159. М. Э. Здзеховскому.
1895 г. Сентября 10. Я. П.
Мариан Эдмундович,
Письмо ваше я получил и поспешил прочесть статью вашу в Северном Вестнике. Очень благодарен за то, что вы указали мне на нее. Статья прекрасная, и я узнал из нее много для себя нового и радостного. Я знал про Мицкевича1 и Товянского.2 Но я приписывал их религиозное настроение исключительным свойствам этих двух одиночных людей. Из вашей же статьи я узнал,3 что они были только родоначальниками вызванного патриотизмом, глубоко трогательного по своей возвышенности и искренности, истинно христианского движения, продолжающегося до сих пор.
Статья моя «Патриотизм и христианство» вызвала очень много возражений. Возражали мне и философы, и публицисты, и русские, и французские, и немецкие, и австрийские; возражаете и вы; и все возражения, так же как и ваше, сводятся к тому, что мои осуждения патриотизма справедливы по отношению к дурному патриотизму, но не имеют никакого основания, если относятся к хорошему и полезному патриотизму; о том же, в чем состоит этот хороший и полезный патриотизм и чем он отличается от дурного, — никто до сих пор не потрудился объяснить.
Вы пишете в вашем письме, что, «кроме завоевательного, человеконенавистнического патриотизма могущественных народов, существует еще совершенно противоположный патриотизм народов порабощенных, стремящихся единственно к защите родной веры и языка от врагов».4 И этим положением угнетенности определяете хороший патриотизм.
Но угнетенность или могущественность народов не делает различия в сущности того, что называется патриотизмом. Огонь будет всё такой же жгучий и опасный огонь, будет ли он пылать костром или теплиться спичкой.
Под патриотизмом разумеется обыкновенно предпочтительная перед другими народами любовь к своему народу, точно так же как под эгоизмом разумеется предпочтительная любовь перед другими людьми к одной своей личности. И трудно представить себе, каким образом такая предпочтительность одного народа перед другим может считаться добрым и потому желательным свойством. Если вы скажете, что патриотизм извинительнее в угнетаемом, чем в угнетателе, так же как извинительнее проявление эгоизма в человеке, которого душат, чем в человеке, никем не тревожимом, то нельзя будет не согласиться с вами, но изменить своего свойства патриотизм не может от того, что он будет проявляем угнетаемым или угнетателем. И свойство это: предпочтение одного народа перед всеми другими, так же как и эгоизм, никак не может быть доброе. Но мало того, что патриотизм есть свойство недоброе, оно есть и неразумное учение.
Под словом патриотизм подразумевается ведь не только непосредственная, невольная любовь к своему народу и предпочтение его перед другими,5 но еще и учение о том, что такая любовь и предпочтение хороши и полезны. И это-то учение особенно неразумно среди христианских народов.6 Неразумно оно не только потому, что оно противоречит и основному смыслу учения Христа, но еще и потому, что христианство, достигая своим путем всего того, к чему стремится патриотизм, делает патриотизм излишним и ненужным и мешающим, как лампа при дневном свете.
Человек, верующий, как Красинский,7 в то, что «церковь божья — не то или другое место, , но вся планета и все, какие только могут существовать отношения личностей и народов между собой», — не может уже быть патриотом, потому что он во имя христианства совершит все те дела, которые может требовать от него патриотизм. Патриотизм требует, например, от своего ученика жертвы своей жизнью для блага своих единородцев,8 христианство же требует такой же жертвы для блага всех людей, и потому тем более и естественнее такая жертва для людей своего народа.
Вы пишете о тех страшных насилиях, которые совершаются дикими, глупыми и жестокими русскими властями над верою и языком поляков, и выставляете это как бы поводом для патриотической деятельности.9 Но я не вижу этого. Для того, чтобы быть возмущенным этими насилиями я всеми силами противодействовать им, не нужно быть ни поляком, ни патриотом, нужно только быть христианином.
В данном случае, например, я, не будучи поляком, поспорю с каждым поляком в степени отвращения, негодования к тем диким и глупым мерам русских правительственных лиц, которые употребляются против веры и языка поляков; поспорю, и в желании противодействовать этим мерам, и не потому, что я люблю католичество больше, чем другие веры, или польский язык больше, чем другие языки, а потому, что я стараюсь быть христианином. И потому, для того чтобы ничего подобного не было ни в Польше, ни в Эльзасе, ни в Чехии, нужно не распространение патриотизма, а распространение истинного христианства.
Можно сказать, что мы не хотим знать христианства, и тогда возможно восхвалять патриотизм; но как скоро мы признали христианство, или хоть вытекающее из него сознание равенства людей и уважение к человеческому достоинству, то никакому патриотизму уже нет места. Меня удивляет при этом, главное, то, каким образом защитники патриотизма угнетенных народов (каким бы усовершенствованным и утонченным они его ни представляли) не видят того, как вреден патриотизм именно для их целей.
Во имя чего совершались и совершаются все насилия над языком и верою в Польше, Остзейском краю, в Эльзасе, Чехии, над евреями в России — везде, где совершались и совершаются такие насилия? Только во имя того самого патриотизма, который вы защищаете.10
Спросите у наших диких руссификаторов Польши, Остзейского края, у гонителей евреев, зачем они делают то, что делают? Они скажут вам, что это делается для защиты родной веры и языка, скажут, что если они не будут делать то, что делают, то пострадают родная вера и язык. Русские ополячатся, онемечатся, объевреятся.
Если бы не было учения о том, что патриотизм есть нечто хорошее, никогда не нашлось бы людей столь гнусных, которые в конце XIX века решились бы делать те мерзости, которые они делают теперь.
Теперь же ученые — у нас самый дикий гонитель веры бывший профессор11 — имеют точку опоры в патриотизме. Они знают историю, знают про все бесполезные ужасы гонений языка и веры; но благодаря учению патриотизма у них есть оправдание.12 Патриотизм дает им точку опоры, христианство же вынимает у них ее из-под ног. И потому народам покоренным, страдающим от угнетения, надо уничтожать патриотизм, разрушать теоретические основы его, осмеивать его, а не восхвалять.
Защищая патриотизм, говорят еще об индивидуальности народностей, о том, что патриотизм имеет целью спасти индивидуальность народа; индивидуальность же народов предполагается необходимым условием прогресса.13
Но во-1-х, кто сказал, что индивидуальность есть необходимое условие прогресса? Это ничем не доказано, и мы не имеем права принимать это произвольное положение за аксиому.
Bo-2-x, если даже и допустить, что это так, то и тогда средство для народа проявить свою индивидуальность никак не будет состоять в том, чтобы стараться проявить ее, а в том, напротив, чтобы, забыв о своей индивидуальности, всеми своими силами14 делать то, к чему народ чувствует себя наиболее способным и потому призванным, точно так же, как отдельный человек проявит свою индивидуальность не тогда, когда он будет заботиться о ней, а тогда, когда он, забыв о ней, будет по мере своих сил и способностей делать то, к чему его влечет его природа.*
Один из самых обыкновенных софизмов, употребляемых для защиты безнравственного, состоит в том, чтобы нарочно смешивать то, что есть, с тем, что должно быть, и, начав говорить об одном, подставлять другое. И этот самый софизм употребляется чаще всего и по отношению к патриотизму. Есть то, что всякому поляку ближе и дороже — поляк, немцу — немец, еврею — еврей, русскому — русский. Есть даже и то, что вследствие исторических причин и дурного воспитания люди одного народа испытывают бессознательное отвращение и недоброжелательство к людям другого народа. Всё это есть, но признание того, что это есть, так же как и признание того, что каждый человек любит свою особу больше других людей, никак не может доказывать, что это должно быть. Напротив: всё дело всего человечества и всякого отдельного человека состоит только в том, чтобы подавлять эти предпочтения и недоброжелательства, бороться с ними и сознательно поступать по отношению к другим народам и людям других народов совершенно так же, как поступаешь по отношению к своему народу и своим соотечественникам.17 Заботиться о патриотизме, как о чувстве, которое желательно воспитать в каждом человеке, совершенно излишне. Бог или природа уже без нас так позаботились об этом чувстве, что оно присуще всякому человеку и народу, так что нам нечего заботиться о воспитании его в себе и других. Заботиться нам надо не о патриотизме, а о том, чтобы,18 состоит не в восстановлении Польши, Богемии, Ирландии, Армении и не в сохранении единства и величия России, Англии, Германии, Австрии, а, напротив, в уничтожении этого единства и величия России, Англии, Германии и других, в уничтожении этих насильнических, антихристианских соединений, называемых государствами и стоящих на пути всякого истинного прогресса и порождающих страдания угнетенных и покоренных народов, — всё то зло, от которого страдает современное человечество19. Уничтожение же это возможно только истинным просвещением: признанием того, что мы прежде, чем русские, поляки, немцы — люди, ученики одного учителя, сыны одного отца, братья между собою. И это понимали и понимают лучшие представители польского народа, как вы это прекрасно рассказали в своей статье. И это же с каждым днем понимает всё большее и большее количество людей во всем мире. Так что дни государственного насилия уже сочтены, и освобождение не только покоренных народов, но и задавленных рабочих, уже близко, если мы только сами не будем отдалять времени этого освобождения тем, что будем делом и словом участвовать в насильнических делах правительств. Признание же патриотизма, какого бы то ни было, добрым свойством и возбуждение к нему народа есть одно из главных препятствий для достижения стоящих перед нами идеалов.
Очень благодарю вас еще раз за ваше хорошее письмо, за прекрасную статью и за случай, который вы мне этим подали еще раз проверить, обдумать и высказать мои мысли о патриотизме.
Примите уверение моего уважения
Л. Толстой.
10 сент. 1895.
* Это все равно, что забота о15 том, чтобы люди, работающие для содержания своей общины, работали бы разнообразную работу и в различных местах. Пусть только каждый делает по мере своих сил и способностей самое нужное для общины, и делает из всех своих сил, и они все будут невольно работать различное разными орудиями и в разных местах16. (Сноска Толстого.)
Примечания
Письмо сохранилось в четырех последовательных редакциях.
Чистовая копия с последней, четвертой, редакции, написанной рукой С. А. Толстой, с многочисленными поправками рукой Толстого, и была, очевидно, послана Здзеховскому и напечатана им в его вышедшей под псевдонимом М. Урсина брошюре «Религиозно-политические идеалы польского общества», Лейпциг, 1896, стр. V—X. По этому печатному тексту, являющемуся первой публикацией, мы и печатаем здесь это письмо, приводя в примечаниях наиболее существенные варианты рукописных редакций.
Мариан Эдмундович Здзеховский (р. 1861) — польский ученый, профессор Краковского университета по кафедре славянских литератур. Здзеховский написал статью о религиозно-политических идеалах польского общества. Статья была напечатана в июльской книжке «Северного вестника» под псевдонимом М. Урсина из-за цензурных соображений в сокращенном почти наполовину виде. Желая издать ее за границей полностью и считая свое имя недостаточно известным, чтобы рассчитывать на успех издания, Здзеховский обратился к Толстому с письмом от 12 августа 1895 г., в котором просил его «о помощи в виде краткого предисловия, хотя бы в полемическом тоне» против его взглядов, которые он излагал в том же письме, по поводу прочитанной им статьи Толстого «Христианство и патриотизм». На это письмо Толстой и отвечает.
1 Адам Мицкевич (1798—1855).
2 Андрей Товянский (1799—1878), польский мистик, создатель теории так называемого «мессианизма» — религиозного избранничества польского народа.
3 Зачеркнуто в первой редакции: что это было и есть глубоко трогательное религиозное течение, приведшее этих людей к тому самому отрицанию патриотизма или, скорее, поглощению патриотизма христианством, с которым вы выражаете свое несогласие по поводу моей статьи Патриотизм и Христианство.
4 Зачеркнуто в первой редакции: Христа становится законом жизни, а не пустым словом, то он неизбежно поглощает и растворяет в себе всякий патриотизм. Насилия, совершаемые над польскими панами и народом, возмущают меня, наверно, не менее, чем кого бы то ни было — поляка патриота, и точно так же возмущают меня насилия над евреями и финляндцами и остзейцами. Одно, что, мне кажется, может и должен испытывать поляк при насилиях, совершаемых над ним, это сознание того, что его патриотизм такой же.
5 Зачеркнуто в третьей редакции: И если чувство это производит вредные последствия для народов могущественных, то должно производить те же последствия и для народов покоренных. Мне кажется, что если эгоизм — дурное свойство, то оно дурное свойство и у сильных и у слабых.
6 : совершенно независимо от того, будут ли народы, которым проповедуют патриотизм, могущественнее или слабее. Учение патриотизма особенно неразумно среди христианских народов.
7 —1859), польский поэт, автор «Небожественной комедии», «Иридиона» и др., испытавший на себе, так же как и Мицкевич, сильное влияние идей Товянского.
8 В третьей редакции было написано рукою Толстого: единоверцев, однако в четвертой при переписке исправлено на: единородцев и в таком виде вошло в печатный текст.
9 Здзеховский, живший в это время в России, не решился поместить эту фразу и изменил ее в печатном тексте, где она читается так: «Те страшные насилия, которые совершаются дикими, глупыми и жестокими русскими властями... выставляются ими как бы поводом для патриотической деятельности».
10 Зачеркнуто в третьей редакции: Француз говорит: вы насилуете альзасца, делая из него немца, а немец говорит: вы насильно сделали его французом, и потому я освобождаю его. То же в нашей Польше и в деле унии.
11 —1865 гг. занимал кафедру гражданского права в Московском университете.
12 Зачеркнуто в четвертой редакции: Так что в основе всяких насилий над покоренными народами лежит патриотизм угнетателей.
13 Зачеркнуто во второй редакции: Совестно отвечать на это, так очевиден софизм этого рассуждения. Точно как будто христианское, человеческое отношение к людям исключает индивидуальность.
14 : работать для общего дела человечества. Чем энергичнее будет работать народ для исполнения этого общего дела человечества, тем резче проявится его индивидуальность. Забота о сохранении индивидуальности народностей.
15 Зачеркнуто во второй редакции: сохранение известного своего особенного выражения лица. Выражение свое особенное лица будет, что бы ты ни думал и ни делал. А делай и думай самое хорошее, и выражение лица будет самое хорошее и особенное. Смешная забота об индивидуальности. Предоставим богу это или природе. Они уж позаботятся об индивидуальности.
16 Зачеркнуто в четвертой редакции высокие черты именно польской индивидуальности.
17 Зачеркнуто в четвертой редакции: Потому что в том, чтобы делать из того, что есть, то, что должно быть, состоит единственный смысл и задача человеческой жизни.
Поверх этих зачеркнутых строк надписано и снова зачеркнуто
18 : претворять жизнь на основании того света, который есть в нас. А свет этот требует от нас не патриотизма, т. е. предпочтения одной народности перед другою, а, напротив, отрешения от него во всех его проявлениях, в виде ли воинствующего, угнетающего и сильного, или мирного, покоренного и слабого, — отрешения от всякого патриотизма и замены его таким отношением ко всем людям, при котором уже нет ни своих, ни чужих, а есть только сыны одного отца, все братья между собою. Людям нашего времени, просвещенным христианским светом истины, так же неразумно признавать патриотизм и пользоваться им для достижения своих целей, как людям, испытавшим тепло летнего солнца, продолжать сидеть с закрытыми окнами и искусственно поддерживая тепло каждому отдельно в своем жилище.
19 Зачеркнуто в четвертой редакции: Для освобождения от угнетения покоренных народов нужно не восстановление государственного устройства этих народов, а, напротив, уничтожение государственного устройства тех народов, которые порабощают их.