Толстой Л. Н. - Черткову В. Г., 28 февраля 1900 г.

582.

1900 г. Февраля 28. Москва.

Дорогие друзья Вл[адимир] Гр[игорьевич] и А[нна] К[онстантиновна].

Приезжающие от вас: Коншин, Суллер, Буланже1 спрашивают у меня, получил ли я ваши письма и переписанные рукописи. Все получил давно, очень благодарен и прошу простить за неаккуратность, что не сообщил о получении. Жаловаться на нездоровье не могу, но чувствую себя много ослабевшим, и потому прошу вас, друзей моих, быть ко мне снисходительней и, главное, не приписывать моему молчанию значение охлаждения. Кем вы были для меня — одними из самых дорогих мне людей, общение с кот[орыми], знание, что они существуют, дает мне лучшие, балующие меня радости жизни — так это осталось и не может не остаться навсегда, навечно, п[отому] ч[то] вечно то, во имя чего мы соединены. Слаб я, главное, оттого — и неаккуратен в переписке, что, чувствуя упадок сил не по существу, а по времени — я всю энергию сосредоточиваю на время работы, в остальное же время чувствую себя exhausted.2

б[ыть], что другие будут иного мнения, и для других это так и будет, но для меня-то я знаю, что это так. Часто бывает очень, очень хорошо, так хорошо, как никогда не бывало прежде. Вот хотелось писать о вас, а кончил тем, что пишу о себе, глупо хвастаясь, — простите. О вас же я хотел писать вот что: Буланже сказал мне то, что я предвидел, что письмо Маши было вам неприятно.3 Я знал это и, хотя понимаю ее — не понимаю, а чувствовал, что ею руководило какое-то хорошее побуждение, очень жалею, что она послала его. В сущности же это письмо ничего не говорит, кроме того, что она хочет быть свободна для того, чтобы свободно делать то, что вы хотите. С моей же стороны не может быть в этом отношении желания, не согласного с вашим. Я знаю, что никто не относится с таким преувеличенным уважением и любовью к моей духовной жизни и ее проявлениям, как вы. Я это всегда и говорю и пишу, и это написал в записке о моих желаниях после моей смерти, прося именно вам и только вам поручить разборку моих бумаг. И потому я всегда сообщал и буду сообщать вам первому то, что считаю стоящим обнародования. Если в этом отношении вам может показаться, что я не всегда это исполнял, то это происходит от чувства, кот[орое] вы поймете, желания не приписывать самому значения всяким своим писаниям. Очень жалею, что письмо М[аши] огорчило вас, пожалуйста не сердитесь на нее и не осуждайте. И перестанем говорить про это.

Б[уланже] живо рассказал мне про вашу жизнь, ваше настроение, и, хотя постоянно чувствую вас, я живее по его рассказу почувствовал всю тяжесть и напряженность вашей жизни, и мучительно захотелось помочь вам, облегчить ваше положение, разделить тяжесть его.

Вы писали как-то, выражая мысль, что я не сочувствую вашей деятельности. Мое отношение к вашей деятельности особенное. Не могу я не сочувствовать изданиям, к[оторые] распространяют те истины, к[оторыми] я живу, и еще более тому, что в них передаются те мои мысли и опыты внутренней духовной жизни, к[оторые] того стоят, и передаются и отбираются человеком, к[оторый] мне особенно близок по духу, и потому делает это дело наилучшим образом. Но эта вторая сторона дела имеет в себе сторону личного удовлетворения, славы людской, и потому я невольно сдерживаю свое сочувствие к этой стороне вашей деятельности. Пожалуйста, не упрекайте меня ни в лишней скромности, ни гордости, перенеситесь в меня и поймите это.

Еще обстоятельство, вследствие к[оторого] я не сочувствую внешней форме этого дела, или, скорее, сочувствие мое к нему уменьшается, состоит в том, что для него нужны деньги, кот[орых] нет, кот[орые] надо добывать, да и вообще деньги, и всё нечистое, безнравственное, связанное с ними. — Главное же обстоятельство, уменьшающее мое сочувствие, это то, что оно поглощает до страдания обоих вас, милые друзья, и заставляет вас тратить духовные большие силы на дело, к[оторое] ниже ваших сил (я разумею денежную сторону) и, вероятно, времена[ми] заставляет приносить в жертву высшие требования низшим. Я не возражаю вам, не осуждаю вашу деятельность, знаю, что в вашем положении эта деятельность дает смысл вашей жизни (я вычеркнул слово «одна», п[отому] ч[то] этого не может и не должно быть: смысл истинный независим от какой-либо деятельности). Я только указал на те drawbacks,4 — оно глубже слов.

Я, кажется, кончил маленькую статью о патриотизме5 и теперь работаю над статьей, распространяющейся и очень меня занимающей, о рабочем вопросе.6 Кажется мне, что я имею сказать кое-что новое и ясное.

Прощайте, милые друзья. Хотел бы вам сказать: почаще поднимайтесь на ту высоту, с к[оторой] все практ[ические] дела кажутся крошечными и идущими так, как им должно, но уверен, что и сами это делаете. Без этого нельзя жить. Потолкаешься о препятствия, неприятности мирских дел, и невольно вспомнишь, что есть крылья и есть небо и можно взлететь, пока хоть на время, чтобы набираться сил на работу.

Примечания

Отрывки напечатаны: «Дневник Л. Н. Толстого», М. 1916, стр. 243; в «Листках Свободного слова» 1900, № 18, стр. 15; в книге В. Г. Черткова «Уход Толстого», М. 1922, стр. 104. Ответ на письма от 5 и 10 февраля н. с. В первом из этих писем Чертков писал о своей издательской деятельности и о работе по подготовке к печати произведений Толстого. Во втором письме Чертков подробно объясняет, почему изданием неопубликованных писем и произведений Толстого должно ведать одно лицо и пишет о недоразумениях и затруднениях, которые возникли вследствие того, что П. И. Бирюков начал переводить и печатать в иностранных газетах письма Толстого к разным лицам, не сообщая об этом предварительно Черткову.

1 А. Н. Коншин и Л. A. Суллержицкий на обратном пути из Канады навестили Чертковых, а П. А. Буланже получил разрешение вернуться из Англии в Россию.

2 [исчерпанным.]

3 «Листках Свободного слова» и в других изданиях, но не отказывается посылать их ему наравне с другими.

4 [скидка с настоящей цены,]

5 «Патриотизм и правительство». Статья впервые напечатана в «Листках Свободного слова» 1900, № 16.

6 «Рабство нашего времени». Напечатана в изд. «Свободного слова», Purleigh, 1900.

Раздел сайта: