№ 315
[1895 г. Января 6. Москва]
Ни разу я еще не написала вам настоящего письма, милый друг Лёвочка, и очень была рада твоему, присланному с Михаилом Адамовичем. Жаль, что то́, на что ты надеялся, уезжая в Никольское, то и не удовлетворило тебя. Я говорю о твоем плане написать что-то, что ты задумал. Теперь, может быть, это обошлось, и ты вдохновишься природой, новой обстановкой и симпатичными людьми. Как твое здоровье и Танино в эту оттепель? Боюсь, что на ваши желчные организмы она плохо влияет. Теперь о нас. Вчера утром меня разбудила часов в 8 няня, говоря: «Ваничка заболел». Сколько раз в жизни у меня болезненно обрывалось сердце при этих двух словах: Таничка, Илюша, Серёжа, Петя, Алёша, и пр. и пр.... заболел— Жар так был велик у Вани, что я не решилась мерить, а сразу послала, по совету даже Маши, за Филатовым. Он сейчас же понял, что это желудочное засорение, дал ему касторки, и к вечеру жар прошел, и сегодня он встал, только бледен немного. Я опять успокоилась. — У Лёвы и Маши сильнейший насморк, но Лёва не жалуется, напротив. Вчера приехал Илья с Андрюшей, который влюблен в Илью до смешного. Илья шумен, употребляет грубые слова, добродушен, и очень со мной ласков; но вчера говорили о денежных делах, он очень осуждал Серёжу, и вообще это тяжелые и неистощимые разговоры, которые не кончились и после раздела, и это очень тяжело. Жизнь они оба повели слишком широкую, и им придется плохо, это ясно видно.
Сегодня у нас обедали Ваня и Петя Раевские и Ваня Цингер. Шумели за обедом, разговаривая о благотворительности по поводу попечительства о бедных, вновь учрежденного в Москве. Я тоже получила приглашение участвовать в этом деле, но еще раздумываю, как к нему отнестись. — Приезжала вернувшаяся вчера из деревни Маня Рачинская, и грустила, что Таню не скоро увидит. Побыла не долго и уехала. Приезжала еще проведать Ваничку Маша Колокольцова, и так как Ваня был весел, а Маша с гриппом должна была сидеть дома, то я уговорила Машу Колокольцову ехать со мной на ученическую выставку, и мне было очень приятно и с ней, и на выставке. Нашла я ее плохой; из пейзажей лучшие две оттепели: № 87 и 88-й, кажется Жуковского. Еще не дурно — аллея старых деревьев и среди мокрая дорога; это я для Тани пишу. Из жанра хороши: две девушки — одна смотрит в открытое окно, и не дурён мужик столяр, и два монаха не дурно; но очень хорошего ничего нет. Портреты Тани мне показались тоже не дурны, хотя равной по ее силе есть женская, поднятая кверху головка брюнетки, не знаю чья. Карандашем ее самой — равного нет, и его замечают. Вчера Филатов мне хвалил и удивлялся сходству; и он, и кн. Львов мне говорили, что её все хвалят. — Получила приглашение от Глебовой на завтрашний вечер танцовальный для детей. Очень жаль, что Ваничка оплошал; они все праздники не веселились, и их жаль. Я знаю, что и ты, и все вы против веселья. Но я убеждена, что без смены труда с весельем жить не хорошо. И без того и без другого жизнь не полна.
Машу мне нынче было жаль. Она нервна и беспокойна в присутствии П[ети], и вместе с тем ей как будто хочется общаться с ним. Ваня всё расспрашивал почему-то о Вере Кузминской.
— природой. А кроме того отсутствие забот всяких, общество милых людей — все это так хорошо.
Ваничка подошел, велел вас целовать и кланяться. И я вас целую с Таней, и теперь напишу следующий раз открытое, в телефон.
6 января
1895 г.
С. Толстая.
С. А. Толстая пометила: «Из Москвы в Никольское-Обольяново, где Лев Николаевич гостил с Таней у графов Олсуфьевых».
Я говорю о твоем плане написать что-то, что ты задумал. Толстой писал 2 или 3 января: «Мне очень хочется здесь написать нечто давно задуманное, но, видно, это не в нашей власти, и нынче я был дальше от возможности писанья, чем когда-нибудь». — Возможно, что речь идет о драме «И свет во тьме светит», к написанию которой Толстой фактически приступил в декабре 1895 г.
на ученическую выставку — в Школе живописи и ваяния.
Жуковский — Станислав Юлианович Жуковский (р. 1873), в 1892—1898 гг. учился в Школе живописи; впоследствии профессор, пейзажист.
напишу[...] . С Никольским-Обольяновым можно было сноситься открытыми письмами на ближайшую жел. -дор. станцию, откуда содержание передавалось по телефону в имение.