№ 70
3 марта 1882 г. Среда, вечер. [Москва.]
Сегодня день прошел не так для меня спокойно и благополучно, как те дни. Может быть, мне это и кажется, потому что
Агафья Михайловна меня разжалобила надо мной, и мне даже смешно стало, что в то время, как я читала про себя посланное с Илюшей письмо, Серёжа брат говорил Василию Ивановичу, приехавшему утром, что хорошо Льву Николаевичу, избалованному судьбой и женой — жаловаться, ему есть перед кем грустить, его пожалеют, а вот я скажу: «слаб стал», а жена говорит: «давно умирать тебе пора». Или скажу: «нездоровится», а она говорит: «родимец тебя расшиби».
Но вот мой день: первое, самое унылое и грустное, когда я проснулась, было твое письмо. Всё хуже и хуже. Я начинаю думать, что если счастливый человек вдруг увидел в жизни только всё ужасное, а на хорошее закрыл глаза, то это от нездоровья. Тебе бы полечиться надо. Я говорю это без всякой задней мысли, мне это кажется ясно; мне тебя жаль ужасно, и еслиб ты без досады обдумал и мои слова и свое положение, — ты, может быть, нашел бы исход.
Это тоскливое состояние уже было прежде, давно; ты говорил: «от безверия», повеситься хотел. А теперь? Ведь ты не без веры живешь, отчего же ты несчастлив? И разве ты прежде не знал, что есть голодные, больные, несчастные и злые люди? Посмотри получше: есть и веселые, здоровые, счастливые и добрые. Хоть бы бог тебе помог, а я что же могу сделать?
Ну, потом Илья пришел ко мне утром, губы и голос дрожат, Малыш пропал. Мы сделали всё возможное, чтоб его отыскать, мне так самой его жалко стало. Пропал он со вчерашнего вечера, я и не знала. Слава богу нашли, какой-то лакей в Денежном переулке его запер и отдал. Потом поехала скучные два визита сделала: Свербеевой и Боянус, и ни ту, ни другую не застала.
Василий Иванович сам к тебе едет, потому о нем ничего не пишу. Он грустен; привез две тысячи, покупал машины молотильные, кажется в Рязанской губернии.
— брат и сын — в кабинете, и Василий Иванович. Вот я пишу это письмо со спехом. Учила Машу, кормила Алёшу, говорила с продавцами лошадей и кучерами, а самовар кипит, меня зовут, и я спешу.
О лошадях вот что: Конек привел лошадь и я 160 р. с. отдала. Завтра в 10 часов утра приведут и ту лошадь, и завтра же я отправлю лошадей в Тулу. Разница по справкам оказалась на 5 р. с., около того. А я знаю, тебе хотелось еще раз взглянуть на лошадей, так я их и посылаю. Василий Иванович скажет, когда выслать в Тулу за ними лошадь и человека. Завтра же и деньги отдам за ту лошадь. Так ли я всё распорядилась, и доволен ли ты мною?
Не кончив письма, пошла поить всех чаем. Теперь Фет, наговорившись вдоволь с Серёжей — братом, — ушел. Я всё у самовара разговаривала с Василием Ивановичем. Илюша, выспавшись, пришел тоже к чаю. В гимназию он не ходил, его Малыш с ума свел. У меня было столько мыслей, что едва перо успевало писать всё, что думала и хотела написать; теперь прервала и всё забыла.
Теперь, прервав нить мыслей, буду придумывать, что могло бы тебя интересовать: Таня ездила в школу, Серёжа был в университете, у Лёли был сильный насморк весь день, маленькие здоровы. Прощай, милый мой друг, как бы утешить тебя, голубчик, я только одно могу, — любить и жалеть тебя, но тебе уж этого теперь не надо. Что же тебе надо? хоть бы знать. Целую тебя и отсылаю, спешу, это письмо.
Соня.
Примечания
. Толстой писал 2 марта: «Сейчас Агафья Михайловна повеселила меня рассказами о тебе, о том, каков бы я был, если б женился на Арсеньевой: «А теперь уехали, бросили ее там с детьми, — делай, как знаешь, а сами сидите, бороду расправляете» (ПЖ, стр. 155). — Валерия Владимировна Арсеньева (1836—1909), по мужу Волкова, соседка по Ясной Поляне. В 1856 г. ею увлекался Толстой и собирался жениться.
Василию Ивановичу. В. И. Алексеев в то время был арендатором нескольких сот десятин в самарском хуторе Толстого.
первое, самое унылое и грустное... было твое письмо«Тот побирается, тот в падучей, тот в чахотке, тот скорчен лежит, тот жену бьет, тот детей бросил. И везде страдания и зло, и привычка людей к тому, что это так и должно быть. — Если бы я писал утром, я бы написал тебе бодрое письмо, а теперь опять уныл» (ПЖ, стр. 156).
Малыш пропал. Малыш — любимый понтер Ильи Львовича.
Свербеева — Екатерина Александровна Свербеева, рожд. Щербатова (ум. 1892).
— мать приятелей И. Л. Толстого, жена врача гомеопата Карла Ивановича Боянуса, Ольга Семеновна, рожд. Хлюстина (1837—1910).
Таня ездила в школу. Т. Л. Толстая брала уроки в Училище живописи, ваяния и зодчества.