79. Д. А. Хилкову.
1895 г. Апреля 28. Москва.
Каждый день собираюсь писать вам, дорогой Дмитрий Александрович, и до сих пор не собрался. Не знаю, старость ли это, новая ступень ее, наступила, или напряженная жизнь этих последних двух с половиною месяцев — смерть ребенка, болезнь жены — сделали то, что я очень умственно ослабел. Нет прежней энергии, радости мысли, а хочется не думать. Я немного жалею об этом, но утешаюсь тем, что это состояние не мешает, даже скорее содействует духовной жизни, т. е. доброму отношению к людям и существам и смирению.
Очень хотелось бы также, как и вы пишете, работать в поле, да, видно, не надо. Живу в городе, и теперь один с Таней и Сашей и двумя маленькими гимназистами, а жена с Машей уехала к своей приезжавшей за ней сестрой в Киев. Уехала на неделю или две. Жена ужасно потрясена смертью Ванички и потом перенесла тяжелую болезнь и теперь еще не поправилась. Впрочем, я написал, что мне очень примирился с этим. Вот вас так мне очень жаль, что вы лишены этого. Но, верно, и вам так нужно; и я думаю, что ваша жизнь такая, какая она есть, нужна и полезна — и думаю, особенно полезна для так наз[ываемых] сектантов, с к[оторыми] вы в близких отношениях.
Чертков, вероятно, уже писал вам о неуспехе, до сих пор, по крайней мере, его записки.1 Очень тяжелое это вам, особенно Цец[илии] Влад[имировне], испытание,2 но что же делать, надо стараться употребить его себе на пользу. Отнять детей нельзя. И я искренно думаю, что отнятие это может сильнее привлечь к вам мнимо отнятых детей. От вас зависит привлечь их, и не только их, но и многих др[угих] к себе, что вы и делаете. Я на своих детях на опыте видел это: в возрасте от 10, 12 до 17, иногда позже — до 20 и больше лет, они уходят, отнимаются, а потом возвращаются, а вместо тех, кот[орые] не возвращаются, приходят другие. Не осудите меня в жестокости, Цец[илия] Влад[имировна], но я не только разумом, но опытом убедился в том, что тот, кто оставит дома, поля, жену, детей, братьев, найдет в 100 раз больше. На моих глазах вижу, что мать готова убить себя, ожидая смерти любимого 4-х, 5, 6-ти летнего милого ребенка, а пройдет 15 лет, ребенок выходит бессердечным, развратным малым, и мать страдает в 100 раз больше от его жизни, чем от его смерти. Всё это я говорю к тому (мысли эти особенно освежила во мне беседа с одним врачом С., у кот[орого] отняли единстве[нную] дочь 3-х лет, тоже через Комиссию прошений,3 чтобы отдать нелюбящей и рассеянной жизни матери), я говорю к тому, что нельзя и не должно, во-1-х, любить известных одних детей для себя, для своей радости, и во-2-х, не должно рассчитывать на то, что ты можешь сделать из своих детей, на последствия своего влияния на них. Делать нужно по отношению как своих детей, так и всяких других детей и людей, всё то, что считаешь должным перед своей совестью, т. е. богом, а что выйдет из этого, предоставить богу. Разумеется, нельзя не болеть, и когда лишен детей, и когда из них выходит не то, чего хочешь; но болеть будешь меньше, и останется больше досуга и энергии для жизни, если будешь вперед знать, что дети эти не исключительно мои, что обязанности я имею перед ними только п[отому], ч[то] они со мной живут, и нет у них более близких, а что особенной, исключительной связи у меня с ними нет, и знать, что выйдет из них не то, что я хочу, а что бог хочет, а что мое дело только в том, чтобы исполнить не только перед ними, но перед богом и всеми людьми, в той мере, в какой я это могу, то, чего от меня хочет бог. Простите, что так непрошенно и нескладно пишу, но вы поймете меня. Я думаю и чувствую, чтò пишу. Знаю, что трудно так думать и чувствовать, что все мы слабы, и потому очень желаю, чтобы дочка ваша поправилась от кори и была бы с вами. Напишите о ней.
4 но теперь их многих нет. Я не помню, есть ли у вас книги Kenworthy. Очень радуют меня теперь, кроме Kenworthy в Англии, два немецкие центра: один в Будапеште, Eugen Heinrich Schmitt, а другой в Штутгарте, Грунский. Оба издают маленькие журналы и совершенно сходятся с нами во взглядах. Знаете ли вы про них?
Прощайте пока. Пишите пожалуйста.
Л. Толстой.
Ответ на письмо Хилкова от 29 марта 1895 г.
1 «Записка», составленная В. Г. Чертковым, по поводу преследований за религиозные убеждения, была подана Николаю II (см. письма к В. Г. Черткову от 2 и 17 февраля 1895 г. в т. 87), но последствий не имела. Дополненная и в несколько измененной форме, под названием «Напрасная жестокость», записка эта была напечатана в Англии в 1897 г.
2 Д. А. Хилков был женат (с 1887 г.) на Цецилии Владимировне Винер без церковного обряда, что вызывало ненависть к ней его матери княгини Юлии Петровны Хилковой. По ее настоянию, в октябре 1893 г., приехавшими ночью жандармами у Хилкова были отняты «по высочайшему повелению» их малолетние дети Борис и Ольга, увезены в Петербург и отданы на воспитание бабушке. См. письмо Толстого к Александру III от января 1894 г. (т. 67) и брошюру В. Г. Черткова «Похищение детей Хилковых», изд. «Свободное слово», Крайстчёрч, 1901.
3 — особое придворное учреждение, именовавшееся «Канцелярия его императорского величества по принятию прошений, на высочайшее имя приносимых». Во главе ее стоял в 1895 г. Дмитрий Сергеевич Сипягин.
4 В своем письме Хилков просил Толстого прислать ему английских брошюр, книг, газет. «Здесь есть библиотека и газеты есть, да читать в них нечего», — писал он.