100. Т. А. Ергольской.
1855 г. Мая 7. Севастополь.
7 Mai.
ère Tante!
’étais à 6 verstes de Sebastopol quand le bombardement a commencé, et la première idée qui m’est venue quand j’ai appris ce que c’était — était de vous écrire dès que le bombardement aurait fini, pour que vous l’appreniez par moi et non par les gazettes; mais le lendemain notre batterie est entrée dans la ville, et péndant tout le reste du bombardement elle y est restée et reste jusqu’à présent. J’ai été au bastion,1 mais le diable n’est pas aussi noir qu’on le fait, je vous assure, et ce bombardement n’a pas été aussi terrible comme [le] on le. décrit. Je dirai au contraire, que c’est l’époque la plus agréable que j’aie passée. Pour le moment tout est presque tranquille, je vais faire mon service au bastion durant 4 jours et puis je suis libre pour 12 jours, que je passe très agréablement. J’ai un logement très élégant avec un piano, qui donne sur le boulevard où il y a promenade et musique toutes les après-diners, j’ai beaucoup de bonnes connaissances, le temps est superbe, j’ai commencé à prendre des bains de4mer. De sorte que si depuis quelque tems je fais le paresseux et même à un tel point que je ne puis prendre sur moi d’écrire des lettres, ce n’est ni à cause du service ni à cause des dangers, mais au contraire parce que la vie est ici trop agréable. Cependant j’avais commencé ma lettre dans le but de vous expliquer ou plutôt de vous demander pardon de mon silence. Les lettres sont si longues à aller et venir et vous écrire pendant que le bombardement durait m’était désagréable et puis le bombardement cessait petit-à-petit; et puis j’ai reçu votre excellente lettre d’après laquelle je vois que vous avez déjà eu la nouvelle du bombardement par les gazettes. 2 Tout ce que cela prouve cependant est seulement que je suis un vilain grand garçon, qui ne mérite l’amour que vous lui portez que par le sien et non par sa conduite. Je ne saurais vous dire combien m’a touché votre bonne lettre, dans laquelle vous ne voulez pas me gronder, me croyant à plaindre et tâchez de me consoler. Je n’ai plus joué et j’ai payé une partie des dettes les plus criantes avec l’argent 400 r. que j’ai reçu de Valérien; mais il m’en reste encore plus de 600 qui me tourmentent. Je crois ne pas avoir besoin de vous dire que je désire et tâche de suivre les conseils de modération et d’activité que vous me donnez; et jusqu’à présent je n’ai encore rien à me reprocher sous ce rapport qu’un peu de paresse; mais au reste j’ai une excuse qui j’espère vous paraitra assez grave: c’est le genre de vie que j’ai mené et que je mène tantôt dans une bonne société, tantôt dans une société canaille, tantôt dans les privations, tantôt dans le luxe même; il est difficile dans ces circonstances de ne jamais dévier du chemin qu’on s’est tracé. — Adieu, chère tante, j’ai voulu écrire beaucoup; mais voilà qu’on m’appelle pour diner, je ne sais si je pourrais écrire encor le soir, car je suis de service. Je tâcherai de vous écrire plus souvent mais au nom du Ciel ne vous tourmentez pas trop sur mon compte, je vous assure que les dangers que je cours ici ne sont pas trop grands, et aussi ne me désirez pas du succès dans le service, cela me fait trop de peine de ne pouvoir remplir vos voeux sous ce rapport, ne désirez po[ur] moi que la santé et le bonheur — ce sont là des biens véritables. Tandis que pour le succès, c. à d. l’avancement, les honneurs — je ne suis pas fait pour l’avoir. Figurez vous que je n’ai pas pu prendre sur moi de porter la lettre de tante Pauline 8 au Prince, 4 j’en ai chargé un de mes amis, lequel m’a dit 2 jours après que le Prince m’avait fait dire [de] venir dîner le même jour, je suis venu, et il ne m’a pas remarqu[é] ayant probablement oublié ce qu’il voulait me dire et je ne suis pas homme à me rappe[l]er. De sorte que la seule chose que je désirais être son aide de camp, a présent ne reussira plus. Du reste peut-être que tout est pour le mieux, car sous les rapports de service je me trouve parfaitement dans la batterie où je suis. — Adieu chère tante je baise mille [fois] vos mains.
éon.
7 мая
Дорогая тетенька!
но на следующий день наша батарея вошла в город и в течение всех последних дней бомбардировки батарея оставалась в городе, где и остается до сих пор. Я был на бастионе; 1 но не так страшен чорт, как его малюют, и уверяю вас, что бомбардировка не так ужасна, как ее описывают. Скажу, наоборот, лучшее время было то, которое я там провел. Теперь почти стихло, 4 дня я дежурю на бастионе, а затем я свободен на 12 дней, которые провожу очень приятно. У меня очень нарядная квартира, с фортепьяно, она выходит на бульвар, где каждый день гулянье, музыка; у меня много хороших знакомых, погода великолепная и я начал купатьси в море. Так что, ежели с некоторых пор я разленился до такой степени, что не могу заставить себя написать письма, это не по случаю службы, или опасности, а только потому, что здесь живется чересчур приятно. Собственно говоря, я стал писать это письмо, чтобы объяснить вам свое долгое молчание или, вернее, просить у вас прощение за него. Письма идут так долго туда и обратно, а писать, покуда шла бомбардировка, мне не хотелось, затихала она понемногу, затем я получил ваше чудесное письмо, из которого я узнал, что вы уже знаете о происходящем по газетам. 2 Всё это однако доказывает только, что я скверный малый, заслуживающий вашу любовь не своим поведением, а только своею любовью к вам. —- Не сумею вам выразить, как я был растроган вашим добрым письмом, вы не упрекаете меня, думая, что меня надо жалеть, и стараетесь меня утешить. Я больше не играл и уже уплатил часть долгов, самых необходимых из 400 р., присланных Валерьяном; но должен я еще более 600 р., и это меня мучает. Кажется нет необходимости говорить вам, что я желаю и стараюсь следовать вашим советам относительно умеренности и деятельности; покуда не могу себя упрекать в этом отношении, но я ленюсь; некоторое мое оправдание, с чем, я надеюсь, и вы согласитесь, это тот образ жизни, который я вел, да и теперь веду, то в хорошем обществе, то среди всякого сброда, то в лишениях, то даже в роскоши; в таких обстоятельствах трудно не сбиваться с намеченного пути. Прощайте, дорогая тетенька, хотел много написать, а меня зовут обедать; не знаю, удастся ли мне писать еще вечером, так как я дежурный. Постараюсь писать почаще, но, ради бога, не мучайтесь обо мне, — уверяю вас, что я не в большой опасности; и еще, не желайте мне успехов по службе, а то мне так жаль, что я не могу исполнить вашего пожелания в этом отношении, желайте мне только здоровья и счастья — это действительно благо. А успех, т. е. выдвигаться по службе, почести... я не создан для этого. Представьте себе, я не мог себя заставить снести князю4 письма тети Полины и поручил это своему приятелю, который сказал мне 2 дня спустя, что князь сказал, чтобы я в тот самый день пришел к нему обедать; я пошел, но он и не заметил моего присутствия, вероятно забыв, что он собирался мне сказать, а я не из тех, которые о себе напоминают. Так что мое единственное желание — быть его адъютантом, теперь не осуществится. Впрочем, может быть, всё к лучшему; в служебном отношении я вполне доволен своим положением в батарее. Прощайте, дорогая тетенька, тысячу раз целую ваши руки.
Письмо Толстого является ответом на письмо Т. А. Ергольской от 16 апреля.
«второго» бомбардирования Севастополя (об этом см. прим. к п. № 97) Толстой находился на позиции на р. Бельбеке (в 20 верстах от Севастополя), откуда 30 марта выехал квартирьером батареи в Севастополь. В Севастополе Толстой находился на 4 бастионе, особенно пострадавшем от бомбардирования, до 15 мая, когда выехал на Бельбек, где ему было поручено сформировать горный взвод.
2 Толстой имеет в виду вышеприведенное письмо Т. А. Ергольской от 16 апреля. См. прим. к п. № 97.
«Получил письмо от тетки [не сохранившееся], которое передал, для передачи князю Ковалевскому».
—1868), писатель, путешественник, сенатор. С ноября 1853 г. состоял в штабе главнокомандующего кн. М. Д. Горчакова, сначала на Дунае, а затем в Севастополе до Инкерманского сражения (24 октября 1854 г.), после которого вернулся в Петербург. Толстой близко познакомился с Е. П. Ковалевским на Дунае, а затем часто встречался с ним в Петербурге. Об Е. П. Ковалевском см. еще в 60 т.