28.
1864 г. Декабря 1. Москва.
Отъ Левочки. —
Здоровье очень хорошо, но главный предметъ, рука остается подъ сомненiемъ. Сейчасъ былъ докторъ, перевязалъ въ третiй разъ после операцiи, не позволяетъ делать ни малейшаго движенiя, обещаетъ, что буду владеть рукою, но признается, что хотя кость и въ лучшемъ положенiи противъ прежняго, но все не на месте. Совесть моя спокойна; я все попробовалъ, что можно было, и ужъ такъ надоело и говорить, и думать о ней. Теперь отчетъ о моей жизни: О вчерашнемъ дне писала тебе Таня; отчего я не писалъ, самъ не знаю, кажется, усталъ, да и весь день для всехъ былъ, не смотря на свою торжественность, тяжелый и скучный. кто не прiедетъ, съ кемъ не поговоришь и Дьякова,1 и Перфильева Варинька2 и Саша Купфершмидтъ3 все люди хорошiе и показываютъ участiе, а Богъ знаетъ отчего, не только скучно, но тяжело, какъ будто подъ наказанiемъ сидишь съ ними. Какъ въ житье нашемъ оказалось, что намъ дома не надо, а достаточно одной детской, такъ и въ жизни, съ техъ поръ, какъ выросъ большой, вижу, что никого не нужно, кроме пяти-6-ти человекъ самыхъ близкихъ людей. Мне всегда бывало досадно, совестно, когда мы говорили съ тобой про Люб[овь] Ал[ександровну], все въ ней хорошо, а ты чувствовала и я не могъ скрывать, что сердце не очень къ ней лежитъ. Въ этотъ прiездъ, а особенно вчера вечеромъ, когда все уехали, мы очень хорошо разговорились, и я очень ее полюбилъ. Говорили не о чемъ-нибудь необыкновенномъ, о ея молодости, о истории Шидловскихъ,4 о васъ всехъ и объ ея супружескихъ отношенiяхъ, и у нея глаза особенно блестели, и выходило очень хорошо. Судишь строго оттого, что мы съ тобой слишкомъ избалованы и окружены слишкомъ хорошими людьми, а она очень, очень хорошая, милая и главное умная женщина, въ чемъ я прежде сомневался.
Веселее всего, даже Армфельда,5 бланъманже, и пироговъ Ник[олая] Богд[ановича],6 было вчерашнiй день то, что мы съ Таней и Петей въ пристройке повторяли все: «Ca-â-шъ Куп-фер-шмидтъ! (!!!!staccato!!!!)» этакимъ голосомъ. Впрочемъ, Саша Купф[ершмидтъ], Петръ Гаврил[овичъ],7 няня и многое мне особенно странно и прiятно потому, что напоминаетъ тебя девочкой и когда ты была невестой, и это хорошее чувство я второй разъ испытываю, живя безъ тебя въ Кремле. Я все шучу, а у тебя что делается? После твоего большова конверта8 я ничего не получалъ, и грустно очень становится иногда безъ тебя: темъ более, что эти два дня не пишется. Я вчера объяснялъ Тане, почему мне легче переносить разлуку съ тобой, чемъ бы это могло быть, если бы у меня не было писанiя. Вместе съ тобой и детьми (я чувствую однако здесь, что я ихъ еще мало люблю), у меня есть постоянная любовь или забота о моемъ деле писанiя. Ежели бы этаго не было, я чувствую, что я бы не могъ решительно пробыть дня безъ тебя, ты это верно понимаешь, потому что то, что для меня писанiе, для тебя должны быть дети. Таня все приставляетъ палецъ къ глазу, и какъ то странно, то раздраженно весела, то вдругъ нервно и весело заплачетъ, какъ вчера, когда Клавдiя9 разсказывала про нашу Мар[ью] Ив[ановну],10 привезшую въ ихъ заведенiе 16-iю попову дочь, которая родила, она вдругъ разревелась. Лиза удивляетъ меня своей постоянной деятельностью и сознанiемъ долга: то учится по-англицки, то переводитъ, то съ детьми, то за мной, за папа ухаживаетъ, но все неловко и не симпатично. Андр[ей] Ест[афьевичъ] жалуется постоянно на свою болезнь, хандритъ, и въ семействе его слишкомъ строго судятъ, онъ мнителенъ, но положенiе съ этой трубочкой11 не очень прiятно; впрочемъ последнiе дни Люб[овь] Ал[ександровна] съ нимъ очень хороша. Я всегда податливъ на похвалу, и твоя похвала12 характера кн[яжны] Марьи меня очень порадовала, но нынче я перечелъ все присланное тобою, и мне показалось все это очень гадко, и я почувствовалъ лишенiе руки; хотелъ поправить кое-что, перемарать — и не могъ; вообще разочаровался ныньче на счетъ своего таланта, темъ более, что вчера диктовалъ Лизе ужасную ерунду. Я знаю, что это только временное настроенiе, которое пройдетъ, можетъ быть оттого, что нервы не окрепли после хлороформа и вообще не въ нормальномъ состоянии отъ тугой перевязки на груди. Впрочемъ ты не думай, чтобы я былъ нездоровъ; я емъ и сплю хорошо, и завтра непременно пройдусь или проедусь, чтобы подышать чистымъ воздухомъ. Впрочемъ нынешнiй день я тебе еще не описывалъ; да и ничего, ровно ничего не было, читалъ давно забытую Гоголевскую исповедь13 и французскiе mémoires, да съ Славочкой игралъ, онъ очень, очень милъ. Все проситъ разсказать казку (сказку), и я ему разсказываю, что мальчикъ съелъ 7 огурцевъ, и вся. И онъ повторяетъ: мама, лилъ, билъ одинъ мальчикъ, съелъ 7 огурцевъ, ха-ха-ха. Ихъ мнимый французъ мне очень не нравится; онъ совершенно того разбора, какъ Labourdette,14 но чтò делать, онъ нуженъ, я съ этимъ согласенъ, для бедной Люб[ови] Алекс[андровны], которой безъ помощи мужа пришлось теперь воспитывать 4хъ мальчиковъ, именно когда помощь была бы нужнее всего. Степа бедный все забитъ, даже этотъ Labourdette его постукиваетъ, но не унываетъ.
Когда Степа входитъ въ комнату и видитъ гостя, незнакомое лицо (эту операцiю онъ произвелъ вчера съ Сухотинымъ и Дьяковой), онъ очень усердно расшаркивается, такъ что гость чувствуетъ необходимость съ особенно прiятной улыбкой ответить на поклонъ, и думаетъ, что этимъ отъ него отделался, но тутъ то Степа начинаетъ еще чувствительнее и настойчивее расшаркиваться, какъ будто ожидая еще чего-то; гость опять улыбается, онъ опять расшаркивается, такъ что всемъ въ комнате становится стыдно. Сухотина онъ довелъ вчера до нежныхъ поцелуевъ.
Ну, прощай, милый мой другъ, страшно писать вздоръ, можетъ, тебе не до этаго; надеюсь, тревоги твои обо мне теперь уже прошли.
Целую всехъ. Въ записке ты забыла чай, я его куплю; остальное все купитъ мама. Брамапутровъ15 приторговалъ и привезу съ собой. Деньги, если получу теперь за романъ, отдамъ Берсамъ. Что Яковъ,16 17 не занялась ли слишкомъ свадьбой дочери,18 поди гулять, смотреть зайчiи следы19 съ Зефиротами и каждый день посылай въ Тулу и пиши мне.
Примечания
Печатается по подлиннику, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано в ПЖ, стр. 25—28. Письмо писано под диктовку рукой Т. А. Берс. Датируется первым декабря на основании следующих строк письма: «О вчерашнем дне писала тебе Таня; отчего я не писал, сам не знаю, кажется, устал, да и весь день для всех был, несмотря на всю торжественность, тяжелый и скучный». 30 ноября — именины Андрея Евстафьевича Берса.
1 Дарья Александровна Дьякова (1830—1867), рожд. Тулубьева, жена Д. А. Дьякова.
2
3 Александр Михайлович Купфершмидт, скрипач.
4 Вячеслав Иванович Шидловский, второй муж Веры Александровны Иславиной, сестры Любови Александровны Берс.
5 Александр Осипович Армфельд (1806—1868), с 1837 г. профессор Московского университета по кафедре судебной медицины. Славянофил. Приятель А. Е. Берса по охоте.
6 Николай Богданович Анке.
7 —1869), актер Малого театра, брат артистки А. Г. Рыкаловой. Воспитанник Московского театрального училища, в 1825 г. поступил в драматическую труппу актером второго разряда, позднее выступал в ролях, «принадлежащих первому амплуа», в 1855 г. был режиссером; исполнял роли Тугоуховского («Горе от ума»), судьи («Ревизор»), Яичницы («Женитьба»), Мизгиря («Снегурочка»). Славился способностью имитировать. Шутка его с Александром Евстафьевичем Берсом на пари с Андреем Евстафьевичем описана Ярцевым (стр. 81) в биографии Степанова («Ежегодник имп. театров». Сезон 1896—1897. Приложение. Книга первая, стр. 44—86).
8 С. А. Толстая переслала переписанные ею тексты «1805 г.» (Война и мир). В сопроводительном письме от 26 ноября она писала Толстому: «Вот, Левочка, мой друг, посылаю тебе мое списыванье и прошу извинения, что ленилась и мало переписывала. Теперь жаль, что кончила, мне это было развлечение, тем более, что ты мне сказал в день отъезда: «Ты мне помощница». Я и рада бы писать с утра до ночи и помогать тебе». (ПСТ, стр. 31.)
9 «Дочь няни моих братьев, акушерка» (п. С. А.).
10 Мария Ивановна Абрамович. «Акушерка при Софьи Андреевне» (н. п. С. А.).
11 «Серебряная трубочка (канюля) была вставлена в горло отца после операции и паралича горла» (н. п. С. А.).
12 «Как хорошо всё, что ты мне оставил списывать. Как мне нравится вся княжна Марья! Так ее и видишь. И такой славный, симпатичный характер! Я тебе всё буду критиковать. Князь Андрей, по моему, всё еще не ясен. Не знаешь, что он за человек. Если он умен, то как же он не понимает и не может растолковать себе свои отношения с женой? Старый князь очень тоже хорош. Но мне первый, которым ты был недоволен, нравился больше. Я уж из того составила себе в голове идеал, который не подходит к теперешнему князю. Сцена отъезда князя Андрея очень хороша, и с образом княжны Марьи, отлично! Мне было такое удовольствие это списывать. Пишешь ли ты в Москве? Был ли у Каткова?» (ПСТ, стр. 31.)
13 «Авторская исповедь», написанная Н. В. Гоголем по поводу его «Выбранных мест из переписки с друзьями» (1847 г.), о которых Толстой писал H. Н. Страхову 16 октября 1887 г.: «Еще сильнее впечатление у меня..... — недели три тому назад при перечитываньи в 3-й раз в моей жизни переписки Гоголя. Ведь я опять относительно значения истинного искусства открываю Америку, открытую Гоголем 35 лет тому назад». Впрочем, оценивая впоследствии по пятибальной системе отдельные статьи «Выбранных мест», Толстой поставил «Авторской исповеди» единицу. (С. Спиро, «Беседы с Л. Н. Толстым». М. 1911, стр. 18.)
14 Лабурдет — гувернер братьев Берсов.
15 С. А. Толстая писала в письме от 5 декабря: «Спасибо тебе за брамапутров, я им очень рада. Боюсь только, что бабка моя их поморит. Я думаю взять их в кухню. Они скорее занесутся и будут сытее». (ПСТ, стр. 46.)
16 Яков Цветков, охотник, ездивший с Толстым. С. А. Толстая писала в письме от 25 ноября: «Тебе верно интересно знать про Якова. В больнице он лежать не захотел, и ушел оттуда. Ему хотели отрезать палец, он не дался ни за что. Это будет ужасная история, у него вся рука уже опухла и всё больно очень. Мы всё о нем наведывались, да делать-то не знаем что. Какой глупый народ, ужас просто. Того и гляди, что сделается Антонов огонь. Без тебя с ним не сладишь. Может быть и так пройдет, да навряд ли. Всё это очень дурно».
17
18 «Душкой»; прозвище ее было: «мама звала зa делом» (см. Илья Толстой, «Мои воспоминания», М. 1914, стр. 12).
19 Е. В. Толстая описывала Льву Николаевичу в письме от 1 декабря: «Мы нынче с Соней гуляли и были на мельнице, даже не забыли заглянуть в шалаш, где мы вспомнили старину. Мы прошлись по пруду сначала с трепетом, а потом уже смелее. Оттуда мы прошлись к пчельнику и перешли реку, не доходя брода. В лесу нам попался самый свежий заячий след, мы его преследовали очень далеко, но наконец он перепутался и, как мы спешили домой, то мы его, к большому моему сожалению, покинули».