№ 297
19 сентября. 1893 г. [Москва]
Читай лучше один.
Милый друг Лёвочка, ты пишешь, как ты огорчен Машей и вообще всю ее вновь затеянную историю мне описываешь. Но зачем ты дал себе расчувствоваться и написал письмо З[андер]у? Ведь ты, повидимому, в отчаянии, что всё это возобновилось; так, если твое прямое чувство противится этому, то прямо надо действовать. Ведь нельзя же пустить Машу в её ненормальном состоянии броситься на шею этому жирному немцу только потому, что он сумел написать сантиментальное письмо? Нельзя себе представить Машу в этой немецкой, буржуазной среде с красноносым отцом, с ходьбой на рынок за сосисками и пивом, — с размножением белых Зандерят. Просто мерзость! Я не пишу ей, потому что не могу ничего другого опять написать, как то, что я говорила: семья или этот немец? Пусть выбирает; но пусть поймет, что если не будет трагического, старинного проклятия родителей за непокорность дочери в браке, то будет холодное отчуждение, ненатуральные, снисходительные отношения, от которых ей будет во сто раз больнее, чем от самой резкой брани. И всё это променять, т. е. свою хорошую, ясную семью на неизвестного, по чужим толкам судя, — подленького человечка, который в роде Юнге через десять лет будет предпочитать жирную экономку своей исхудавшей в бедности и лишениях, подурневшей и постаревшей, интелигентной жене. — Вот что я думаю и не могу иначе. — И всё это будет делаться просто и даже добродушно, ибо с брюшком, спокойный, немецкий доктор всё должен производить благодушно, даже разврат. — Мне очень, очень жаль тебя, милый друг. Я думаю, что тебе больнее, потому что мне противнее, а это легче, чем страдать с добротой.
Вот Ваничку ты полюбил, этому я рада. Тонко сотканный он ребеночек, боюсь только, что будет болезненный. Я думаю, он тебя утешал своей детской ясностью и любовью. — Маше я так и не могу написать, и не знаю, что и скажу. Всё то же. Целую тебя. Скоро теперь увидимся, чтоб расстаться потом еще на более долгий срок. И Машу-то опасно в Москву везти в таком состоянии.
С. Толстая.
Примечания
Предшествующие письма от 17 и 18 сентября не печатаем.
ты пишешь, как ты огорчен Машей. Толстой писал 15 сентября: «мне неприятно то, что Маша опять завязала отношения с З[андером]. Она отказала ему резко, слишком, кажется, резко. Он отвечал ей письмом, которое меня тронуло. Я написал ему письмо, жалея его и думал, что на этом кончится. Но она на это письмо написала ему другое, в котором говорит, что не отказывается, что всё остается на том, что было, когда он уехал, т. е. ждать до нового года. Она мне очень жалка. Я надеюсь, что она опомнится» (ПЖ, стр. 454).
зачем ты [...] написал письмо [Зандер]у? Марье Львовне.
Юнге. Толстая имеет в виду окулиста Эдуарда Андреевича Юнге (1838—1898), женатого на Екатерине Федоровой, рожд. гр. Толстой.