№ 64
[1882 г. Февраля] 6-го пятница в ночь [Москва]
Сейчас вернулись от Оболенских, милый Лёвочка, усталые, и детям кажется, было весело. Таня тоже танцовала и Таня Олсуфьева была и Лярские две, и Келлеры — пар 15-ть должно быть. Даже старик Олсуфьев приехал и всё говорил: «мне очень весело!» Теперь половина второго, слава богу все разошлись и легли спать; все здоровы и не слишком тревожны. У меня под ложечкой болит, и я боюсь своих болей. Были днем в цирке: чудесный цирк, а мне было весело на Андрюшу смотреть, хотя и сознаю, что подобные увеселения вредны детям. Но он вслух рассуждал, смеялся, даже аплодировал мальчику и пони.
Мне пришлось прервать письмо: я кормила, раздевалась, кончала все дела и теперь скоро три часа ночи, так я всякий день ложусь.
Сейчас перечла твое письмо, которое получила сегодня. Поправляйся здоровьем, живи в Ясной, сколько хочешь, пиши и наслаждайся. Если пошла жизнь врозь, то надо устроиваться каждому наилучшим образом, что я и постараюсь для нас, т. е. меня и детей. До сих пор мне еще очень тяжело и непривычно, но люди ко всему привыкают. Почему городская жизнь вызывает споры — этого я не понимаю; какая кому охота проповедывать и убеждать. Это просто неопытность и глупость — делать это, и надо это предоставлять неопытному и наивному Сютаеву.
Машенька была сегодня, дядя Костя совсем поселился у нас. Какая горькая насмешка судьбы — Костенька вместо тебя! Это всё я крест несу за мой переезд в Москву. Но впредь меня не подсунешь на это — я больше не перееду в Москву, — да что, жива ли еще буду.
Три часа пробило, прощай, я пишу всегда такая усталая, что письма мои выходят злы. Да я-таки зла стала, верно от желчной болезни. Не езди ко мне подольше, без меня тебе много лучше. Маленький мой всё нездоров. Да тебе это не интересно. Дети эти маленькие исключительно мои, и их больше у меня не должно быть и не будет. Лишние страдания и из чего — жизнь врозь пошла, пусть будет вполне врозь.
Как я хочу уязвить тебя, но если бы ты знал, как я всякий день плачу, когда после дня терзания для жизни плоти, как ты называешь, я ночью останусь одна с своими мыслями и тоской, с единственной радостью, когда мне Андрюша скажет, в роде как нынче: «мама́, тебя кто любит?» — Я ему говорю: — «Никто, Андрюша, меня не любит, папа́ уехал». А он говорит: «Я тебя люблю, мама́». И отчего ему в голову пришло? Я его раздевала молча на верху, и он на меня пристально смотрел, верно вид у меня был несчастный.
ужасно побранились с Серёжей. Он кричал, и я испугалась даже.
Соня.
Примечания
В датировке Толстая ошиблась: пятница падала на 5 февраля, а не на 6, но так как она писала в три часа ночи, то оставляем дату 6 февраля.
Таня Олсуфьева. — Татьяна Васильевна Олсуфьева.
. — В. А. Олсуфьев.
Почему городская жизнь вызывает споры. Толстой писал 4 февраля: «Главное зло города для меня и для всех людей мысли (о чем я не пишу) это то, что беспрестанно приходится или спорить, опровергать ложные суждения, или соглашаться с ними без спора, что еще хуже. А спорить и опровергать пустяки и ложь — самое праздное занятие, и ему конца нет, потому что лжей может быть и есть бесчисленное количество. А занимаешься этим и начинаешь воображать, что это дело, а это самое большое безделье! Если же не споришь, то что-нибудь уяснишь себе так, что оно исключает возможность спора. А это делается только в тишине и уединении» (ПЖ, стр. 151).
. Толстой писал 3 февраля: «обнимаю тебя и детей. Таня всех тревожней, когда я думаю о них. Таня, не будь же тревожна, а будь, как Варенька или как миндальное масло. Ведь все глупости и увлеченья, будут или не будут, пройдут и не оставят никаких следов, а огорчить кого-нибудь, не пройдет»; в следующем письме читаем о ней же: «Зачем она молодым людям подает руку, не поворачиваясь к ним и с каким-то зверским выражением? — Ты, Таня, понимай, что, если я пишу это, то потому, что я тебя вижу как живую перед глазами, а вижу я так только тех, кого очень люблю» (ПЖ, стр. 150, 152).