233. Р. С. Лабковской. Черновое.
1910 г. Марта 23. Я. П.
«Дали бабе холст, а она говорит толст; дали потоне, а она говорит: дай боле».
тебя и к[оторых] ты можешь любить. Всё это тебе, хоть ты ничего не заслужил этого. — «Нет, это всё нехорошо, лучше заснуть опять, не мешайте мне», — и чурбан, как был до жизни, так и во время жизни и после жизни остается чурбаном.
Человеку дано благо жизни, то благо, больше которого разумный человек ничего не может себе представить, а он говорит: «<жизнь> нехороша <не такая, какую я бы придумал>».
Да если нехороша, так скажи, болв[ан] или хоть милый человек, какой же бы ты хотел жизни. Эта нехороша, так какая же хорошая? И вот тут-то в ответ на этот вопрос начинаются те истерические возгласы, подразумеваемое восхваление себя, отчаянное осуждение мира и всех людей мира, разумеется, кроме себя. Явный вывод из этих возгласов тот, что моя душа слишком возвышенна <для такого порочного мира>, или такой порочный мир слишком дурен для моей такой великой души.
Такими возгласами полно ваше письмо и ежедневно получаемые мною два или три письма точно такого же содержания. Как ни неразумны такие письма, нельзя от души не сожалеть о мучительном душевном состоянии пишущих их.
Нельзя не сожалеть уже по одному тому, что это уродливое душевное настроение часто приводит этих несчастных людей к самоубийству.
людей нашего времени. Человеку, признающему свою жизнь исполнением высшей благой воли, никак не может притти в голову мысль о том, что жизнь эта нехороша и что он может каким-либо поступком освободиться от этой воли. Только человеку, не признающему своей зависимости от высшей воли, может притти та удивительная мысль, что он знает лучше, чем тот вечный хозяин жизни, какою она должна быть и каким средством она должна быть исправлена.
Причина самоубийства, как и не может быть иначе, всегда одна и та же: отсутствие религиозного сознания, признания своей зависимости от высшей благой воли. И это отсутствие особенно заметно в наше время в России и этим вполне объясняется та эпидемия самоубийств, к[отор]ая проявляется в последнее время. Причина всех самоуби[йств] одна и та же, но есть два рода самоубийств: одни люди убивают себя, п[отому] ч[то], не веря в бога, не признавая своей зависимости от высшей силы, находят менее мучительной смерть, чем те страдания, к[отор]ые испытывают и к[оторы]е угрожают нам. Так убивают себя часто приговоренные к казни, бедные, не видящие выхода из своего положения, люди, совершившие преступления, мученицы любви и т. п.; этих самоубийств — малая часть, оч[ень] большая часть — это те самоубийства, которые происходят, так же как и первый род, от отсутствия религиоз[ного] сознания, главной причиной своей имеют не тяжелые условия личной жизни, а извращение чувства и безумную гордость, внушенную и постоянно внушаемую молодежи политическими учениями, к[оторые] для этих людей заменяют религиозное учение. «Жизнь дурна, все люди дурны, исключая, разумеется, меня и небольшого кружка близких мне людей. И так как все люди дурны, и живут дурно, а мы хороши и знаем, как должны жить люди, чтобы всем было хорошо, то мы хотим служить людям и исправить своей добродетелью мир и людей, но люди не нуждаются в нашем служении и не поддаются нашему исправлению. Что же нам делать, когда мы в этом одном полагаем нашу жизнь? Одно: уйти из этой дурной жизни, к[оторая] не ценит и не понимает нас».
Поразительно, до какой степени в наше время развита среди нашей молодежи эта превратная мысль о служении людям, народу. Мальчик, девочка, вся исполненная всяких слабостей, вся живущая трудами рабочего народа, сейчас же хочет служить ему и, разумеется, воспитывать, образовывать, лечить, учить его. И если человек искренно и точно, как я думаю, это делали вы, начнет это делать, то, если он не глуп, то он скоро увидит, что он совсем не нужен и что никто его не просит служить народу. Поняв же это, человек, к[оторый] не имеет никакой другой хорошей стоящей посвящения своих сил цели, не может не прийти и в отчаяние, может и покончить с собой. Объяснить же человеку его ошибку — ему никак нельзя п[отому], ч[то] человек не религиозен, а религии такой человек не только не понимает, но давно решил, что вся <она> — одна глупость, которую давно уже переросло человечество и он вместе с человечеством. А ответ на его отчаяние и недоумение ведь только один: ответ в том, что никто не призван, чтобы служить народу, исправлять, учить его. Призван ты только к одному: к тому, чтобы прожить твою жизнь так, как этого хочет тот или то, что произвело твою жизнь. А хочет он или оно не того, чтобы ты служил народу, исправлял, учил других, а только того, чтобы ты служил ему и учил, исправлял себя, т[ак] к[ак] только этим исправлением и учением себя ты только и можешь служить другим. Служить же ему ты можешь только тем, чтобы сделать то, чему учили и учат все величайшие мудрецы от Браминов, Будды, Христа до Паскаля, Канта, Эмерсона, Чаннинга и др., а именно тому, чтобы исправлять себя, увеличивать в себе любовь ко всем людям и уничтожать в себе всё то, что препятствует этой любви. И дела этого, работы над самим собой, для каждого из нас слишком достаточно, чтобы браться за другое. Доказательство же того, что это так, что в этом, а не в служении народу, лечении, учении, исправлении его — дело нашей жизни, доказательство этого в том, что тогда как всё другое — вне, это одно вполне в нашей власти, а кроме того еще и в том, что только этой деятельностью в самом себе можно точно служить людям.
(Выписать: мы живем дурно!)1
Записок ваших не присылайте, советовал бы вам и не писать их.2
Печатается по черновику-автографу на девяти страницах почтовой бумаги. Судя по помете В. Ф. Булгакова на копии, письмо отправлено не было. Дата определяется по записи в Дневнике 23 марта: «Писал письмо о самоубийстве. Тоже не нравится» (т. 58, стр. 28). На черновике-автографе подписано рукой В. Ф. Булгакова: «19 марта 1910 г.», но, повидимому, это ошибка, так как письмо фельдшерицы стерлитамакского земства Р. С. Лабковской, которое вызвало ответ Толстого, было получено лишь 20 марта. Кроме публикуемого текста, имеются два черновика-варианта, датированные 23 и 25 марта 1910 г., которые вошли в статью Толстого «О безумии» (т. 38, стр. 395 и 584), начинающуюся с главы, посвященной вопросу о самоубийстве.
См. запись в Дневнике Толстого 17 марта 1910 г., развитую в данном письме (т. 58, стр. 26).
1
2 Р. С. Лабковская в своем письме к Толстому от 12 марта сообщала, что написала записки и собирается еще при своей жизни напечатать их.