494.
1892 г. Февраля 28. Бегичевка.
Жили мы впродолжении этих мятелей в совершенном уединении и тишине; вчера, 27, поехал я опять в Рожню (Таня знает) верхом, но опять не доехал. Намело снегу горы, и дорог нет нигде. Был в Колодезях и друг[ой] деревне о дровах и приютах для детей, потом ковал с мужик[ами] и приехал домой в 5. Дома нашел Е. И. Баратын[скую] с письмом Шведа;1 тотчас же после приехал Высотский,2 приятель Владимирова, потом к вечеру два брата Алехины,3 из Полтавы Скороход[ов]4 и Сукачев,5 их товарищ. Всем порознь я очень рад, но все вдруг слишком много. Нынче Высоцк[ий] уезжает и везет это письмо. Скорох[одов] с Сукач[евым] поедут в Куркино к лошадям. Митрофан Алехин поедет с Пошей в Орловку на выдачу и с тем, чтобы заведывать Орлов[скими] столовыми и вести у нас всю бухгалтерию, чего он мастер. Он очень симпатичен, — не похож на Арк[адия]. — Теперь о хлебе.
В последнем письме я, помнится, объяснил тебе, что значит то, что Количка принял заказ на 22 вагона, а я не понимал, что это значит. Так всё прекрасно. Пускай он закупает. Только не знаю, есть ли у него свидетельства. Он пишет6 нынче, присылая подробный отчет, что ему нужны 24 свидетельства. Выслала ты их ему? Если нет, то вышли, если можешь, или добудь (ты, Таня) и вышли. Вам из Москвы удобнее и скорее списаться с губернаторами. И Количке подтверди, чтобы он закупал, если есть время.
— Ради Бога, милый друг, не беспокойся ты об этом. Я по письму милой Ал[ександры] Ан[дреевны]7 вижу, что у них тон тот, что я в чем то провинился и мне надо перед кем то оправдываться. Этот тон надо не допускать. Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам, уж 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, кот[орые] желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет.
В частном же этом случае происходит следующее: Правительство устраивает цензуру, нелепую, беззаконную, мешающую появляться мыслям людей в их настоящем свете, невольно происходит то, что вещи эти в искажен[ном] виде являются за границей. Правительство приходит в волнение и вместо того, чтобы открыто, честно разобрать дело, опять прячется за цензуру, и вместе чем то обижается и позволяет себе обвинять еще других, а не себя. То же, что я писал в статье о голоде, есть часть того, что я 12 лет на все лады пишу и говорю, и буду говорить до самой смерти, и что говорит со мной всё, что есть просвещен[ного] и честного во всем мире, что говорит сердце каждого неиспорченного человека, и что говорит христианство, к[оторое] исповедуют те, к[оторые] ужасаются. Пожалуйста, не принимай тона обвиненной. Это совершенная перестановка ролей. Можно молчать. Если же не молчать, то можно только обвинять не Моск[овские] Вед[омости], к[оторые] вовсе не интересны, и не людей, а те условия жизни, при к[оторых] возможно всё то, что возможно у нас. Я давно тебе хотел написать это. И нынче рано утром, с свежей головой, высказываю то, что думаю об этом. — Заметь при этом, что есть мои писания в 10000 экземпл[яров] на разных языках, в к[оторых] изложены мои взгляды. И вдруг по каким то таинственным письмам, появившимся в англ[ийских] газетах, все вдруг поняли, что я за птица! Ведь это смешно. Только те невежеств[енные] люди, из кот[орых] самые невежеств[енные] это те, что составляет двор, могут не знать того, что я писал, и думать, что такие взгляды, как мои, могут в один день вдруг перемениться и сделаться революционными. Всё это смешно. И рассуждать с такими людьми для меня и унизительно, и оскорбительно.
Боюсь, что ты будешь бранить меня за эти речи, милый друг, и обвинять в гордости. Но это будет несправедливо. Не гордость. А те основы христианства, к[оторыми] я живу, не могут подгибаться под требования нехрист[ианских] людей, и я отстаиваю не себя и оскорбляюсь не за себя, а за те основы, к[отор]ыми я живу.
Пишу же заявление и подписал, п[отому] ч[то], как справедливо пишет милый Грот, — истину всегда нужно восстановить, если это нужно. — Те же, к[оторые] рвут портреты, совершенно напрасно их имели.8
9 письмо Леве и прочел его. Из него понял отчасти их там работу. — Пошу буду направлять к нему. Целую его, Таню. Нынче надеюсь получить о ней известие. Богоявл[енский] ужасно слаб, но не хуже. Спасибо милому Ваничке.10 Надеюсь, что его болезнь прошла. Иначе бы ты написала.
Екат[ерина] Ив[ановна] отправля[ется] к Стебуту.11
Целую тебя крепко.
Л. Т.
Софье Андревне.
Примечания
1 Ионас Стадлинг (Ionas Stadling, p. 1847 г.) — по национальности швед, автор ряда книг о России. Совместно с Вильямом Ризоном (William Raeson) опубликовал в 1897 г. книгу: «In the Land of Tolstoi. Experiences of Famine and Misrule in Russia», London, James Clarke and Со; XIV 286 p. Ему же принадлежит: «With Tolstoy in the Russian famine». The Century, New Jork 1893, 46 (new series, v. 24, p. 249—263). По-русски: «У графа Л. H. Толстого в голодный год». Рассказ американца Стадлинга «Лев Толстой и голод». Сборник под редакцией Ветринского. Нижний-Новгород 1912, стр. 166—167.
2 Капитон Алексеевич Высоцкий.
3
4 Владимир Иванович Скороходов (1861—1924). См. т. 65.
5 Евгений Андреевич Сукачев (ум. 1905 г.) — жил в 1890 г. в земледельческой общине Алехина.
6 В письме от 16 февраля (ACT).
7 Письмо А. А. Толстой к С. А. Толстой от 19 февраля 1892 г. (ACT).
8 «Тут говорят, что расстроенная молодежь, усумнившаяся в тебе, рвет твои портреты» и т. д. (стр. 505).
9 Письмо это неизвестно.
10
11 Иван Александрович Стебут (1833—1923) — заслуженный профессор, общественный деятель и практик по сельскому хозяйству.