521. В. Н. Давыдову.
1886 г. Мая 20. Я. П.
Владимiръ Николаевичъ, я прочелъ внимательно ваше письмо и первую часть перваго вашего сочиненiя: «Отборъ въ этике», и пробежалъ остальное. Пробежалъ, потому что не могъ интересоваться. Не могъ же интересоваться потому, почему нельзя съ интересомъ следить за решенiемъ уравненiя, по моему мненiю, неправильно составленнаго. Последнее мое сочиненiе,1 старые люди, оба, какъ вы и предполагаете совершенно верно, любимъ и ненавидимъ одно и то же и потому намъ лгать другъ передъ другомъ не за чемъ. Меня ужасно огорчило ваше письмо и чтенiе вашихъ сочиненiй. По моему мненiю ваша деятельность столь же драгоценная по искренности и силе вашего убежденiя отравлена и обезсилена суеверiемъ —однимъ изъ самыхъ ядовитыхъ — «научнымъ», т. е. верою въ то, что люди 50 летъ тому назадъ получили откровенiе о томъ, какъ двигалось, движется и должно двигаться человечество, т. е. мы сами, те, которые знаемъ это. Возраженiе мое въ самой сжатой форме вашей теорiи такое (не возраженiе, a устраненiе ея). Въ людяхъ существуетъ стремленiе къ человеческой жизни и обратное. Вы испытываете въ себе это стремленiе къ человечности, я испытываю его. Я знаю безграмотныхъ мужиковъ сознательно испытывающихъ его, Конфуцiя, Лаодзи, Будду, Сократа, Исаiю, Христа (какъ бы ни были разукрашены эти преданiя, те, кто писалъ ихъ испытывали те же стремленiя и выражали ихъ). Мало того, я по себе и по многимъ другимъ вижу людей на моихъ глазахъ переходившихъ отъ безчеловечнаго стремленiя къ человечному. Вся исторiя человечества — прогрессъ; въ немъ есть только уясненiе сознанiя человечности, какъ закона, есть передвиженiе линiй жизни человечества по равнодействующей между двумя стремленiями по мере уясненiя сознанiя закона человечности. Опытъ исторiи вашъ, мой и сотенъ людей, наблюдаемыхъ мною, показываетъ мне, что въ человеке есть возможность сознанiя законности и блага человечности и беззаконности и зла безчеловечности. Изъ этаго я не могу не сделать того вывода, что мое служенiе человечеству, исполненiе дела моей жизни (и вашей также) есть еще большее уясненiе закона человечности для себя и для другихъ людей, возбужденiе ихъ сознанiя темъ более, что я къ этому чувствую непреодолимое стремленiе и на каждомъ шагу вижу благiе результаты этаго. И для такой деятельности научный, соцiологическiй аппаратъ мне представляется не только излишнимъ и неудобнымъ, но и положительно вреднымъ. Вреднымъ онъ мне представляется потому, во первыхъ, что онъ называется научнымъ, точно также какъ церковь называется святою, только потому, что онъ не имеетъ ничего научнаго, а весь основанъ на самыхъ произвольныхъ, ничемъ не доказанныхъ предположенiяхъ. Уясненiя сознанiя достигается прежде всего уничтоженiемъ суеверiя. Научная же соцiологiя есть только суеверiе, начиная съ человечества, принимаемаго за организмъ и кончая закономъ Дарвина.2 равнодействующую. Вредно еще потому, что оно вноситъ сложность и хитрость туда, где все очень просто и ясно. Люди угнетенные и угнетатели не знаютъ неизменнаго закона (онъ скрыть отъ нихъ), о томъ, что благо для человека возможно только тогда, когда счастье его не нарушаетъ блага другихъ. Для того же, чтобы найти ту мерку личнаго блага, которое не нарушаетъ блага другихъ, есть только одно средство: полагать свое благо въ благе другихъ. Законъ жизни таковъ, что человекъ въ этомъ полагающiй свою жизнь, получаетъ наибольшее личное благо. И этотъ законъ подтверждается и теоретически, и опытно. Весь прогрессъ человечества состоитъ только в этомъ сознанiи. Улучшенiе состоянiя человечества только въ распространенiи уясненiя этаго сознанiя, въ увеличенiи числа людей сознавшихъ то, что ихъ личное благо прiобретается только служенiемъ благу другихъ. Для меня все въ этомъ (я уверенъ, что и вы не будете отрицать этаго). А если это такъ, то на что вамъ и мне соцiологiя съ своими запутанными и шаткими основами, съ своими заданiями (въ роде богословскихъ) о происхожденiи всего и законахъ этаго происхожденiя, съ своими догматами борьбы за существованiе и подбора? Къ чему мне факультеты соцiологiи и способы пропаганды? Все, что мне нужно и нужно всему человечеству, — существовало и существуетъ, и не перестанетъ существовать; и все такъ просто и ясно, и все такъ свойственно природе моей и всякаго человека.
Нравственное ученiе, состоящее въ уясненiи сознанiя блага только общаго, а не личнаго всегда существовало и не перестало существовать; оно освятило и уяснило мое сознанiе вместе съ другими людьми, и я по мере силъ своихъ стараюсь содействовать его уясненiю, зная, что только это уясненiе дастъ благо мне и другимъ людямъ, и что въ этомъ уясненiия словомъ, и деломъ, и жизнью задача жизни человека и людей.
Простите, дорогой Владимiръ Николаевичъ, что можетъ быть резко изложилъ свои мысли и, пожалуйста, съ такимъ же уваженiемъ и любовью постарайтесь стать и на мою точку зренiя, съ какимъ я прочелъ ваше письмо и часть вашихъ сочиненiй.
Мая 20-го 1886 г.
Печатается по копии С. А. Толстой, хранящейся в АТБ. Публикуется впервые.
— ум. 19.. г.), родился в селе Сотницком, Суджанского у., Курской губ. В 1838 г. кончил курс в морском корпусе и поступил мичманом в Балтийский флот. В 1845 г. вышел в отставку, поселившись у себя в деревне, с целью отдать себя научной работе, в частности — изучению социологии, которой интересовался еще с ранних лет. В 1873 г. для «облегчения обработки своих трудов» уехал за границу; жил в Лондоне. В том же году в Лейпциге в изд. Брокгауза напечатал первый свой труд: «Научная промышленность». В 1881 г. написал доклад «Федеральному факультету социологов», который он предполагал в будущем организовать для более полной разработки науки социологии. В 1883 г. в Женеве издал по-русски: «Опыт социологии: науки устройства человечно-счастливого сообщежития», за подписью: «О. Че-к» («Один Человек»). В мае 1884 г. на обратном пути в Россию был арестован на границе и заключен в тюрьму, где просидел шестнадцать дней. По освобождении был отправлен на родину, с обязательством безвыездно проживать в своей деревне. Помимо этого над ним был учрежден гласный надзор, снятый в декабре того года. См. о нем также в т. 72.
В письме своем от 7 мая 1886 г., на которое отвечает Толстой, старался раскрыть Толстому всё значение социологии и ее роли в будущем, и между прочим писал: «Дарвиновское уяснение биологического закона борьбы за существование вооружало меня новыми рабочими силами. Относительно борьбы за существование у людей Дарвин ограничился только ее стороной зоологической, т. е. борьбой людей только одними их органами и силами антропологическими. А мне пришло в голову уяснить закон борьбы социологической, т. е. специально человеческой: борьбы людей вооруженных (из всех животных одному только человеку свойственными) орудиями человеческого искусства: капиталами имущественными и через них капиталами научного знания» (АТБ).
Одновременно с письмом послал Толстому одно из последних сочинений: «Отбор в этике» (1884).
1 «Так что же нам делать?», в извлечениях напечатанную в XII томе пятого издания собраний сочинений Толстого.
2 —1882) — естествоиспытатель и философ.