64. М. Л. Оболенской.
1905 г. Октября 15. Я. П.
Ты меня за мои письма благодаришь, а я тебя за твое последнее очень, очень благодарю. Грустно, но хорошо то, что ты пишешь. Подкрепи тебя бог. С другими я боюсь употреблять это слово бог, но с тобой я знаю, что ты поймешь, что я разумею то высшее духовное, к[отор]ое одно есть и с которым мы можем входить в общение, сознавая его в себе. Непременно нужно это слово и понятие. Без него нельзя жить. Мне вот сейчас грустно. Никому мне этого так не хочется сказать, как тебе. И можно и когда грустно быть с богом, и становится хорошо грустно, и можно и когда весело, и когда бодро, и когда скучно, и когда обидно, и когда стыдно — быть с богом, и тогда всё хорошо. Чем дальше подвигаешься в жизни, тем это нужнее. Ты вот пишешь, что недовольна своей прошедшей жизнью. Всё это так надо было и приблизило тебя к тому же. Хотел писать просто о себе и тебе и вот пишу не то. О тебе скажу, что ты напрасно себя коришь. На мои глаза, ты жила хорошо, добро, без нелюбви, а с любовью к людям, давая им радость, первому мне. Если же недовольна и хочешь быть лучше, то давай бог. Главная наша беда — это то, что мы завязли в роскоши и праздности физической и оттого в небратских отношениях с людьми. Нельзя достаточно чувствовать и исправлять это. И я знаю, что ты чувствуешь, и в этом мы все и ты далеки от того, что должно бы быть и чего мы хотим. О твоих родах иногда думаю, что правы шекеры.1 Они говорят, что кирпич пусть делают кирпичники, те, к[оторые] ничего лучше не умеют, а мы, они про себя говорят, из кирпичей строим храм. Хорошо материнство, но едва ли оно может соединяться с духовной жизнью. Нехорошо тут ни то, ни сё: поползновение к материнству и чувственность, с к[оторой] труднее всего в мире бороться молодым. Но все-таки всё идет к хорошему, к лучшему. — Про себя скажу: был нездоров дней 5 — печень; не работал — читал историю Алекс[андра] I и делал планы писанья.2 «Бож[еского] и Чел[овеческого]» и страшно не понравилось мне; решил всё переделать.3 Но до сих пор не выходит.
«Конец века» думал, что кончил, но стал опять поправлять и, кажется, выйдет. Про железн[о]дор[ожную] стачку4 и происходящие от нее волнения вы знаете. Я думаю, истинно верю, что это начало не политического, а большого внутреннего переворота, о чем я и пишу в «К[онце] В[ека]».
Сережа у нас засел по случаю стачки, и я слава богу с ним не спорю и живу ладно.5 6 и мне очень за нее, милую, страшно. Целую милых друзей, Лизаньку и Колю.
Л. Т.
Читал Куприна, посылаю, это Танина книга.7 Какой бы был хороший писатель, если бы жил не во время повального легкомыслия, невежества и сумашествия.
Что за мерзость речь Назанского.8
То ли дело Герцен, Диккенс, Кант.
Примечания
Впервые опубликовано по копии без последних трех фраз в журнале «Современные записки» (Париж) 1926, XXVII, стр. 285—286, с датой: «Октябрь 1905 г.». По автографу опубликовано в журнале «Печать и революция» 1928, 6, стр. 121—122, с датой: «Октябрь 1905». Датируется по записи в ЯЗ от 15 октября 1905 г. (см. прим. 7).
Ответ на письмо М. Л. Оболенской к Т. Л. Сухотиной от 8 октября 1905 г.
1 — в XIX — начале XX в. северо-американская секта, проповедовавшая, в частности, воздержание от брака.
2 12 октября 1905 г. Толстой записал в Дневнике: «Федор Кузмич всё больше и больше захватывает» (т. 55, стр. 165).
3 См. в Дневнике запись от 23 октября 1905 г. (т. 55, стр. 167).
4 Имеется в виду забастовка московского железнодорожного узла, явившаяся началом октябрьской всеобщей политической забастовки.
5
6
7 «Поединок», напечатанную в сборнике VI «Знание» за 1905 г. В ЯЗ 15 октября записаны слова Толстого: «Я написал Маше длинное письмо и посылаю ей Куприна «Поединок», гадкую книгу с талантом написанную. Издевается над. Юлианом, ходившим за прокаженным, над слабыми и говорит, что нужно жить в свое удовольствие».
8 Назанский — персонаж повести А. И. Куприна «Поединок». «Речь Назанского» — в XX главе повести.