41. В. В. Арсеньевой и Ж. Вергани.
1856 г. Декабря 1. Петербург.
1 Декабря.
Сейчас приехал из Гугенотов — нехорошо, сел к столу и, нечаянно взяв в руки перо и бумагу, думаю: дай, напишу милейшей барышне, вот и пишу. Получил вчера ваше страховое письмо, в кот[ором] вы пишете о Тургеневе; всё, что вы пишете об этом — хорошо. Разговор на большой дор[оге] и не должен был вам понравиться, во-первых, потому, что он слаб, а во-вторых, потому, что это сатира на помещичий быт, всю пустоту и безнравственность которого вы еще не совсем понимаете.1 интересны. Когда всё прочтете, напишите мне, я доставлю еще. Еще столько есть прелестных вещей, которые всю жизнь не перечитаете. Я, как вам писал, работал много это время, теперь кончил, но начинаю новое;2 кроме того, у меня пропасть книг, кот[орые] хочется прочесть, пропасть нот, к[оторые] хочется разыграть, пропасть мыслей, к[оторые] хочется записать, так что, просидев иногда целый день дома, я, ложась спать, жалею, что день кончился, и я не успел насладиться многими вещами, к[оторые] у меня дома и всегда под рукой. Я не говорю: «Убил еще одного каналью!», а говорю: «Увы! Еще один голубчик прошел». Даже к приятелям, в оперу (ее-то я не люблю вообще) меня, ежели вытащат, так я поеду, так мне хорошо дома. А ежели бы еще в прибавку был всегда с тобой милый человек! говорю я себе иногда. Тогда бы еще лучше, иногда отвечаю я; а иногда приходит в голову: а ежели именно этот милый человек, не разделяя твоих вкусов, расстроит весь «charme»3 твоей жизни? Но эти мысли я отгоняю. И говорю себе вот что: ежели ты, свинья и каналья, и болван, желаешь всегда видеть с собой милого человека для своего счастья, то, разумеется, ты ошибешься, и а ежели ты желаешь любить милого человека для того, чтобы ему было всегда хорошо и счастливо жить на свете, тогда тебе будет лучше Владимировна, все рассуждения помогут мало, ежели Бог хочет или не хочет моего или вашего счастья или несчастья. После ваших 2-х писем после говенья,4 Бог знает почему, я воспитал к вам злобу, а потом равнодушие, продолжавшееся 2 дня. Может быть, от того, что я был очень увлечен работой это время, может быть, от того, что человек — и молодой — больше всего любит свободу, — и я стал тяготиться моими к вам отношениями. А теперь снова без всякой причины я чувствую к вам тихую, спокойную дружбу, и так и тянет думать о вас, писать вам и быть с вами. В конце Декабря я непременно приеду и приехал бы сейчас, ежели бы не задерживала переделка Юности и отставка, за кот[орую] надо похлопотать, хотя она уже есть в приказе.5 Но я ужасно боюсь за наше свиданье. Вот где нам надо снова подтвердить слово быть друг с другом как можно искреннее. Вот чего я боюсь: в переписке, во-первых, мы монтируем друг друга разными нежностями, во-вторых, надуваем друг друга, т. е. не скрываем, не выдумываем, но рисуемся, выказываем себя с самой выгодной стороны, скрываем каждый свои дурные и особенно пошлые стороны, которые заметны сейчас при личном свиданьи. Я воображаю, что думаю всё, и, думая о моей персоне, вы невольно стараетесь видеть в ней одно хорошее, а когда при личном свидании увидите вдруг в физическом отношении — гнилую улыбку, нос в виде луковицы и т. д. и в моральном отношении — мрак, переменчивость, скучливость и т. д., про которые вы забыли, это вас удивит, как новость, больно поразит и вдруг разочарует; но вам совестно будет в этом признаться и передо мной и перед самой собою, и вы невольно начнете лицемерить. Тогда беда! И со мной случиться может то же самое. Надо дать слово 3 дня после нашего свиданья откровенно сказать, каково будет это новое впечатление. Скажите, ежели бы случилось теперь, чтобы вы влюбились в кого-нибудь, или просто я бы вам опротивел, решились бы вы это прямо сказать мне и как бы вы это сказали? Портрета вашего я всё не получаю, напишите в Москов[ский] почтамт, что[бы] такую-то посылку за таким-то № переслали в Петербург или к вам обратно. Что ваши планы насчет поездки к Киреевскому6 и в Москву? Что ваш образ жизни? Ездите ли на балы? Очень не мешает. Главное — музыка что? Удивите ли вы меня успехами, когда я приеду, или нет? Прощайте, Христос с вами, милая отличная Валерия Владимировна, изо всех сил жму вашу руку без костей. Ваш
Гр. Л. Толстой.
érissime M-lle Vergany, pour les deux petits mots que vous avez mis dans les lettres de V. Les nouvelles que vous me donnez sur cette jeune personne ne sont pas trop bonnes: elle s’ennuie, elle est triste, elle marche — tout ça est triste. Ne pourriez vous pas, sans dire quelque chose qui ne soit pas tout-à-fait orai, me dire qu’elle est d’une humeur qui n’est pas follement gaie, mais qui n’est pas triste, qu’elle est de l’humeur d’une personne qui est contente d’elle même, qu’elle est occupée presque toute la journée, que sa santé est bonne, que son caractère qui a été excellent, est devenu encore meilleur, qu’elle a beaucoup changé à son avantage, qu’elle vous aime plus que jamais et qu’il lui arrive quelquefois de penser à un certain Monsieur Chrap. et à d. s. Ce serait d’excellentes nouvelles qui m’auraient rendu heureux. Adieu, chère et délicieuse Женичка, à revoir plutôt; car dans quelques semaines j’éspere vous voir, vous embrasser, et vous prier de me donner du thé, qui ne soit pas trop fort7.
Милым пиндигашкам Куа!
Примечания
Отрывок письма впервые напечатан Н. Н. Гусевым в его книге «Молодой Толстой», стр. 265, другой отрывок (цитата) — им же в подстрочном прим. к статье «Последние слова Л. Н. Толстого», ТТ, 1, стр. 79. См. т. 47, стр. 103.
Письмо Толстого является ответом на несохранившееся письмо В. В. Арсеньевой, полученное им 30 ноября и отмеченное в Дневнике (т. 47, стр. 103).
1
2 Начала двух комедий или двух редакций одной комедии: «Дворянское семейство» и «Практический человек», см. т. 7, стр. 376, и т. 47, стр. 103, и прим. 577 и 1237.
3 [прелесть]
4 Письма эти не сохранились.
5 Об отставке Толстой узнал 28 ноября. См. запись в Дневнике (т. 47, стр. 102).
6
7 [Благодарю вас миллион раз, дражайшая г-жа Вергани за два словца, вложенные вами в письма В[алерии]. Новости, которые вы мне сообщаете об этой молодой особе, не очень хороши: она скучает, она грустна, она ходит — всё это очень грустно. Не могли ли бы вы, не говоря ничего такого, что не было бы совершенная правда, сказать мне, что она — в настроении, которое не слишком веселое, но не грустное, что она — в настроении человека, который доволен собой, что она почти весь день занята, что ее здоровье хорошо, что ее характер, который был превосходен, сделался еще лучше, что она много изменилась к лучшему, что она нас любит больше, чем когда-либо, и что ей случается иногда думать об известном господине Храп[овицком] и т. д. Это были бы отличные новости, которые сделали бы меня счастливым. Прощайте, дорогая и прелестная Женичка, или, лучше, до свидания; потому что через несколько недель я надеюсь вас увидеть, обнять и просить нас дать мне чаю, но не слишком крепкого.]