122. А. Л. Толстой.
1906 г. Января 22. Я. П.
Вчера еще хотел тебе писать, Саша (не пишу милая и дорогая, потому что так часто неправдиво писал эти слова), п[отому] ч[то] думал о тебе, а нынче письмо от Маши о тебе и от тебя Наташе.
Думал я о тебе вот что: думал то, что ты находишься до сих пор в том счастливом положении, что можешь (т[ак] к[ак] пока еще никакие соблазны, кроме немалого соблазна роскоши, не покупаемой трудом, еще не захватили тебя), можешь поставить свою жизнь на твердые религиозные основы, такие, при к[отор]ых не может быть несчастия и при которых всякий час и день и год, приближающий нас к смерти, всё увеличивает наше благо. Не пугайся моей философии; она очень проста, я только не умею ее выразить просто. Мне хочется сказать яснее то, что я сказал тебе перед отъездом: как беречь себя нравственно. Для этого есть только одно средство: положить себе главную цель, главное дело в жизни: становиться лучше, вырывать из себя то, что мешает любви ко всем, непременно со всеми людьми. Поставить себе эту цель значит жить по течению жизни: года от первого детства и до самой глубокой старости (я знаю это) невольно ведут к этому. Но отдаваться страстям, похотям идет против течения, задерживает этот ход. И от этой деятельности против течения все, все наши страдания. Ведь это не шутка, не разговор для разговора, а такая ясная, несомненная и практическая правда. Всё, чем бы ты ни занималась, на что бы ни положила жизнь — даже на семью — все это и в продолжение жизни уходит, теряет свою прелесть, значение и при смерти ты волей-неволей отрываешься от того, чем жил. Только внутренняя работа над собой, приближение к богу (к совершенству) никогда не уходит, не может уйти от тебя, всё это всё больше и больше притягивает и получает значение и при смерти уходит не от тебя, а с тобой вместе. Пишу тебе это, Сашенька, не рассуждения, а радостный опыт моей жизни, пишу то, что я чувствовал смутно всегда и особенно живо и радостно чувствую теперь. Пробовала ли ты когда-нибудь, с утра, как проснешься, сказать себе: «ну, давай, сегодня, сейчас смотреть за собой строго, чтобы не сделать гадкого». И при первой встрече с человеком, при первой мысли дурной, тщеславной или недобром чувстве поймать себя и поправить. Разумеется, этого нельзя делать всю жизнь, невольно ты в 20 лет, а я в 80 сорвусь и буду говорить, делать то, что потом осужу. Но дело в том, чтобы осудить, чтобы свое дурное не прошло без осуждения. Дело в том, чтобы эта работа над собой признавалась бы главной, главной, главнее в 100 000 раз всех других целей жизни. И так жить не скучно, а, напротив, радостно. Радостно, во-первых, тем, что всегда во всех условиях жизни есть работа важная, серьезная, плодотворная, и, во-вторых, потому что — не думай, что я скажу, что работа эта радостна потому, что видишь в ней успех — не то радостно, а, напротив, то, что всегда видишь, как ты еще плох, а видя это, делаешься смиренен, не осуждаешь других и легче живется с людьми. Все же обыкновенные, невинные радости жизни остаются те же и при такой жизни. Так вот я тебе, Саша, очень советую начать такую жизнь, начать вроде как ты начала учиться на фортепиано, и практиковать сначала хоть два раза в неделю, как с учителем, но не бросать, как с учителем. Впрочем, если серьезно начнешь, ни за что не бросишь. Ну, теперь шабаш. Мы живем очень тихо. Таня спокойнее, Таничка здоровее, мама всё пишет, но, кажется, менее завлекаясь.1 Наташа2 3 читаю «Мыс[ли] м[удрых] л[юдей]» ежедневно, и он внимательно слушает и понимает. Ю[лия] И[вановна] также добродушно и усердно мне помогает. Душан также тих и [1 неразобр.]. Я поправляю корректуры для «Круга чтения». И как всегда, это очень поддерживает меня во всем добром. Еще не продолжал то, что ты переписывала (но не оставив),4 написал маленький рассказ,5 по этому случаю письмо к землевладельцам, которое я послал в газеты: в «Нов[ое] вр[емя]», «Русь» и еще куда-то с моим маленьким письмом.6 Ну, теперь, как мама говорит про англичанок, к[оторые] пишут в письмах I hope,7 что вы то-то и то-то. Так и я I hope, что ты бодра, здорова, открыта для впечатлений, и в вопросах о том, как и куда ехать, и как и где жить, будешь руководствоваться желанием удовольствия и пользой других больше, чем своими. Советую тебе пользоваться случаем учиться, приобретать знания и в языках, и в устройстве жизни других народов. Всегда хорошо, поучительно общение с людьми из народа. Тебе это трудно, но возможно с помощью. Пиши мне, не стесняясь тем, какие выйдут письма. Если они будут очень глупы, или очень умны, я не изменю о тебе мнения. Целую тебя. Маше, Коле не кланяюсь, хочу написать Маше.8 Мих[аила] Сер[геевича] очень благодарю за тебя и прошу помогать тебе. Я его люблю и в присутствии и в отсутствии.
Примечания
—474. В ГМТ хранится также машинописная копия письма. Датируется по записи Толстого в Дневнике (т. 55, стр. 182).
1 С. А. Толстая писала автобиографию «Моя жизнь», начатую ею в 1904 г. Рукопись хранится в ГМТ.
2 Наталья Леонидовна Оболенская.
8 Федор Михайлович Сухотин (1896—1920), младший сын М. С. Сухотина от первого брака.
4 Очевидно, «Посмертные записки старца Федора Кузмича». В декабре 1905 г. Толстой прекратил работу над повестью и больше к ней не возвращался. А. Л. Толстая переписывала на машинке рукопись повести.
5 «За что?».
6 См. письмо № 120.
7
8 Мария Львовна и Николай Леонидович Оболенские поехали в Рим для поправления здоровья Марин Львовны.