97.
1871 г. Июля 16—17. Каралык.
Давно я тебе не писалъ, милый другъ. Виноватъ немного я, но больше судьба. Я пропустилъ одинъ случай писать, и съ техъ поръ каждый день мне обещаютъ: «вотъ поедетъ, вотъ поедетъ», и я все откладывалъ, 5 дней, но теперь ужъ не могу более терпеть и посылаю нарочнаго. Последнее письмо я писалъ тебе, кажется, 10-го или 9-го передъ отъездомъ. Мы действительно поехали; т[акъ] н[азываемый] Костинька,1 Баронъ Бистромъ, юноша, немчикъ, только что кончившiй курсъ въ лицее съ медалью, Степа и я, на паре лошадей, въ корзинке плетеной (здесь все такъ ездятъ), безъ проводника и кучера. Мы сами не знали, куда мы едемъ, и по дороге у встречныхъ спрашивали: не знаютъ ли они, куда мы едемъ? Мы ехали собственно кататься по темъ местамъ, где есть кумысъ, и стрелять, имея только смутное понятiе о какомъ-то Иргизе,2 Камелике.3 Поездка наша продолжалась 4 дня и удалась прекрасно. Дичи пропасть, девать некуда — утокъ и есть не кому, и Башкиры, и места, где мы были, и товарищи наши были прекрасные.
Меня, благодаря моему графскому титулу и прежнему моему знакомству съ Сталыпинымъ,4 здесь все Башкиры знаютъ и очень уважаютъ. Принимали насъ везде съ гостепрiимствомъ, которое трудно описать. Куда прiезжаешь, хозяинъ закалываетъ жирнаго курдюцкаго барана, становитъ огромную кадку кумысу, стелитъ ковры и подушки на полу, сажаетъ на нихъ гостей и не выпускаетъ, пока не съедятъ его барана и не выпьютъ его кумысъ. Изъ рукъ поитъ гостей и руками (безъ вилки) въ ротъ кладетъ гостямъ баранину и жиръ, и нельзя его обидеть. —
Много было смешнаго. Мы съ Костинькой пили и ели съ удовольствiемъ, и это намъ очевидно было въ пользу, но Степа и Баронъ были смешны и жалки, особенно Баронъ. Ему хотелось не отставать, и онъ пилъ, но подъ конецъ его вырвало на ковры, и потомъ, когда мы на обратномъ пути намекнули, не заехать ли опять къ гостепрiимному Башкиру, такъ онъ чуть не со слезами сталъ просить, чтобы не ездить. Изъ этаго ты можешь видеть, что здоровье мое хорошо. Немножко болелъ бокъ это время; но слабо, и теперь совсемъ прошелъ. Главное то, что тоски помину нетъ, и что я теперь впился въ кумысъ и вошелъ въ настоящее кумысное состоянiе, т. е. съ утра до вечера немного пьянъ кумысомъ, и иногда целые дни ничего не емъ или чуть-чуть. Погода здесь чудная. Во время поездки былъ дождь; но теперь три дня жара ужасная, но мне прiятная. Степа теперь ужъ не скучаетъ, и, кажется, потолстелъ и возмужалъ. Многихъ бы я привезъ сюда. Тебя, Сережу, Ганну. Какъ меня мучаетъ ея болезнь.5 Избави Богъ, какъ она разболится, какъ летось. Съ техъ поръ, какъ ты мне написала о Бибикове,6 я каждый день смотрю по дороге и жду его. Если бы онъ прiехалъ, я бы былъ очень счастливъ и угостилъ бы его всемъ темъ, что онъ любитъ, и наверно предпринялъ бы поездку въ Уфу (все по Башкирамъ), 400 верстъ, и оттуда уже прямо бы вернулся на пароходе по реке Белой въ Каму и изъ Камы въ Волгу. Теперь я этой поездки, хотя и мечтаю о ней, почти наверно не сделаю. Боюсь, что она задержитъ меня хоть на день прiездомъ домой. Съ каждымъ днемъ, что я врозь отъ тебя, я все сильнее, и тревожнее, и страстнее думаю о тебе, и все тяжеле мне. Про это нельзя говорить. Теперь остается 16 дней. Поездка же въ Уфу интересна мне потому, что дорога туда идетъ по одному изъ самыхъ глухихъ и благодатнейшихъ краевъ Россiи. Можешь себе представить, что тамъ земля, въ которой леса, степи, реки, везде ключи, и земля нетронутый ковыль съ сотворенiя мiра, родящая лучшую пшеницу, и земля только въ 100 верстахъ отъ пароходнаго пути продается Башкирцами по 3 р[убля] за дес[ятину]. Ежели не купить, то мне хотелось очень посмотреть эту землю. Дело о покупке здешней земли не подвигается. Я написалъ Саше7 въ Петербургъ, чтобъ онъ торговалъ у Тучкова, и здешнему поверенному Тучкова въ Самару, но ни отъ того, ни отъ другаго не получалъ ответа. Стороной до меня дошли слухи, что хотятъ теперь просить дороже 7 р[ублей]. Если такъ, то я не куплю. Ты знаешь, я во всемъ предоставляю решенiе судьбе. Такъ и въ этомъ.
После моего последняго письма, я получилъ еще два письма отъ тебя.8 Хотелъ написать, душенька, пиши чаще и больше; но на это мое письмо едва ли ты успеешь ответить мне иначе, какъ въ Нижнiй. Письма твои, однако, мне ужъ вероятно вреднее всехъ Грековъ темъ волненiемъ, к[оторое] они во мне делаютъ. Темъ более, что я ихъ получаю вдругъ. Я не могу ихъ читать безъ слезъ, и весь дрожу, и сердце бьется. И ты пишешь, что придетъ въ голову; a мне каждое слово значительно, и все ихъ перечитываю. Два известiя твои очень грустны: это то, что я не увижу мама,9 если не поеду къ Лизе и не увезу ее опять къ намъ, что я намеренъ сделать, и главное, что милый другъ Таня угрожаетъ уехать до меня.10 Это было бы очень грустно. Что ты не пишешь о Тет[еньке] Тат[ьяне] Ал[ександровне]. Получилъ я еще по письму отъ Урусова и Фета и буду имъ отвечать.11 На письмо Офенберга12 я все не решилъ, что отвечать; но и торопиться не къ чему, такъ какъ адресъ его въ Варшаву только до 18. Я хочу однако отвечать ему следующее: предложить ему 90 000, к[оторыя] онъ проситъ, но съ разсрочкой, безъ процентовъ, на 21/2, три года, по 30 тысячъ.
Поцелуй очень Лизу13 милую и за тебя, и за меня, и чтобъ она не сердилась, если я не успею въ этомъ жару и хмелю постоянномъ отвечать на ея письмо, кот[орое] доставило мне огромное удовольствiе. — Целуй всехъ, даже Дмитр[iя] Алекс[еевича],14 если онъ у васъ съ своими, и несмотря на то, что онъ тебя и Таню дразнитъ. Таню успокой. Если мужъ хорошiй, а ея мужъ хорошiй, то отъ разлуки необходимой, — ничего не будетъ, кроме того, что больше оценитъ и сильнее полюбитъ, и найдетъ маленькая влюбленная грусть, к[оторая] жене должна быть прiятна. Отъ неверности же въ разлуке дальше гораздо, чемъ когда вместе; потому что въ разлуке есть въ душе идеалъ своей15 éants16 стоятъ, но самъ живо представить себе не могу, какъ это у васъ идетъ. Представляю только, какъ Илья падаетъ.
Ахъ, только дай Богъ, чтобы безъ меня все также хорошо было до конца, какъ по последнимъ письмамъ. Прощай, милый голубчикъ, обнимаю тебя. И все нервы разстроены. Сейчасъ плакать хочется, такъ тебя люблю.
16 Іюля.
17 Іюля вечеромъ. Приписываю. Здоровъ совершенно. Считаю дни. Писемъ отъ тебя не привезъ Башкиръ. Ему не дали, потому что Jean17
Примечания
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые отрывок из письма опубликован в Б, II, 1908, стр. 176; полностью по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 92—95, причем приписка напечатана как отдельное письмо.
1 Муромский помещик.
2 Большой Иргиз — река, впадающая в Волгу; притоком ее является Каралык.
3 — левый приток Б. Иргиза, южнее Каралыка.
4 Аркадий Дмитриевич Столыпин (1821—1899), генерал; занимался литературой и музыкой. Отец премьера Столыпина. Давнишний приятель Толстого, который был с ним на «ты»; были вместе участниками Севастопольской кампании. Толстой встретился с ним во время своего пребывания на кумысе в 1862 г., когда Столыпин служил атаманом в Уральске.
5 С. А. Толстая писала в своем письме от 30 июня: «У нас Ханна всё хворает, из комнаты не выходит, всё зубы и лихорадочное состояние. Нынче не было лихорадки, и ей лучше, но она всё-таки плоха» (стр. 107).
6 1 июля С. А. Толстая писала: «К тебе собирается на кумыс Александр Николаевич Бибиков».
7 Александру Андреевичу Берсу.
8
9 См. прим. 8 к письму № 96.
10 Т. А. Кузминская собиралась ехать к мужу в Кутаис.
11 Фет писал Толстому в Самарскую губернию. «..... Пустите в жизнь офицерского (самый скверный) — обломовского, помещичьего, дружеского, какого хотите соку. Но пустите его непременно...... А вот писать до трепету свечей в глазах и выучиться в полгода по Гречески и так всю жизнь —это несколько вредно» (не датировано; хранится письмо в АТБ). Урусов писал 27 июня: «Убедительнейше прошу вас бросить на время греческий язык, ни к чему не ведущий. Читайте вы святых отцов и в особенности великие творения Оригена и Златоуста, — я бы ничего не сказал; это могло бы вас успокоить и вознести на небо. Но ведь переноситесь не на небо, а так сказать в преисподнюю землю, в тот развратный век, когда мальчики и мущины делались женщинами.... Вам испортило это чтение физическое здоровье, но, бог даст, кумыс вас исправит: как исправите вы душевные болезни?» (хранится письмо в АТБ). Толстой ответил Фету 18 июля. См. т. 61 и Фет, «Мои воспоминания», т. II, стр. 236. Писем Толстого к Урусову за 1871 г. не сохранилось.
12 В письме от 1 июля С. А. Толстая писала: «Прилагаю письмо Оффенберга. Ты ему напиши сам». Письмо Оффенберга Толстому не сохранилось.
13 «Соня просила меня, милый Левочка, написать тебе, и я с величайшим удовольствием исполняю это. Она говорит, что чем больше ты будешь получать писем, тем долее ты пробудешь в Самаре, а я так рада содействовать ей в этом».
14 Д. А. Дьяков. В письме от 28 июня С. А. Толстая писала: «В пятницу к обеду приехал к нам Дьяков с Машей. Он всё проповедывал о принципах супружества и упрекал мне и Тане, что мы расстались с мужьями на два месяца. Меня он не смутил: для меня это слишком серьезный вопрос, и слишком больно мне было решиться на это, чтоб вопрос этот слегка обсуживать с Дьяковым. Если мы оба решились, то, стало быть, это так надо было. Но всё-таки Дьяков меня немного расстроил, и мне было неприятно.... Дмитрий Алексеевич обещал и Машу с Софеш привезть к нам». (ПСТ, стр. 104.)
15 В. В. Толстая.
16 «Вчера в первый раз все и большие, и маленькие бегали с азартом на pas-de-géant. Поставили хорошо, только дурно, что очень столб качается. Лиза, я, Таня и Леонид, мы бегали все вместе до того, что потом никто двинуться не мог. Я после телеграммы [от Толстого из Бузулука] не только на pas-de-géant, а кажется, на небеса бы взлетела». (ПСТ, стр. 107.)
17 Иван Васильевич Суворов, слуга.