№ 332
28 февраля 1896 г. [Москва]
Ты написал мне такое доброе письмо, милый Лёвочка, что я себя почувствовала недостойной его, и главное ты по-старому пишешь мне о своем настроении, чем я всегда очень дорожу. Мне жаль, если мои письма не хороши, но я к тебе чувствую то же самое, т. е. желание быть до конца откровенной, дружной и доверчивой. — Грусть моя была и прошла вместе с болезнью глаз. Остановленный поток моих дел — настоящих и выдуманных, — скорее моей деятельности, — теперь прорвался с новой силой и я очень занята: изданиями, перепиской, шитьем весенних кофточек и платьев Саше и мне, музыкой и посетителями, и мальчиками.
Пребывание Андрюши в Москве обошлось очень благополучно: я употребляла все усилия, чтоб он вечера сидел дома, и так и было. Третьего дня мы все с Сергеем Иванычем катались на коньках в нашем саду, и Андрюша на Мишиных коньках, пока Миша учился. Дядя Костя, который обедал у нас, восседал на балконе. Вчера опять пришел Сергей Иваныч с коньками, потом Миша Сухотин, Алексей Маклаков с Сашей. Опять катались с Сашей и Мишей, зажигали огарки в прорытых в снежных сугробах отверстиях, — и очень веселились дети. Потом пили чай на верху, и потом — очень это глупо, — но играли в карты, в дураки, все дети, Сухотин, Танеев, я, Маклаковы. Кто оставался дураком, тот должен был отвечать на всякий предложенный ему вопрос. Танеев так дико хохотал своим особенным смехом, что всех заражал. В результате было то, что Андрюша никуда не ушел, а все решили, что было ужасно весело. Потом все пошли провожать друг друга, и кончилось тем, что нас с Андрюшей все, кроме Танеева, проводили опять до Хамовник.
— Сабанеевых. Надо было просить одного Яковлева отсрочить опись имущества, чего я и достигла.
Сейчас была у меня Маня, одна. Она была нездорова бронхитом и потому не была у меня до сих пор, а Серёжа уехал в Никольское и еще не возвратился. Маня пообедала и сейчас и уехала. Андрюша сейчас едет в Тверь, и мы благополучно расстаемся, слава богу. Миша весь погрузился интересом в свою лошадь и довольно неприятен, хотя старателен, чтоб мне никогда не ответить грубо. Сейчас пришел Вася Маклаков, и мы с ним поиграем в 4 руки, потом вместе выедем: он домой, а я к портнихе, к Вариньке, у которой так не была до сих пор, всё у меня гости и т. д. Были молодые Долино-Иванские, поправились и едут в Суздаль; завтра будут у меня обедать.
Немного я засуетилась, и мое спокойное, хотя немного грустное настроение, но несомненно очень религиозное и хорошее — теперь куда-то опять забилось, и мне его жаль. Тане напишу отдельно завтра или после завтра. Не знаю, уехала ли Люба, я с ней вам писала обоим длинные письма. Деньги гр. Анны Михайловны в Воспитательный дом внес сегодня Коля, а завтра выдадут расписку, которую пришлю заказным или случаем. Целую тебя, милый друг мой, кланяйся всем, и мою Таню целую. Живите, пока вам хорошо, и я даже советую не очень спешить. Если стоскуюсь, напишу откровенно.
Примечания
. Толстой писал 27 февраля: «Письмо твое неутешительно. Главное сдержанность, и как будто не то, что недовольство, а грусть. Ты пожалуйста пиши хорошенько, в хорошем, светлом расположении духа. Хоть я и врозь с тобой, но мне хорошо только тогда, когда я знаю, что тебе так хорошо, как может быть, и что мы вместе духом и не скрываем ничего друг от друга. Одно мне за тебя больно, милый друг, это то, что ты предоставлена на съедение мальчиков — Андрюши и оказывается и Миши, и мне за это тебя очень жалко и хотелось бы тебя спасти от их жестокости» (ПЖ, стр. 500—501).
— Сыновья зоолога, редактора журнала «Природа и охота» Леонида Павловича Сабанеева (1844—1898) — Леонид, впоследствии музыкальный критик и композитор, живущий в настоящее время в Париже, и Борис (1880—1917), органист.
Вася Маклаков — Василий Алексеевич Маклаков (р. 1870), впоследствии известный адвокат и член Государственной думы, кадет; в 1917 г. при Временном правительстве — посол во Франции. В настоящее время эмигрант, живет в Париже.
. Дочь Е. В. Оболенской Александра Леонидовна вышла замуж за Ивана Михайловича Долинина-Иванского, тульского помещика.