Толстой Л. Н. - Черткову В. Г., 12 - 15 апреля 1885 г.

52.

1885 г. Апреля 12—15. Москва.

Отрыжка отъ нашего разговора осталась мне тяжелая. Я знаю, что вы искренно ищете истины, и потому то, что вы не только не поняли значенiя заповедей Христа — пяти1 (я не виноватъ, что ихъ не 2 и не 17), но даже хотите выдумать свои заповеди, кот[орыя] онъ не догадался сказать, — заповедь не лгать— Но вы только можете развязать этотъ грехъ 1) темъ, чтобы простить меня и забыть мою гордость, тщеславiе, связавшiяся съ ученiемъ Хр[иста] и затемнившiя его, и 2) темъ, что вникните для себя, для своего счастья и для истины, для твердости, несомненности ея, въ смыслъ ученiя Христа и его заповедей. — Онъ даль намъ средство выдти изъ блужданiя въ жизни, я по крайней мере почувствовалъ, что какъ только я понялъ практически 5 заповедей, такъ я вышелъ изъ тумана на светъ, и вдругъ я вижу людей, которые боятся этаго света и жмурятся передъ нимъ и меня приглашаютъ вернуться изъ света въ тьму.

Нельзя изъ Спенсера2 выводить христiанство, т. е. истину. Истина отъ Бога черезъ Христа, и другаго пути нетъ. А если выводить изъ Спенсера, то и выйдетъ то, что вышло: найдется азбука христiанства и — не христiанства, a всехъ религiй — любовь къ Богу и ближнему, данная впередъ и всемъ всегда известная, и намъ покажется, что мы все знаемъ и намъ досадно даже станетъ, что Христосъ зналъ больше и требовалъ отъ насъ больше, и мы отвергнемъ, или постараемся отвергнуть то, что онъ зналъ и далъ намъ. Хоть не отвергнемъ, но ослабимъ въ надежде выдумать свои лучшiе законы — лучшiе потому, что они будутъ удовлетворять нашимъ злымъ привычкамъ. — Я пишу это для васъ и для Оболенскаго. Изъ общей — не заповеди, а изъ общаго определенiя смысла человеческой жизни — любви къ Богу и ближн[ему] — Христосъ вывелъ приложенiе къ жизни для установленiя Царства Бога на земле, Его царства Бога. Приложенiе это въ 5 зап[оведяхъ] осуществляетъ теоретически Ц[арство] Б[ога] на земле. Если не осуществляетъ то надо это показать. Чего еще человеку, к[оторый] ищетъ Ц[арства] Б[ога] и истины? Нетъ, вы говорите, что эти заповеди недостаточны. Ну, такъ скажите, какiя достаточны. Тогда я возьму ваши. Дайте другую программу, свою, или найдите ее въ ученiи Христа. Но позвольте мне, пока вы не выдумали своихъ, лучше жить Христовыми, проводя ихъ въ жизнь, темъ более, что на мой слабый умъ оне осуществляютъ вполне Ц[арство] Б[ога]. Я только что ожилъ надеждой на возможность Ц[арства] Б[ога] на земле благодаря этимъ заповедямъ, а вы de gaité de coeur, безъ всякаго основанiя, разрушаете это зданiе моего блага только потому, что вамъ это кажется слишкомъ хорошо и вы надеетесь найти, когда вамъ вздумается, еще лучше.

— смета на постройку. Мне много дела: и подробно разработать эту смету, и готовить матерьялъ, и строить, если я смогу, а вы меня уверяете, что и смета то не годится и гораздо лучше строить безъ всякой сметы. Это ужасно. Это делали или делаютъ только враги Христа. Я повторяю, что начало вины во мне, въ примешиванiи себя къ истине, но другая вина ваша — та, что, возненавидевъ ту гадину, которая прилипла къ святыне, вы оторвали гадину съ святыней. Я пишу по утру — въ постели думалъ. И очень больно мне было. И решилъ, что лучше сказать всю правду — нужную не мне, но вамъ.

Л. Толстой.

Письмо это печатается впервые. Сначала оно не входило в общую серию писем Толстого, полученных Чертковым, и было известно небольшому кругу лиц лишь по далеко не полной копии, сделанной рукой Н. Л. Озмидова в одной из тетрадей «Рукописного собрания сочинений Л. Н. Толстого», хранившихся в архиве Черткова. Повидимому, написав его в припадке гнева, Толстой в свое время решил не посылать его и ограничился лишь беглым мягким намеком на его содержание в следующем своем письме (см. п. № 53 от 16 апреля), но так как в конце концов подлинник его нашелся в архиве Черткова, то нужно думать, что позднее Толстой передал ему это письмо при одном из личных свиданий. Никаких пометок Черткова на нем не имеется. Датируем, исходя из того соображения, что тяжелый разговор между Толстым и Чертковым, вызвавший это письмо, мог происходить только во время проезда последнего через Москву из Воронежской губ., т. е., как это можно заключить по целому ряду указаний, между 9 и 15 апреля 1885 г. Так как Чертков должен был пробыть в Москве не один день, а письмо было написано, очевидно, уже после того, как он расстался с Толстым, относим его к 12—15 апреля.

«Русском богатстве», часть статьи Толстого «Так что же нам делать», Л. Е. Оболенский (см. прим. 8 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г.) не согласился с некоторыми радикальными выводами ее. В одном, недатированном, письме своем к Черткову, которое нужно отнести к марту 1885 г., он писал: «Во 2-й половине статьи Л. Н. [т. е. во 2-й половине отрывка, разбитого на две части и печатавшегося в мартовской и апрельской книжках «Русск. бог.» под заголовком «Жизнь в городе»] есть места, с которыми я расхожусь, хотя их напечатаю» (AЧ). Очевидно, что Оболенский тогда же решил откровенно высказаться в письме к Толстому по вопросу о своем разногласии с ним, потому что уже 13 марта, во время пребывания Толстого в Крыму, Чертков писал ему: «Оболенский написал вам письмо и спрашивает меня, послать ли его, или нет. Я внимательно прочел письмо, и оно мне очень, очень понравилось. Вы знаете, что я во многом разделяю те мысли, которые он в письме излагает... Нравится мне также откровенность и искренность его отношения к вам. Он честно высказывает то, что думает. Если б он сколько-нибудь был человеком расчета, то никогда не рискнул бы на такое письмо. Каюсь вам, Лев Николаевич, — я одну минуту задался вопросом, не раздражит ли вас это письмо, не восстановит ли против него. Но мне тотчас же стало совестно и за себя и за свое предположение о вас». Упоминаемое здесь письмо Оболенского к Толстому не сохранилось, но о содержании его можно судить как по общему характеру взглядов Оболенского, близких Толстому в этических принципах, но эволюционных, отрицающих немедленный переход от теории к практике с ломкою исторически сложившихся условий культурной жизни, так и по сохранившемуся ответному письму Толстого к Оболенскому, которое он не отправил ему, а переслал Черткову в письме своем от начала апреля (см. предыдущее письмо, № 51), назвав это письмо «дурным». В этом письме к Оболенскому Толстой говорит: «Я совсем не согласен с вашим письмом. Не только не согласен, но, правду скажу, оно меня огорчило. Вы в нем отстаиваете себя. Я 40 лет работал над собой, чтобы из тумана философских воззрений и религиозных ощущений выработать ясные и определенные взгляды на явления жизни — моей самой близкой, ежедневной моей жизни для того, чтобы знать, что хорошо и что дурно. А вы хотите меня уверить, что гораздо выгоднее напустить опять того тумана, от которого я 40 лет освобождался, — тумана философии и любви вообще, возвышенной христианской любви, для того чтобы не видеть опять различия между добром и злом и спокойно пользоваться трудами других людей, есть плоть и кровь людей, утешаясь возвышенными словами. Нет, это не годится. — Если христианское учение и любовь (которую я ненавижу, потому что это стало фарисейским словом) ведет к тому, чтобы спокойно курить папиросы и ездить в концерты и театры и спорить о Спенсере и Гегеле, то пропади оно совсем — такое учение и такая любовь. Я лучше возьму буржуазную мораль, та, по крайней мере, без фарисейства. Оно хуже всего. Простите за резкость». — При свидании Толстого с Чертковым в 10-х числах апреля разговор их, коснувшись Оболенского, перешел в спор, в котором Чертков, защищая Оболенского, отчасти принял его сторону. Так, по крайней мере, освещает этот момент — несомненно, на основании слов самого Черткова — А. К. Черткова. Как окончился этот спор, нам неизвестно, но письмо Толстого, написанное после отъезда Черткова и очень близкое по содержанию к неотправленному письму его к Оболенскому, свидетельствует о том, что спор этот крайне взволновал Толстого. Из того, что и это письмо к Черткову не было им отправлено, явствует, что, успокоив себя, он и его признал «дурным» — если не по содержанию, то по его гневному, местами саркастическому тону.

1 —29 августа 1886 г.

2 О Спенсере см. прим. 11 к п. № 46 от 24 февр. 1885 г.