37.
1884 г. Декабря 2. Москва.
Отрываюсь отъ работы, чтобы написать вамъ, милый другъ. Получилъ ваши два письма и одну карточку: истязанiе Хр[иста].1 Прекрасно. Мне тотчасъ же, увидавъ ее, пришла мысль, что вотъ то, что мы продолжаемъ делать съ Хр[истомъ] нашею жизнью. И страшно стало, и плакать захотелось. Работалъ для васъ вчера — не вышло.2 3 4 Вы очень раззадорили меня, такъ что я сталъ суетиться. А это вреднее всего. Важно жить, а не писать. Пожалуйста, пожалуйста, вы меньше хлопочите — ищите отдыха и спокойствiя. Орлова5 увижу нынче, 2-го. Двухъ картинокъ не получилъ для Орлова.
Л. Т.
32. Миллiонная
Черткову.
Письмо почти полностью было напечатано в ТЕ 1913 г., в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 13—14. На открытом почтовом бланке письма — пометка рукой Черткова: «2 дек.» и почтовый штемпель: «Москва, 3 дек. 1884». Датируем на основании указания, заключающегося в самом письме: «нынче 2-го».
Толстой отвечает здесь на два письма Черткова — от 27/28 ноября и от 1 декабря 1884 г., представляющие собой ценные документы по вопросу о возникновении издательства «Посредник» и позволяющие точно установить время этого возникновения. Они были написаны после нескольких дней пребывания Черткова в Москве, по дороге из Лизиновки в Петербург, причем вместе с Чертковым приехал из Лизиновки гостивший там П. И. Бирюков. Вероятно, они приехали 21 ноября, потому что в этот день вечером состоялось первое знакомство Бирюкова с Толстым, к которому он приехал вместе с Чертковым (см. описание этого посещения в отрывке из Дневника Бирюкова от 22 ноября, приведенном в Б, II, Госизд., М., 1923, стр. 225—226). Отъезд же Черткова в Петербург нужно отнести, на основании ниже приведенных писем его, к 26 ноября. За время пребывания его в Москве и положено было основание издательству «Посредник», т. е. заключен был договор Черткова с московским издателем лубочной литературы И. Д. Сытиным (см. о нем прим. 1 к п. № 51 от начала апреля 1885) об издании им общедоступных картин и книжек, редактируемых Чертковым. В воспоминаниях Сытина, записанных с его слов, он сообщает об этом первом своем свидании с Чертковым в таких словах: «Шел ноябрь 1884 г. В один счастливый день в лавку зашел молодой человек в изящной дохе и предложил, не хочу ли я издавать для народа более содержательные книжки. Посредничество между авторами и издателем он берет на себя. Книжки эти будут произведения лучших авторов — Толстого, Лескова, Короленки, Гаршина и др. Издателю обойдутся они дешево. Часть литературного материала будет бесплатная. Но издавать их обязательно в одну цену с дешевыми народными книжками. Если народная листовка продается по 80 коп. за сотню, то и эти должны быть в ту же цену. Они должны иметь дешевого потребителя и итти взамен существующих пошлых изданий. Предлагавший эти условия был В. Г. Чертков. С большим вниманием выслушал я это предложение. Поблагодарил его за такое милое внимание к издателю лубка... Так начались издания Посредника» (см. ст. И. Сытина «Из пережитого» в сборн. «Полвека для книги», посвященном пятидесятилетию его издательской деятельности. М., б. г. [1916], стр. 21—28).
№ 32 от 3 ноября 1884 г.), заменился планом издания картин для народа с маленькими рассказами, поясняющими их содержание, остается невыясненным. Но из письма Черткова от 27/28 ноября видно, что мысль о печатании небольших рассказов в виде отдельных книжек с картинками на обложке, — наподобие тех лубочных книжек, изданием и широким распространением которых через коробейников занимался Сытин, возникла уже в разговоре с последним и исходила именно от него: Чертков пишет, что «Сытин просит не только содержания для картинок..., а также и для книжек». Что касается обращения Черткова к Сытину, то, по сообщению самого Черткова, оно было подсказано ему Маракуевым. Во всяком случае утверждение Бирюкова, что в деле издания книжек для народа, развившемся в изд-во «Посредник», инициатива принадлежала Толстому (см. Б, III, изд. Госиздата, М., 1922, стр. 5), нужно считать неправильным: из предшествующих писем Черткова и Толстого мы убеждаемся, что мысль об издании для народа, начиная с середины июля 1884 г., все время занимала Черткова (см. комментарии к п. № 22 от 24 июля); Толстой же, пережив момент увлечения этой идеей в начале 1884 года, в период общения на эту тему с М. П. Щепкиным и др., и разойдясь с ними по этому вопросу, временно как бы охладел к этому делу и, поглощенный своей новой большой работой «Так что же нам делать?», на призывы и проекты Черткова отвечал весьма сдержанно (см. письма его № 27 от 1 октября, № 28 от 3 октября, № 31 от 31 октября, № 33 от 7 ноября). Однако, при личных беседах с ним между 21 и 26 ноября, Черткову вновь удалось увлечь Толстого идеей изданий для народа, о чем ясно свидетельствуют слова в комментируемом письме: «Работал для вас вчера — не вышло. Не отчаиваюсь, возьмусь еще... Вы очень раззадорили меня». Чертков со своей стороны взялся за дело очень горячо, привлек к нему в первые же два дня своего пребывания в Петербурге художника И. Н. Крамского [см. ниже, прим. 4 к настоящему письму], наметил открытие особой петербургской конторы для нового предприятия и выслал несколько картинок в Москву — Толстому и Орлову (о нем см. ниже прим. 5 к настоящему письму) в надежде получить объяснительный текст к этим картинкам.
«Вчера я позабыл вам сказать то, что собирался и что мне кажется очень важным, а именно, что Сытин просит не только содержания для картинок на большом листе, а также и для книжек, подобных той, которую я вам показывал, — «Убиение младенцев». Напоминаю вам об этом «к сведению» для того, чтобы, если какой-нибудь из ваших рассказов невольно растянется так, что не поместится под картинкою на отдельном листе, то в таком случае вы знали бы, что это не только не жаль, но даже очень хорошо, так как крестьяне могут в таком случае получить этот рассказ в форме книжечки, причем на обертке мы поместили бы два раскрашенные рисунка, иллюстрирующие рассказ. Одним словом, позволю себе, Лев Николаевич, вам высказать мое мнение, что для пользы читателей вам не следовало бы рассчитывать размер и вообще думать о размере ваших рассказов. Присылайте их того размера, в какой они естественно выльются, всё равно как при живом рассказе рассказывающий не стесняет себя заботою о том, сколько минут и пол-минут его займет рассказать тот случай, который он хочет рассказать. А наше уже издательское дело будет состоять в том, чтобы подобрать под размер каждого рассказа подходящую форму, — или картинки с текстом, или книжечки с картинками с самым крупным общедоступным шрифтом и, следовательно, необъемистого содержания. Или, наконец, книжечки с обыкновенным шрифтом и объемистым содержанием. Если вы будете иметь это в виду, то, вероятно, будете свободнее в изложении и в выборе самых рассказов и будете писать уже совершенно как говорите, следовательно, без переделок и сокращений, что и необходимо в таких изданиях, где приходится конкурировать с массою рассказов, писанных, напр., отставными дьяконами, которые за 2, 3 рубля отваливают в один вечер трех отдельных «святых»... Надеюсь, что вы не подумаете, что я возымел желание вам преподавать советы по писательской части. Я чувствовал только непреодолимую потребность поделиться с вами этими соображениями... Вчера я целый день приводил в порядок свою комнату, свои вещи и бумаги, которые слишком многочисленны и разнообразны. — Бирюков радуется и совсем просветлел тому, что дело наше так отрадно завязывается. Он, вероятно, получит в Петербурге хорошее место, при лаборатории, с возможностью безвозмездно отдавать половину своего времени занятиям предполагаемою конторою... Завтра или сегодня — не знаю как сказать, так как я уже лег спать, заснул, проснулся и опять сейчас лягу — теперь 3 часа ночи. Ну, скажем, сегодня я отправлюсь к Крамскому и сейчас сообщу вам, как он отнесется к нашему плану. Желательно было бы, чтобы я получал здесь ваши рассказы по одиночке, лишь только вы кончаете каждый из них, так как в таком случае я могу удобнее и скорее заинтересовать художников, а они будут скорее браться зa рисунки, и, вообще, дело таким образом пойдет спорее».
В письме от 1 декабря Чертков сообщает: «На следующий день после приезда сюда я навестил Крамского и, к своему полному удивлению, застал его совсем больным. Кашляет, как чахоточный, лихорадка вот уже вторая неделя. Боткин шлет его за границу. Но он говорит, что не имеет возможости ехать. Ужасно его жаль и ужасная, ужасная потеря, если он умрет. Он прочел отрывок ваших Декабристов и — в восторге. К нашему делу он отнесся совсем сочувственно. Радуется, что вы опять взялись за рассказы. Хотя он сам теперь не в состоянии работать (он совсем себя считает вычеркнутым из рядов), —тем не менее он предлагает собрать нескольких друзей-художников и содействовать их привлечению к делу улучшения содержания лубочных изданий. Повидимому, в содействии недостатка не будет, так как одно ваше участие в этом деле многих ободряет и подталкивает. Вчера я выслал вам две картинки для передачи Орлову, так как не знаю, в районе ли московской городской почты он живет, и думал, что он вернее и с меньшими хлопотами получит через вас [об Орлове см. ниже прим. 5 к настоящему письму]. При сем присылаю для него же еще маленькую фотографию, о которой я вам говорил на извозчике. Эти картины присылаю ему с тем, чтобы он, когда будет к тому расположен, написал текст к тем из них, которые сильнее в нем отзываются. Текст прошу его прислать мне сейчас же, когда напишет, а картины пока оставить у себя. Разумеется я могу условиться с художниками относительно исполнения этих картин для лубочных изданий только тогда, когда буду иметь в руках самый текст Орлова, который будет при них напечатан. Пожалуйста передайте всё это ему и скажите ему, что очень, очень хочется ему писать, но — завален всякими мелкими хлопотами по водворению матери на новой квартире... С сегодняшнего дня надеюсь распределить все время, свои занятия правильно. До сих пор положительно не было возможности. — Странное дело — попавши в Петербург, я оказался как бы совсем отрезанным от всего того мира, в котором преимущественно осталось мое сочувствие, моя симпатия. Ни одного письма еще не получил. Странно [вычеркнуто: «и — одиноко, очень одиноко»]. Впрочем неправда — здесь Петр Апурин [см. прим. 2 к п. № 6 от 4—6 марта 1884 г.] и с ним живется и работается всё лучше и лучше... Бирюков бодр и весел. На этих днях собирается в свою деревню до Рождества. Вообще мне очень хорошо...». — Упоминаемый в последнем письме Боткин, лечивший Крамского, — Сергей Петрович Боткин (1832—1889). — Отрывок из «Декабристов» Толстого, восхищавший Крамского, был напечатан в «Сборнике О-ва для пособия нуждающимся литераторам и ученым», Спб., 1884
1 Толстой говорит о присланном ему снимке с картины известного французского художника Вильяма Адольфа Бугро (W. A. Bouguereau, 1825—1905). Произведения его отличаются большой внешней красотой, тонкостью и художественным благородством рисунка, но не обнаруживают глубины и оригинальности творчества и носят в общем «академический» характер. Картина эта была предназначена к изданию в красках для намеченной Чертковым серии «Картин для народа» с текстом. О судьбе этой картины, при издании ее в намеченной серии, см. прим. 3 к п. № 51 от начала апреля 1885 г.
2 Повидимому, Толстой работал, как это было условлено с Чертковым, над текстом, предназначенным для сопровождения какой-нибудь картины, но над каким именно в данном случае, — установить не удалось.
3 «Так что же нам делать?». См. прим. 6 к п. № 15 от 25—27 апреля 1884 г.
4 —1887) — художник, создавший ряд картин, в том числе чрезвычайно ценимую Толстым картину «Христос в пустыне» (находится в Третьяковской государственной галлерее) и ряд портретов. Род. в небогатой мещанской семье в г. Острогожске Воронежской губ., рисовать и писать акварелью стал с ранних лет; до поступления в Академию служил ретушером в разных фотографиях. В Академии художеств проявил большой талант, но не пошел по проторенному академическому пути, а вступил вместе с другими художниками того же нового тогда направления в «Товарищество передвижных выставок». В 1873 г. жил невдалеке от Ясной поляны и написал два портрета Толстого. Был в дружеских отношениях с Чертковым, который хотел сблизить его с Толстым. В письме от 15 июня 1884 г., рассказывая Толстому о посещении вместе с Крамским сыновей Сютаева (см. прим. 5 к п. № 36 от 14 ноября 1884 г.), он прибавляет: «Мне так хотелось бы, чтобы вы опять сошлись с Крамским, он славный и умный человек, полон жизни».
5 Владимир Федорович Орлов (1843—1898) — в то время близкий Толстому человек. Сын сельского священника Владимирской губ., кончил семинарию во Владимире. Еще в семинарии стал размышлять о тяжелом положении трудящихся классов общества и перечитал множество книг по социальным и политическим вопросам. Не удовлетворенный ими, пришел к убеждению, что народ прежде всего нуждается в образовании, добился учреждения школы в родном селе и сам сделался сельским учителем. Увлекшись сестрой известного революционера C. Р. Нечаева, сошелся с его семьей. Идей Нечаева он не разделял, — отталкивал его главным образом террор, но близкие отношения с несколькими «нечаевцами» окончились заключением его в крепость, где он просидел два года. В 1871 г. его судили, и он был оправдан. Защитник его на суде, К. Ф. Хартуляри, в книге своей «Итоги прошлого», Спб., 1891, стр. 152—153, говоря об Орлове, отмечает в нем знание жизни, страшное терпение, постоянную сосредоточенность, своеобразный ригоризм и необычайную твердость в раз сложившихся убеждениях. В 1880-х гг. он был учителем железнодорожной школы, под Москвой. Толстой познакомился с ним в 1881 г. и вскоре почувствовал в нем что-то близкое своим исканиям. В Дневнике Толстого за 1884 г. имя Орлова встречается много раз. Он приходил к Толстому и иногда оставался у него ночевать. Так 17 марта «Пришел Орлов... Говорили о юродивых, и Лаотцы назвал философией юродивого. Ночевал. Как мне весело было стелить ему постель»; 6 апреля — «С Орловым немного неясно. Я дорожу его единомыслием и не совсем в него верю»; 28 апреля — «Орлов хорошо объяснил свою любовь к золоторотцам. Правда, это дети — неиспорченные рефлексами, люди — на добро и зло искренно способные»; 6 мая — «Орлов. Я всегда рад ему». Наконец, в Дневнике от «Вернулись домой с Ге. Прелестное чистое существо. Он — Чертков, Вас[илий] Ив[анович] [Алексеев], Урусов, Орлов», — как бы перечисляя таким образом всех наиболее близких и дорогих ему людей того времени и среди них уделяя место и Орлову. Об Орлове см. также ниже письмо Толстого № 46 от 24 февраля 1885 г. и комментарий к этому письму.