№ 389
15 февраля 1899 г. 2 часа дня. [Киев]
Милый друг Лёвочка, сегодня неделя, как я уехала от вас, и только вчера вечером я получила от тебя письмо и ужасно ему обрадовалась. Прочла его и Тане, она умилялась и очень хотелось ей, чтоб я ей это письмо оставила; а сегодня она просила написать тебе, чтоб ты ей разок написал, что это ей будет и радость и утешение. Наверное ты это сделаешь; еслиб ты видел её, как она это просила, шопотом, говоря слова с расстановкой и со слезами. Она нервна и слаба ужасно. Температура всё держится между 37 и 1 и 37 и 7. Сегодня профессор мне сказал: «подождите уезжать, графиня, завтра я вам всё скажу, сколько времени может продлиться это состояние; повидимому воспаление будет так же медленно разрешаться, как медленно оно распространялось». И это меня смутило; я думала вчера и третьего дня, что всё идет к лучшему. Главное теперь ее страданье в приступах кашля. Она пугается и днем, и ночью, когда подступает кашель; сегодня, т. е. прошлую ночь, я с ней сидела совсем одна до 4-х часов, потом пришла Вера. Мне очень жаль оставлять Таню; хотя я страшно утомлена, спина болит и руки, потому что я её поднимаю сама, только и дается мне и доктору; но домой страшно тянет, боюсь постоянно за всех вас, и конечно, главное, за тебя, и скучаю по тебе очень. Думаю выехать после завтра в час дня; заехать к Лёве и Доре от 1 часу до вечера, это будут его именины, — и быть в Москве 19 го утром, т. е. в пятницу.
Но всё это я в первый раз осмеливаюсь загадывать и в исполнении этого не ручаюсь; может быть не хватит духу уехать от Тани. Из Ясной я телеграфирую; это будет 18-го, в четверг, и если у вас что не ладно, то дайте мне знать, тогда я не остановлюсь у Лёвы. Очень уж трогательно он просил меня и лично, и письменно.
что ты теперь не спокоен и не совсем здоров, в такое время, когда ты работаешь спешно, и когда тебе нужны всякие силы. Вот уже и март подходит, а февраля у меня и не было. Помнишь, Лёвочка, ты говорил, что ни один февраль для тебя не прошел без дурного? Вот и опять тревожный этот месяц. Лишь бы бог дал всё кончилось благополучно!
Я еще не выходила ни разу из дому. Сегодня солнечный день, два градуса мороза, и я еду покупать Тане теплую кофточку, зернистую икру и проч. Ну, прощай, милый Лёвочка, целую своих девочек, Мишу, тебя, и мне иногда грустно думать, что вам без меня всем лучше и спокойнее, а мне так хочется домой.
Но всё время радуюсь, что хоть эту неделю я была наверное нужна и приятна здесь, и Тане, и всем. Когда я заговариваю об отъезде, у всех такой непритворный ужас, точно они лишаются все главной опоры и физической, и нравственной. Это я не хвастаюсь, а правда.
Твоя С. Толстая.
Вели артельщику выслать Тане книгу Сергеенки, и купите ей хорошее, переплетеное Евангелие крупным шрифтом, надпиши: «Милой Тане от Л. Толстого», как ты надписал на маленьком, и пришлите вместе обе книги. Эта ее мечта. Пришлите на имя хоть Александра Михайловича, но поскорей. Евангелие купить в Евангел. Обществе, где-то на Никольской улице. Ей трудно читать мелкий шрифт, потому и нужно крупный.
Примечания
получила от тебя письмо — от 11—12 февраля; срв. примеч. к предшествующему письму.
Книга Сергеенко — «Как живет и работает Л. Н. Толстой».
Толстой писал в Киев Софье Андреевне 15 февраля: «Очень жутко писать тебе, милая Соня; пишешь, не знаешь куда, в какое положение. Сейчас получил твое 3-е письмо, — письмо почти безнадежное и были бы в отчаянии, если бы не третьягодняшняя телеграмма, обнадеживающая. Письма твои не могу без слез читать. Чувствую и всю напряженность твоего положения, и только жалеешь, что не можешь сам быть с вами. Все наши новости так бледны в сравнении с тем, что происходит у вас. Как хорошо и верно она сказала о том, что религиозное чувство разрастается в те минуты, когда становишься лицом к лицу с богом. Кабы приучаться помимо смерти вызывать в себе это разрастание» (ПЖ, стр. 563; датировано 14 февраля).