Толстая С. А. - Толстому Л. Н., 4—7 июля 1871 г.

№ 34

4 июля 1871 г. После обеда. [Я. П.]

Не знаю, часто ли ты получаешь мои письма или они пропадают, но я тебе пишу очень часто, это мое единственное отрадное занятие, а то дела хозяйства, варенья, прислуги — совсем меня задавили. Стало тягостно — эта постоянная суета и, главное, то, что все: Пелагея Ильинична, мама́, Таня, Ханна меня постоянно натравливают на людей, т. е. прислугу, а это тяжело и нынче я опомнилась; порядка большого быть не может, а пилить и смотреть за каждым шагом всякого из людей — невыносимо. Умственных разговоров и занятий у нас нет, прогулок нет, музыки тоже. Вчера приезжала к нам княжна Оболенская, и мне было приятно; мы с ней философствовали, разговаривали и я хоть на два часа забыла о непаренных кадушках и недоделанной простокваше. Ты избаловал меня тем, что я привыкла подыматься с тобой на ту нравственную высоту, которая меня освежает и мирит с почём тетерева.

La grande nouvelle1 обоих, Лизу и князя, тогда мне всё расскажут подробно. Мне это грустно, но за них я рада. Нынче в ночь уезжает в Рязань мама́ по железной дороге с Славочкой, а завтра рано утром едет Таня в шарабане на почтовых со всеми детьми до Венёва, куда Лиза высылает два экипажа и своих лошадей. Одна я не останусь, приедут на это время Оболенские, а Таня уезжает на неделю, мама́ на месяц.

У нас страшная жара была всё это время; я со вчерашнего дня стала купаться, и все дети и мама̀ тоже купаются. Маленькие тоже здоровы, Маша выправляется и ты, верно, найдешь в ней большую перемену. Мама̀ мне ужасно жаль, что она уезжает, я в ней чувствую опору, защиту, утешение. После тебя только с ней и возможна была бы жизнь. Но теперь, слава богу, почти половина времени прошла, и я легко вынесу и еще месяц разлуки. Что за счастье, что твое здоровье лучше; ради бога, выдерживай шесть недель, как обещал. Леченье тогда будет полное и я буду покойнее. Хотела бы тебе описать, как мы живем, но не выходит, потому что определенной жизни нет. Встаю я в двенадцать, потому что засыпаю в пять утра. Ночи четыре я не сплю, не могу, бог знает, отчего. Ночью читаю по-английски, очень приятно думаю о тебе, о всех и всём. Когда пью кофе, дети завтракают. Мы сидим с мама́, я варю варенье или шью; перед обедом едем купаться, после сидим на балконе, как и бывало, и опять шьем и разговариваем. Потом дети, а иногда и мы, бегаем на pas-de-géant, а вечер опять сидим вместе, и тут Таня с нами засиживается. Одно не хорошо и не весело, это то, что мы всё сидим. Теперь с приездом Оболенских, а потом Вари, я налажу опять вечернее гулянье, и когда вспомню об этом, у меня делается радостное волнение. Ты меня научил наслаждаться этими прогулками; я и детей, и Ханну буду брать. Ханна совсем здорова и деятельна опять, как всегда. С волнением жду нынче опять письма от тебя. Я их получила шесть, и так благодарю тебя, мой милый, что ты мне часто пишешь. Я не считала, сколько писала тебе, но, верно, это восьмое письмо. Это жаль, что ты не можешь получать писем от меня так же, как я от тебя; это такое утешенье — письма.

Иногда мне грустно, что у тебя нет удобств жизни. Чувствуешь ли ты очень все лишения? Не действует ли на тебя это дурно физически? Сейчас приехал Алексей, который ездил покупать железо для дома на крышу и привез от тебя письмо от 26-го июня. Ты в нем пишешь, что нездоров, кашляешь и опять наболелое место в душе так и отозвалось. Боже мой, сколько надо сил, чтобы не беспокоиться и владеть собой. Твоя телеграмма из Бузулука была после, и она была утешительная, но насколько справедливая? Не студишься ли ты на охоте, не делаешь ли безрассудств? Тебе и тут жара была хороша, а холод вреден. Как жалко, что у вас там бывает холодно. Если ты не выздоровеешь, придется ехать уж вместе зимой в теплый климат. Не сердись на эти мои слова; твое письмо меня нравственно поранило, и опять всё стало мрачно. Но ты всё-таки пиши всю правду; я всё могу вынести, всё решительно. Кумыс тебе будет полезен, это верно; но не ослабевай душой и дотяни свой срок. Если не очень дорого и трудно, телеграфируй еще раз, только один раз, хорошо ли здоровье или нет? Всю правду, пожалуйста. Прощай, мой милый, мой друг дорогой, целую тебя, спаси тебя бог; я через два дня опять напишу. Будет же время, когда мы опять будем вместе; но будешь ли ты здоров? Когда письмо кончаю и то как будто расстаюсь с тобой.

Дети хотят всё писать к тебе, но грибы, ягоды, pas-de-géant, купанье и проч. отнимают у них и время и охоту. Они очень были рады твоим письмам к ним. Смеялись и делали разные замечанья. Серёжа очень интересовался, привезешь ли ты лошадь и собаку сюда. Ну, прощай, целую тебя опять и опять.

Твоя Соня.

Приписываю тебе в детской больших детей, где они ложатся спать и только что с большим волнением приклеивали на свои письма картинки с мыслью, что ты эти картинки отдашь маленькому Азису и он будет рад. Ханна поехала в Тулу, будто бы за ботинками, по железной дороге; мы все её провожали на Козловку в катках. Сейчас она будет назад, опять по машине. Оболенские нынче ночью приехали ко мне, и он уже опять уехал на завод. Место его — помощник бухгалтера, но жалованье неизвестно; если меньше акциза, то он останется тут. Когда Лиза со мной, то мне даже скучно не бывает, такая она славная. Сегодня бегали мы на pas-de-géant: дети, я, Лиза. Третьего дня ночью по почтовому поезду уехала мама́; я ее провожала, и потом с Козловки ехала одна; уже рассветало, и было жутко и невыносимо грустно. На другое утро рано уехала Таня со всеми детьми тоже в Рязань, на Венев, в шарабане. Так как у ней вида нет и ей подорожной не выдали бы, то она взяла мой диплом и по нем ей и выдали подорожную. Но теперь она поехала под моим именем, и я немного робею. Бессоницы мои прошли, здоровы мы все совершенно. Дай бог, чтобы и ты мне то же мог написать, мой милый друг.

Что тебе сказать о себе? И я считаю дни, и как тихо время идет; чем дальше, тем кажутся длиннее дни. Когда ты это письмо получишь, еще пройдет неделя и будет уже 13 или 14-ое. А меньше шести недель дня не надо оставаться; скорее же больше. Поправляешься ли ты? Боюсь, что и у вас холодно; у нас после страшных, невыносимых жаров со вчерашнего дня холод и ветер. Жаль, что я должна прекратить опять купанье.

Гостей у нас не было; от Вари, которая всё еще у Дьяковых, известия еще не было. Мне приятно на несколько дней остаться одной, убрала весь дом, убрала и свою душу. Можно и подумать, и почитать, и с детьми нынче весь день была и пришла в тихое расположение духа, в котором никого не браню, думаю целый день о тебе и жалею себя. Иногда прихожу в такое нетерпение увидать твое милое лицо, что мне кажется, больше я не вынесу; но это глупости, я вынесу и напротив, очень бы огорчилась, еслиб ты приехал раньше пятого августа. Теперь бы даже и неудобно было тебе приезжать. На этих днях я при себе велю белить наш дом, и мы будем кочевать из комнаты в комнату; я буду кое-где.

Прощай, милый мой Лёвочка, целую тебя крепко. Пишу в детской и мешаю детям спать, потому спешу и пишу нескладно. Теперь буду сидеть с Лизой, работать и разговаривать. Вчера вечером было грустно, я была совсем одна, а нынче хорошо. Прощай, не тоскуй, если можешь.

Соня.

Сейчас посылаю письмо в Ясенки. Идет дождь, дети перешли в кабинет, их детскую будут белить. Все здоровы, всё хорошо.

Примечания

Княжна Оболенская — княжна Варвара Дмитриевна Оболенская (р. 1839), сестра Л. Д. Оболенского; в 1878 г. вышла замуж за тульского врача Эдуарда Ильича Виганда (р. 1826).

. Федор Васильевич Чижов был директором правления Московско-Курской жел. дороги; через него с осени 1871 г. Л. Д. Оболенский устроился на службу в Москву, в правление Курской дороги.

Почем тетерева — «термин, принятый в нашей семье для обозначения материальных интересов» (прим. Софьи Андреевны).

До Венева— уездный город Тульской губернии, к северо-востоку от Тулы.

сидим с мама́, я варю варенье. Ср. сцену с варкой варенья у Китти с матерью во 2 главе VI части «Анны Карениной».

— фактически девятое.

. В нем Толстой писал: «Мы живем по-старому Я уже считаю дни. И чуть нездоровится, то тоска ужасная. В последнем письме я тебе хвалился здоровьем, а это продолжалось только три дня; теперь два дня кашель и нездоровится, но не так, чтобы я бросал пить кумыс и чтобы сказать, что мне хуже. Я жду, напротив, большого улучшения. И нервы крепче, и сил умственных и физических больше. Верно простуда. Погода отвратительная. То жара, то холод» (ПЖ, стр. 87).

. Письмо Толстого от 23 июня содержит обращения Льва Николаевича к трем его детям: Серёже, Тане и Илюше (ПЖ, стр. 86—87).

Маленькому Азису«Тут есть мальчик, ему 4 года и его зовут Азис, и он толстый, круглый, и пьет кумыс и всё смеется. Стёпа его очень любит и дает ему карамельки. Азис этот ходит голый. А с нами живет один барин, и он очень голоден, потому что ему есть нечего, только одна баранина. И барин этот говорит: — хорошо бы съесть Азиса, — он такой жирный» (ПЖ, стр. 86).

. Л. Д. Оболенский служил по акцизу в Чернском уезде.

7-го июля. Перед припиской от 7 июля письма детей: Тани и Илюши.

1 [Главная новость]

Раздел сайта: