Толстой Л. Н. - Черткову В. Г., 20 июня 1887 г.

147.

1887 г. Июня 20. Я. П.

Спасибо вамъ, милый другъ, что пишете мне — и о томъ, чтò делается у васъ въ душе. Оба последнiя ваши письма — все объ одномъ, — о самомъ важномъ и вместе не важномъ. На первое ваше письмо хотелъ я отвечать то, что, мне думается, не надо обдумывать своего и настоящаго и будущаго положенiя. Если обдумываешь свое настоящее положенiе, то всегда стараешься объяснить — оправдать его. А этаго-то и не надо — не желательно. Самое лучшее положенiе для души — это не то, что не быть виноватымъ, а чувствовать — и я знаю, что и вы и я, мы не перестаемъ этаго желать — и делать, что умеемъ для этаго — или желать быть правымъ, чистымъ, невиноватымъ, высоко носить передъ людьми голову. И желать этаго нехорошо, въ особенности, п[отому] ч[то] этаго никогда живой человекъ не достигнетъ, и что въ сознанiи своей вины (долга передъ Богомъ) и въ стремленiи къ исполненiю его — вся жизнь.

Первое письмо ваше застало меня въ состоянiи отвращенiя къ себе и своей жизни, и я живо почувствовалъ за васъ и понялъ васъ. Еще несогласенъ я съ темъ, что вы хотите отделаться отъ Посредника. Не думайте, чтобъ желанiе того, чтобы Посредникъ продолжал[ся] и съ вами, имело какой нибудь весъ въ этомъ моемъ мненiи. Всегда все люди подпадаютъ тому обману, что дело, на к[оторое] они смотрятъ издалека, не делая его, преувеличивается въ ихъ глазахъ, и дело к[оторое] они делаютъ, уменьшается въ ихъ глазахъ до самыхъ малыхъ размеровъ. Такъ это и съ вами по «Посреднику». Это вашъ хомутъ и везите съ радостью и любовью, пока хомутъ разорвется или отпряжетъ васъ хозяинъ. Говорю это безъ малейшаго сомненiя, такъ же, какъ вы мне говорите: пишите хорошiя повести, такъ же, какъ говоритъ1 человекъ, пользующiйся добрымъ деломъ другаго, и знающiй поэтому значенiе его дела больше, чемъ делающiй. Это о «Посреднике» и о первомъ письме.

2Теперь о вчерашнемъ. — Вижу я, что вы сближаетесь съ нуждами народа, съ забытыми братьями нашими. Они забыты такъ давно, такъ окончательно, что всемъ намъ, желающимъ возстановить это братство, мало однаго сознанiя родства, нужна длинная работа, к[оторая] у меня не только не кончена, но только начинается; вы позади меня въ этомъ отношенiи, и потому — этому я за васъ радуюсь. Но о деньгахъ, о своемъ отношенiи къ нимъ, я ничего сказать не могу. Каждый по своему умывается. Дело въ томъ, чтобы самому внешнему предмету этому не приписывать значенiя; а то — тотъ же грехъ, к[акъ] и съ деньгами. Приписывать же значенiе надо только тому, чтò уничтожаетъ значенiе многихъ пустыхъ вещей, въ томъ числе и денегъ.

3 Былъ царь, и все ему не удавалось, и пошелъ онъ къ мудрецамъ спросить, отчего ему неудача. Одинъ мудрецъ сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ4 часа, когда чтò делать. Другой сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ того5 человека, кот[орый] ему нужнее всехъ. Третiй сказалъ: отъ того, что онъ не знаетъ, какое дело дороже всехъ другихъ делъ. И послалъ царь еще спрашивать у мудрецовъ у этихъ и другихъ: какой часъ важнее всехъ, какой человекъ нужнее6 всехъ7 8 дороже всехъ.9 И не могъ никто отгадать. И все думалъ объ этомъ царь и у всехъ спрашивалъ. И отгадала10 ему11 девица. Она сказала, что важнее всехъ часовъ теперешнiй, потому что другого ни однаго нетъ такого же. A нужнее всехъ тотъ человекъ, съ к[оторымъ] сейчасъ имеешь дело, п[отому] ч[то] только этого12 человека13 и14 15 тебе наверно на пользу. —

Вотъ эта мысль не разрешаетъ для меня вопросъ денегъ, а ставитъ его на то место, к[оторое] ему подобаетъ. Целую васъ. Поклоны и любовь вашей жене, Н[иколаю] Л[укичу], Ал[ександре] Прох[оровне],16 Ф[едору] Э[дуардовичу], О[льге] Н[иколаевне], Иванову, Емельяну.

17 — И это меня радуетъ. И здесь братья и тамъ.

У васъ какъ будто зарождается холодность къ П[авлу] Ивановичу. Если ошибаюсь, простите, а если правда, подумайте о немъ, а не о себе, о своей правоте, и возстановится благо любви. А его нельзя не любить.

Примечания

—54 и один отрывок в Б, III, стр. 83. Притча о мудрой девице, включенная в это письмо, напечатана с незначительными изменениями во втором издании сборника «Цветник». Киев. 1888, стр. 159. На подлиннике письма надпись синим карандашом рукой Черткова «№ 145. Я. П. 20 июня 87». Так как второе из писем Черткова, на которое отвечает Толстой было написано 17-го июня и послано на почту в тот же день с нарочным, как это видно из текста этого письма, и могло быть получено в Ясной поляне 19 июня, а Толстой указывает, что получил его «вчера», то датировку, сделанную Чертковым, можно считать правильной.

Толстой отвечает Черткову на письма от 12-го и 17-го июня 1887 г. В первом из этих писем Чертков пишет: «Дорогой друг Л[ев] Н[иколаевич]; жизнь наша здесь течет спокойнее и сравнительно гораздо, как мне кажется, правильнее, чем в Петербурге: хотя если посмотреть не туда, а к тому миру крестьян, который копошится, как муравейник, около нас, то поражаешься ненормальностью своей жизни в барском доме, на барских харчах; но — дай бог — не в барских занятиях. Я чувствую, что мы трудимся, и если не тем нормальным трудом, каким трудится простой рабочий человек (это, мне кажется, от нас пока закрыто — лишь бы только я не ошибался), то, по крайней мере, мы сознаем, что [стремимся] к тому, чтобы трудиться, как они. Мы идем против течения барской жизни, и нас, по крайней мере, не относит дальше от того берега. Я даже чувствую, что при малейшем ослаблении течения, уносящего нас вниз, мы делаем заметное движение в смысле приближения к тому берегу. Оказывается, однако, что отсутствие матери не развязывает нам рук. Мы живем на всем готовом и все наши физические усилия направлены еще только на то, чтобы возможно меньше утруждать людей, нас окружающих, готовых и даже желающих нам служить»... «Знаете ли, я в Петербурге убедился, что наше понимание жизни, наше — в смысле тех, которые в общем понимают, как мы — это понимание жизни не застраховано от зарождения аскетизма и вытекающих из него нетерпимости и осуждения других. Я знаю, что обличения нужно всегда принимать с благодарностью, и что, как бы даже они ни были несправедливы, можно всегда извлечь из них пользу для себя, хотя бы тем, что расшевеливают и косвенно или случайно задевают за слабое место и обнаруживают его. Но несправедливое осуждение, осуждение в том немногом, что сознаешь в себе хорошего, что сознаешь в действиях правильного, такое осуждение, как ни старайся его не замечать, как ни старайся осуждающий его не показывать, такое осуждение содействует отчуждению, разобщению. И как я писал на-днях Павлу Ивановичу я вижу больше любви и христианства в, так сказать, язычниках, как Репин и Гаршин, общение с которыми действует на меня ободрительно в хорошем смысле, чем в своих, так сказать, единомышленниках».

«Ходите в свете», пишет о том, что желал бы уйти от работы в «Посреднике», а, в заключение, опять говорит о том, что чувствует себя хорошо. «Я больше и больше думаю о том, как бы освободиться от своей подавляющей деловой переписки по делам изданий. Как рад я был бы, еслиб нашел кого-нибудь, кому бы мог передать это дело. Об этом мне очень хотелось бы переговорить с вами. Так бросить я не могу, п[отому] ч[то] это и нехорошо по отношению к тем лицам, которые связаны со мной в этой работе, и по отношению к самому делу, которое налажено теперь, и остановится, если я выну свой винтик самовольно, не заменив его другим и не сговорившись с другими участниками. И выходит, что колесо вертится и меня увлекает с собою. А оставить свое обязательное механическое участие в этом деле, мне очень хотелось бы, не потому, чтобы оно мне надоело, а единственно потому, что оно меня связывает, а мне следует быть более свободным. Я чувствую несостоятельность письменной работы за столом, не вытекающей, как у писателя, из внутренней потребности своей природы, а чисто — деловой, механической, когда кругом живые люди, работающие и физически часто страдающие такими страданиями, которые я мог бы несколько облегчить, если имел бы время общаться с ними. Хотелось бы и самому поработать серьезно физически, и столярным мастерством, и отчасти полевыми работами. И ничего этого я не могу сделать из за «Посредника», сидящего у меня на шее. Я не унываю, но недоумеваю, и чувствую, что со стороны кто-нибудь другой и больше всех вы, мог бы мне помочь разобраться в этом деле, в котором я связан с другими, а не действую просто сам по себе. Ужасно хотелось бы, чтобы мне развязали руки, и, уверяю вас, что не из желания «погулять», а п[отому] ч[то] чувствую, что дело это незаконно меня стесняет. Я думаю, что должен же где-нибудь быть такой человек, который находится в том положении, в котором я находился, когда начинал заниматься изданиями. Я мог бы передать ему свою роль, — хотя бы механическую сторону своего участия: и он был бы очень рад посвящать свои труды и свое время такому хорошему делу. Я перебирал всех своих знакомых, но не нахожу... Вообще, Л[ев] Н[иколаевич], нам хорошо, так хорошо. И мне кажется, что я чувствую, что что бы ни случилось, всё будет хорошо, по крайней мере, я желаю такого состояния и себе и всем, кого люблю. У вас оно есть, я знаю».

Во втором письме Чертков пишет, что продолжает делать вставки в рукопись «Ходите в свете», и снова говорит о том, что его беспокоит вопрос, как вернуть крестьянам хотя бы часть тех денег, которые он получает от своей матери. «Главное же мое внимание помимо моей воли обращено к бедным крестьянам, которые обращаются ко мне за помощью материальной. В этом году я не чувствую в себе возможности отказывать во всякой материальной помощи тем нуждающимся, которые обращаются ко мне и живут кругом. Стараюсь не помогать деньгами, а вещественными предметами, которые им нужны. Но всё это ужасно сложно и опасно. Хочу оставлять здесь, т. е. отдавать тем крестьянам, у которых отнято, половину, по крайней мере, того, что мать передает в мое распоряжение, т. е. 10 000 рублей. Из этого может выйти страшное зло. И я со всех сторон соображаю, как достичь меньшего зла при этом возвращении то[го], что награблено — тем, у кого награблено.

1 Зачеркнуто

2

3 Зачеркнуто: тему

4 Зачеркнуто

5 Зачеркнуто: какой

6 Зачеркнуто

7 : других людей.

8 Зачеркнуто: важ

9 : другихъ делъ

10

11 Зачеркнуто

12 Написано по слову: этому

13 Написано по слову:

14 : к, теперь можешь сделать доброе только

15 Зачеркнуто: для

16 Александра Прохоровна Озмидова (ум. 1889), жена Н. Л. Озмидова и мать Ольги Николаевны Спенглер, жены Федора Эдуардовича Спенглер, упоминаемых в этой фразе.

17 — в частности от Гаррисона и Уипля (Whipple). С 1889 г. у Толстого начинается переписка с одним из старейших членов этого общества Адин Баллу (Adin Ballou) (1803—1890), и с помощником и учеником Баллу — Вильсоном. См. прим. к письму к Баллу, т. 64. О них говорит Толстой в книге «Царство Божие внутри вас». Книгоиздательством «Посредник» была издана книга А. Баллу «Учение о христианском непротивлении злу насилием». М. 1908.

18 В ответ на это письмо Чертков в письме от 26 июля писал: «Добрый Л[ев] Н[иколаевич], спасибо вам за ваше письмо. Как всегда вы мне написали то, что мне было нужнее всего. Я с вами согласен и буду продолжать с «Посредником» до тех пор, пока естественным путем не подвернется кто-нибудь, кто может меня заменить, и тогда я передам ему механическую сторону дела не из-за желания освободиться от хомута — для того, чтобы по возможности не слишком разбрасываться и лучше делать то, что ближе всего ко мне и сильнее всего напрашивается.

О денежной помощи я вас понимаю и также согласен. К Павлу Ивановичу у меня нет охлаждения. Напротив того, только потому и мучает меня так некоторое разобщение с ним, что я его очень люблю и дорожу единением с ним. Это я верно знаю. Писал же я вам про него, потому что вы самый близкий к нам обоим человек и можете каждому из нас при случае помочь разобраться в наших обоюдных с ним отношениях. Вы очень верно говорите, что не следует думать о своей правоте. Я действительно об этом думал слишком много, и это мешало мне входить в его положение. В этом смысле я уже ему написал накануне получения вашего письма, и слова ваши послужили для меня хорошим подтверждением того, что я только начинал смутно сознавать».

Раздел сайта: