441. Альберту Шкарвану (Albert Škarvan).
1900 г. Декабря 28. Москва.
Получилъ ваше длинное хорошее письмо, милый другъ Шкарванъ. Все мне въ немъ интересно. И сведенiя о вашихъ соседяхъ и более всего о васъ самихъ въ вашей брачной жизни.
Очень радъ за васъ.
примирился съ этимъ (если такъ продолжится и до смерти), а даже нахожу въ этомъ большую выгоду, такъ какъ при умственномъ бездействiи нравственная работа идетъ гораздо лучше.
Прощайте. Братски целую васъ. Приветъ вашей жене и всемъ друзьямъ.
Левъ Толстой.
28 Дек. 1900. Москва.
На конверте:
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в Славянской библиотеке Министерства иностранных дел в Праге (фотография снята В. Д. Бонч-Бруевичем на средства Наркомпроса РСФСР; хранится в ЦЛМ). Впервые опубликовано в «Письмах Л. Н. Толстого», собранных и редактированных П. А. Сергеенко, II. М. 1911, № 449.
Ответ на письмо Шкарвана от 2 января н. ст. 1901 г. (получено в Москве 25 декабря 1900 г.). На трех листах почтовой бумаги большого формата Шкарван описывал свою жизнь, жизнь соседей и близких единомышленников. О женитьбе он писал: «Лучше ли, или хуже стала моя жизнь после того, как женился, право, не решаюсь сказать; кажется же мне, что лучше, во всяком случае, веселее, приятнее, и вряд ли я потерял чего-нибудь, что у меня стала жена. Подразумеваю тут то, что не утерпел ущерба в духовной жизни [...] Сунта, хотя и не летает в сферах идеалов, на деле живет хорошо, толково, твердо, не обижая жизни и людей. Она здорового, сильного типа женщина, какие в барских сферах, кажется, и невозможны. Что в ней есть, это всё настоящее, солидное; показного, ненужного обманчивого товару в ней не находится вовсе. В ней есть богатство, но всё это богатство скрыто, в сундуках как будто уложено, и только настоятельная нужда может заставить ее пользоваться им [...] Не хочу, однако, забыть сказать вам и про тяжелое нашего брака, про то, чтò иногда затемняет нам светлый горизонт. Жена моя очень хороший человек, но то, что она не проникла в идеал христианства, делает ее иногда мертвой для бога и для меня, и от этого затемнения — страдания [...] Смотрю на эти столкновения как на данную мне для решения задачу, как на бремя, которое заслужил и заслуживаю за многие легкомысленные грехи свои, и стараюсь не уклоняться от него».