Толстой Л. Н. - Черткову В. Г., 3 октября 1884 г.

28.

1884 г. Октября 3. Я. П.

Получилъ вместе ваши три последнiя письма, милый В[ладимiръ] Г[ригорьевичъ]. И все они произвели на меня одно впечатленiе — желанiе не терять васъ, быть поближе къ вамъ. Не скрою, что вместе съ темъ мне страшно за васъ. Вы отрицаете выраженiе — искушать Бога, но я стою на своемъ, что вы именно это делаете. Одно то, что, какъ мне кажется, все, что вы делаете, вы делаете съ такой искренностью и любовью къ истине, что вы найдете того, чего ищете. —

Мысль вашего журнала мне очень, очень сочувственна. Именно по тому, что она слишкомъ дорога мне, я боюсь возлагать на нее надежды. Что я буду желать только писать туда — это верно.

Вотъ что: о программе не думайте. Сделайте только такую, к[оторая] бы была одобрена. Программа журнала будет видна черезъ 3 года его изданiя. А что вы хотите въ журнале, это мы знаемъ очень твердо. Коротко сказать: чтенiе ни въ чемъ не противное Хр[истову] ученiю и, если Богъ дастъ, выражающее это ученiе, чтенiе доступное массе. —

О себе скажу, что я весь ушелъ въ работу, к[оторую] вы мне задали — переправляю обзоръ богословiя.1 И очень благодаренъ вамъ, что вы меня побудили къ этому. Если бы Богъ далъ также поправить и привести въ порядокъ четвероеванг[елiе].2

Живемъ мы въ деревне, я, жена, две дочери, 3 маленькихъ мальчика и новорожденная дев[очка].3 И я не ошибусь, говоря, что намъ очень хорошо, — чисто, дружно и небезбожно. За это лето у меня много было тихихъ, но большихъ радостей. Въ семье моей большое приближенiе ко мне. А радость это чувствовать — не могу вамъ передать. Только такихъ радостей, какъ увидать смягченiе сердца, отреченiе отъ прежняго и признанiе истины и чувствовать, что ты въ этомъ былъ участникомъ, — такихъ радостей я никогда не испытывалъ.4 — около 20-го. Но жизнь въ Москве будетъ другая. О свете и речи нетъ. Я все-таки не могу подумать, какъ я поеду. Чувствую, что мне никуда не надо и не должно ех[ать]. Обнимаю васъ.

Пишу съ станцiи, куда привезъ письма.

Примечания

Полностью печатается впервые. Отрывок был напечатан в ТЕ 1913 г., отдел «Письма Л. Н. Толстого», стр. 13. Письмо написано на сложенной пополам четвертушке писчей бумаги. Сверху пометка рукой Черткова: «3 окт.» — вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем, основываясь на том, что в ответном письме Черткова, от 6 октября, говорится об этом письме как о полученном накануне, т. е. 5 октября. Так как Толстой писал на станции, на пересылку письма в Лизиновку достаточно было двух дней. Кроме того, если бы оно было написано 2 октября, Толстой, вероятно, упомянул бы в нем о своем предыдущем письме, написанном накануне.

Толстой отвечает здесь на три письма Черткова, очевидно, задержавшихся в дороге или залежавшихся на почте: от 25, 26 и 28 сентября 1884 г. В первом из них, написанном еще до получения уже отправленных ему двух последних писем Толстого, Чертков выражает беспокойство по поводу его длительного молчания, пробуя объяснить это молчание то обидою на критические замечания, относящиеся к книге «В чем моя вера», то несочувствием Толстого к проекту народного журнала: «Я уже представил себе, — пишет он, — что через некоторое время, когда досада ваша на меня (если она есть) пройдет, вы напишете мне письмо, в котором совсем обойдете молчанием вопрос мой относительно издания листка, или мягко вскользь выразите опасение, не схожу ли я с истинного пути, увлекаясь своими личными затеями». Затем Чертков сообщает Толстому свои впечатления от «Краткого изложения Евангелия», над переводом которого он продолжает работать. «Местами ваше изложение мне очень и очень нравится, освещая темные и трудно понимаемые места, оно является живым и непрерывным комментарием, который «suggest» [внушает] более подходящее, цельное и светлое понимание. Только я не могу не жалеть, что изложение это имеет форму последовательного рассказа о жизни и учении Христа. Пробелы против канонического перевода слишком чувствительны и резки, да и мысли вроде того, что Иисус не знал своего отца и потому считал своим отцом бога... неприятно поражают даже меня, а других, разумеется, совсем отталкивают, ни за что ни про что. Эти два недостатка и еще некоторые другие второстепенные — можно было бы избежать, если придать изложению форму не последовательного рассказа, а отрывков, передающих содержание отдельных мест Евангелия, напр. Искушения в пустыне, Нагорной проповеди, Беседы с Никодимом и т. д.» Наконец, Чертков вновь возвращается к захватившему его проекту народного журнала. «Проектом издания народного листка я очень занят, — говорит он. — Кое-кому об этом написал, между прочим Крамскому и Писареву. [О Крамском см. прим. 4 к п. № 37 от 2 декабря 1884 г., о Писареве — прим. 2 к п. № 4, от 17 февраля 1884 г.] Очень зову сюда Бирюкова [см. прим. 4 к п. № 50 от 25—26 марта 1885 г.] для совместного составления программы содержания для представления в цензуру и опубликования. Так как программа эта имеет большое значение, то хочу составить ее так: сначала набросать кое-как, потом разослать для изменений, пополнений и примечаний нескольким лицам, хорошо знающим потребности народа в этом отношении, первым делом, разумеется, к вам, когда узнаю, как вы отнеслись вообще к этому предприятию... Ах, еслиб я был свободен, как я махнул бы к вам на несколько дней, чтобы на этих первых порах переговорить обо всем этом с вами. Ведь мне даже не пришлось в Москве послушать то, что говорили у вас на собраниях по поводу издания новых книжек общедоступных. [См. прим. 3 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г.] Я не зову вас сюда... Но если вы отнесетесь сочувственно к мысли издания, то имею надежду, что вы приедете ради подания помощи для самого дела. Странная вещь — я никак не могу себе представить, как вы отнесетесь к моему предприятию. То кажется одно, то другое». — На эту же тему написано и следующее письмо Черткова, от 26 сентября: «Мне иногда кажется, — пишет он, — что вы ожидаете, что внутренняя работа под известным влиянием внешних условий постепенно доведет меня до определенных, вам известных выводов, которых я еще не вижу и не допускаю. И потому мне отчасти сдается, что вы, пожалуй, могли бы отнестись несочувственно к моей издательской работе, опасаясь, чтобы она слишком меня не поглотила и не затормозила мое внутреннее поступательное движение к этим выводам. Если это так, то относительно этих выводов я вам пока ничего сказать не могу... Но относительно издательской деятельности скажу вам, что мне тягостно до изнеможения это постоянное взвешивание всяких важнейших отвлеченных вопросов без — хорошо; но одно без другого тягостно. И мне кажется, что по интересу, который я в себе сознаю к подобному изданию, именно издательская работа над ним как раз удовлетворила бы этой потребности в постоянной обязательной работе, в пользе которой я не сомневался бы. И при этом всякие хорошие выводы должны не удаляться, но приближаться». В приписке к этому письму Чертков обращается к Толстому с вопросом личного характера. «Зачем вы про себя ничего не пишете и не отвечаете на мои вопросы о вас? Разве я не имею одинакового права желать знать, что вы делаете? При вашем долгом молчании о себе во мне вырастает чувство, что я переписываюсь с отвлеченностью, а не с близким и живым человеком». На эту приписку Толстой и отвечает в конце своего письма.

Письмо Черткова от 28 августа посвящено главным образом вопросу о браке, о котором Толстой, в письме от 22—23 сентября, говорит, как о «велении, написанном во всем существе нашем» и отказ от которого считает «искушением бога». Но и это письмо Черткова начинается с сообщений, касающихся задуманного им народного журнала: «Я обратился письменно к нескольким лицам, прося их высказать мне их представление о том, как следовало бы повести подобное издание, и прислать мне черновые предположительные программы самого содержания по отделам... И вообще, если с божьей помощью удастся завести это дело, я желал бы по поводу этого журнала постоянно поддерживать сношения с людьми, близко стоящими к народу и хорошо понимающими его вкус, для того чтобы узнавать, какие статьи и рисунки больше нравятся, какие — неудачны. Поддерживая таким образом постоянную связь с читателями, можно было бы постоянно улучшать самое издание и постепенно довести его до того, что оно действительно будет как раз удовлетворять потребности читателей». Переходя же к вопросу о браке, Чертков говорит: «Я вполне согласен почти со всем, что вы об этом говорите... Кроме того я не скажу, что не имею призвания к брачной жизни, потому что, напротив того, сознаю это призвание всем моим существом и считаю брачную жизнь высшим земным счастьем, которое только могу себе представить, такое счастье, что избегаю его себе воображать, становится жутко. Согласен я также с вами в том, что лучшими средствами для борьбы с похотью это — труд и пища простого рабочего, а также — удовлетворение похоти путем брака. Но я чувствую, что, по крайней мере, в моем личном случае есть еще одно средство, а именно — воля, под влиянием духа... Известные условия иногда создают вокруг человека пустыню в каком-нибудь одном отношении. Когда не находишь себе подходящей жены, то волею-неволею приходится жить холостой жизнью... Это всё равно, что пустыня, воздвигнутая обстоятельствами в отношении половых потребностей. А как надо поступать в пустыне. мы знаем. «Я жив не хлебом, а духом. И дух мой может пренебречь плотью»... И это в моем случае вовсе не значит броситься с крыши храма, ибо делаю я это не по своей воле, а в силу обстоятельств, которых теперь, сейчас изменить не могу... Мой дух еще может пренебречь плотью, и этим пересилить плоть, а я не пренебрегаю и не пересиливаю... Если я действительно искренен, когда при людях исповедую более полное, чем они, понимание и принимание учения Христа, если я искренен и вера моя живая, то это принимание Христа в сильнейшей сравнительно с другими степени должно дать мне больше воли, больше силы только тогда могу я признать, что Бог близок ко мне, что вера моя верна».

1 «Критика догматического богословия». См. прим. 1 к п. № 18 от 19 мая 1884 г., а также письмо № 27 от 1 октября 1884 г. и прим. 1 к нему.

2 «Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий». См. прим. 3 к п. № 18 от 19 мая, а также письмо № 27 от 1 октября 1884 и прим. 1 к нему.

3 — Татьяна 20 лет и Мария 13 лет, три маленьких мальчика — сыновья Андрей 7 лет, Михаил 5 лет и Алексей 3 лет и четырехмесячная дочь Александра.

4 Очевидно, отрадные впечатления последних недель заслонили для Толстого всё то чрезвычайно тяжелое, что он переживал в своей семье в течение всего лета и что постоянно отмечается им вплоть до 5 сентября в Дневнике, который с 13 сентября 1884 г. на очень долгое время прерывается.