. Так, может быть, никогда и не кончу.

Прошли ли зубы Тани? Не ездите в Пирогово, ведь между первым и двенадцатым вся семья Толстых переедет в номера Базилевского на Кисловке; тогда будете видаться, они не менее двух месяцев проживут тут.

«Русских ведомостей», 300 от Коптевой из Цюриха, 622 за «Плоды просвещения» и еще 75 от «Русских ведомостей». Итого, слава богу, более тысячи, которые и передам Павлу Иванычу при свиданьи. — Попов не был, да и не нужен он мне. Тепло ли у вас? Окна ведь не замазаны. Я думаю, вам плохо жить в матерьяльном отношении. И чего вы сидите, как в берлоге? Даже смешно.

Таня, целую тебя и очень рада буду тебя видеть. Я по тебе всегда скучаю, и тебя мне всегда особенно жаль. Что твои зубы? Когда приедешь, опять займись ими. Прощай.

С. Т.

Примечания

Письмо от [...] тебя — от 12 ноября.

Ты пишешь [...], что ты стар. Толстой писал 9 ноября: «Книга, пасьянс, чай, письма, мысли свои о хорошем, серьезном, о предстоящем большом путешествии туда, откуда никто сюда не возвращается».

— «По поводу Крейцеровой сонаты»; о ней см. в вводной статье.

Следующее письмо от 18 ноября не печатаем.

Раздел сайта: