Толстой Л. Н. - Страхову H. Н., 27 января 1878 г.

385. H. H. Страхову

1878 г. Января 27? Я. П.

Не получая долго от вас писем, дорогой Николай Николаевич, я все время радовался мыслью, что вы верно работаете (и так оно и вышло), и скучал. Так скучал даже, что писал Степе,1 чтобы он зашел к вам и узнал о вас и мне написал. Буду отвечать по пунктам. Голохвастов, вероятно, в деревне, писать ему, Новый Иерусалим — город не знаю, как зовут.2

— Московско-Курск[ая] дорога, станция Будановка. В последнем письме он прислал мне стихотворение прекрасное.

Вот вам две пары стихов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

... Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе она,3

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. Ужаснее подобных зрелищ для меня ничего нет.4

Наглая жизнь у вас в вертепах, как Петербург, так разгуливается, что и на не подлежащие ей явления смерти хочет наложить свою руку. И что смешнее всего, хочет отнестись к тайне смерти со всем свойственным ей умением приличия, —торжественно по чину; и тут-то вся ничтожность, мерзость ее тычет в глаза тем, у кого есть глаза. — Как будто не только Некрасов[ская] слава, но слава всех великих людей, собранная на одну голову, могла бы быть прилично упомянута над трупом. —

О Некрасове я недавно думал. По-моему, его место в литературе будет место Крылова. То же фальшивое простонародничанье и та же счастливая карьера — потрафил по вкусу времени — и то же невыработанное и не могущее быть выработанным — настоящее присутствие золота, — хотя и в малой пропорции и в неподлежащей очищению смеси. —

Вы пишете, что «всякие сделки с мыслью вам противны». Мне тоже. Еще пишете, что для «верующих всякая бессмыслица хороша, лишь бы (я бы заменил: лишь бы проникнуто было верою, надеждою и любовью).* Они в бессмыслицах, как рыба в воде, и им противно ясное и определенное». И я тоже. — Я об этом начал писать и написал довольно много,5 но теперь оставил, увлекшись другими занятиями.6 (необычайную) понимать других, попытаюсь в этом же письме сказать, почему я думаю, что то, что вам кажется странным, вовсе не странно.

дает это чувство, мутны, неясны, невыразимы словами (орудием мысли).

Но я не один искал и ищу ответов на эти вопросы. Всё жившее человечество в каждой душе мучимо было теми же вопросами и получало те же смутные ответы в своей душе. Милиарды смутных ответов однозначущих дали определенность ответам. Ответы эти — религия. На взгляд разума ответы бессмысленны. Бессмысленны даже по тому одному, что они выражены словом. Но они все-таки одни отвечают на вопросы сердца. Как выражение, как форма, они бессмысленны, но как содержание они одни истинны. Смотрю всеми глазами на форму — содержание ускользает; смотрю всеми глазами на содержание — мне дела нет до формы. Я ищу ответа на вопросы, по существу своему высшие разума, и требую, чтобы они выражены были словами, орудием разума, и потом удивляюсь, что форма ответов не удовлетворяет разуму. Но вы скажете: поэтому и ответов не может быть. Нет, вы не скажете этого, потому что вы знаете, что ответы есть, что этими ответами только живут, жили все люди и вы сами живете. Сказать, что этих ответов не может быть, всё равно, что сказать, ехавши по льду, что реки не могут замерзать, потому что от холода тела сжимаются, а не расширяются. Сказать, что эти ответы бессмысленны, то же, что сказать, что я чего-то в них не умею понимать. И не умеете вы понимать, как мне кажется, вот что: ответы спрашиваются не на вопросы разума, а на вопросы другие. Я называю их вопросами сердца. На эти вопросы с тех пор, как существует род человеческий, отвечают люди не словом, орудием разума, частью проявления жизни, а всею жизнью, действиями, из которых слово есть одна только часть. Все те верования, которые я имею, и вы, и весь народ, основаны не на словах и рассуждениях, а на ряде действий, жизней людей, непосредственно (как зевота) влиявших одна на другую, начиная с жизней Авраамов, Моисеев, Христов, святых отцов, но внешними даже действиями: коленопреклонениями, постом, соблюдениями дней и т. п. Во всей массе бесчисленной действий этих людей почему-то известные действия выделялись и составляли одно целое предание, служащее единственным ответом на вопросы сердца. И потому для меня в этом предании не только нет ничего бессмысленного, но я даже и не понимаю, как к этим явлениям прилагать проверку смысленного и бессмысленного. Одна проверка, которой я подвергаю и всегда буду подвергать эти предания, это то, согласны ли даваемые ответы с смутным одиночным ответом, начертанным у меня в глубине сознания (о котором я говорил прежде). И потому, когда мне это преданье говорит, что я должен хоть раз в год пить вино, которое называется кровью бога, я, понимая по-своему или вовсе не понимая этого акта, исполняю его. В нем нет ничего такого, что бы противоречило смутному сознанию. Также я в известные дни ем капусту, а в другие мясо, но когда мне предание (изуродованное борьбой разумной с различными толкователями) говорит: будемте все молиться, чтобы побить побольше турок, или даже говорит, что тот, кто не верит, что это настоящая кровь и т. п., тогда, справляясь не с разумом, но с хотя и смутным, но несомненным голосом сердца, — я говорю: это предание ложное. Так что я вполне плаваю, как рыба в воде, в бессмыслицах и только не покоряюсь тогда, когда предание мне передает осмысленные им действия, не совпадающие с той основной бессмыслицей смутного сознания, лежащего в моем сердце. Если вы поймете, несмотря на неточность моих выражений, мою мысль, напишите мне, пожалуйста, согласны ли вы с ней или нет, и тогда почему. Совестно мне это говорить, но говорю, что чувствую: я так убежден в том, что я говорю, и убеждение это так для меня отрадно, что я не для себя желаю вашего суждения, но для вас. Мне бы хотелось, чтобы вы испытывали то же спокойствие и ту же свободу душевную, которую испытываю я. Знаю, что пути постигновения даже формальных, математических истин для каждого ума — свои, тем более они должны быть свои особенные для постигновения метафизических истин, но мне так ясно (как фокус, который вам показан), что не могу понять, в чем для других может еще быть непонятен этот фокус. Знаю тоже, что если мне в Москву надо ехать на север и сесть на машину в Туле, то это никак не может служить общим правилом для всех людей, находящихся на разных концах света и желающих приехать в Москву, — тем более для вас, потому что знаю, что у вас с собой много поклажи (ваше знание и прошедшие труды), а я налегке; но я могу вас уверить, что я в Москве, больше никуда не могу желать ехать, и что в Москве очень хорошо. Я вам написал, как я приехал, и, не зная хорошенько, где вы находитесь, прошу вас проверить мой маршрут — не годится ли он вам? Пожалуйста, когда вам будет время, напишите мне, в чем окажется разница предлагаемого маршрута, и где он на ваш взгляд неверен. Да, пожалуйста, погрубее пишите мне и критикуйте меня7

У меня явилась дерзкая мысль. Чтó если бы вам было свободно, и расход поездки для вас незначителен, и вы любите нас по-старому, чтó если бы вы приехали к нам на блины на несколько деньков?

мы бы не говорили. Может быть, я буду в Петербурге. Но в Петерб[урге] я вас не увижу.

Ваш Л. Толстой.

Я всю эту зиму хвораю и не выхожу из дома. А раза два лежал в постели по нескольку дней.

— что я могу знать, любовь — что я должен делать, надежда — чего я могу надеяться.

Отрывок впервые напечатан в Б, II, М. 1908, стр. 314—317, с ошибочной датой: 1873 г. Более полно (хотя и с цензурными пропусками) опубликовано в ПС, стр. 144—147. Датируется на основании пометки Страхова на автографе: «28 янв. 1878. Ясн.». Ответ на письмо Страхова от 20 января 1878 г. (ПС, стр. 141—143).

1 Письмо к С. А. Берсу неизвестно.

2 Рукой С. А. Толстой написано:

3 У Фета: «чем старе оно», т. е. сердце, а не трава, как прочел Толстой. См. А. А. Фет, Полное собрание стихотворений («Биб-ка поэта», под ред. М. Горького), изд. «Советский писатель», 1937, стр. 18.

4 Похороны Н. А. Некрасова 30 декабря 1877 г. вылились в грандиозную общественную и политическую демонстрацию. За гробом шло несколько тысяч человек, главным образом учащиеся. Гроб до самого кладбища несли на руках. Над могилой произносили речи: Достоевский, Засодимский, Плеханов и др., в том числе неизвестный рабочий. (См. «На память о Николае Алексеевиче Некрасове», Спб. 1878, стр. 27—30; «Г. В. Плеханов — литературный критик», М. 1933, стр. 170—175.) Слова Толстого являются откликом на описание похорон Страховым в письме от 20 января.

5 См. отрывки «Собеседники» в т. 17.

6 «Декабристы».

7 мне

Раздел сайта: