Примечания
Мы не можем сколько-нибудь точно определить время начала работы над «Фальшивым купоном». В редакторских примечаниях к Дневникам Толстого зa 1895—1899 гг., изданных под редакцией В. Г. Черткова, сказано, что эта повесть начата в конце 1880-х годов. В этом утверждении очень много вероятия. Косвенно за вторую половину 1880-х годов говорит то, что срок начала действия купона в черновом автографе первой главы — 1 января 1885 г. (см. ниже). Бумага, на которой написан этот автограф, также отличается всеми признаками давности. Наконец, то, что первая копия этого автографа написана была рукой В. Г. Черткова (см. ниже), также ведет нас к 1880-м годам, так как именно в эти годы Чертков чаще всего переписывал произведения Толстого. Во всяком случае, «Фальшивый купон» был задуман не позднее, чем задуманы «Плоды просвещения», написанные в 1889 г. На клочке бумаги, хранящемся во Всесоюзной библиотеке им. Ленина (АТБ, папка XXIV) рукой Толстого записан ряд задуманных им тем. Под № 7 записано: «Комедiя, Спириты», а под № 8 — «Передача купона, Убiйца». «За что». На другом листочке, хранящемся в AЧ среди черновых рукописей и бумаг, переданных Толстым В. Г. Черткову, записано рукой Толстого десять задуманных им сюжетов и среди них на втором месте повесть «Миташа», на третьем — «Фальшивый купон», на четвертом — «Крейцерова соната», на пятом — комедия «Исхитрилась!» и на последнем месте — «История улья», «Сказка о трех загадках» и «Записки сумашедшего». Точно определить время этой записи не представляется возможным. Приблизительно же она определяется следующими данными. «Крейцерова соната» была окончена в 1889 г., комедия «Исхитрилась!», озаглавленная затем «Плоды просвещения», также была написана в 1889 г. и в начале 1890 г. лишь отделывалась. Таким образом запись сделана не позднее 1889 г. Однако она сделана и не ранее 1887 г., судя по заглавию «Крейцерова соната». Повесть, получившая это заглавие, была вчерне написана не ранее 1887 г. (см. комментарий к ней в 27 томе настоящего издания), но первая черновая редакция, в которой действующее лицо не музыкант, а художник, не заключает в себе никаких упоминаний о музыке, в частности о сонате Бетховена, посвященной Крейцеру, и потому заглавие «Крейцерова соната» относятся уже к позднейшей стадии работы над повестью. Другие заглавия, приведенные в той записи, не дают материала для датировки записи, так как произведения с этими заглавиями, задуманные и частью начатые в 1880-х годах, или были только набросаны и оставлены или разрабатывались значительно позднее. Вероятно, правильнее всего датировать запись концом 1888 г.[116]
В таком случае запись на клочке бумаги, хранящемся в АТБ, относится к еще более раннему времени: задуманная комедия в ней называется не «Исхитрилась!», как называется она во всех первоначальных ее рукописях, а «Спириты». Очевидно, что заглавие «Исхитрилась!» хронологически позднее заглавия «Спириты».
Замысел же самой темы, легшей в основу «Фальшивого купона», относится к еще более раннему времени. В записи Толстого от 15 сентября 1886 г. дана программа предполагавшегося рассказа о богатом человеке Миташе,[117] помеченного и в приведенной выше записи сюжетов. В этой программе читаются между прочим следующие строки: «И попался ему купон поддельный, и увидал он сон. Светлый юноша показал ему всю историю поддельного купона: откуда он взялся и как разносилось зло и как пресеклось. И он увидал, что зло расходится, но не поборает добра. А добро также расходится и поборает зло».
29 мая 1889 г. Толстой записывает в Дневнике: «Как хороша могла бы быть история об убийце, раскаявшемся на незащищавшейся женщине». Из этой мысли, как известно, в повести развился эпизод убийства Степаном Пелагеюшкиным Марьи Семеновны и раскаяния убийцы. В записной книжке 1890 г. под 11 февраля среди задуманных и, видимо, обрабатываемых сюжетов помечен и «Купон». 31 июля 1891 г. в Дневнике записано: «Сюжет впечатления и история человека, бывшего в золотой роте и попавшего в сад караульщиком около господского дома, в котором он видит близко господскую жизнь и даже принимает в ней участие». Замысел этот, не получивший самостоятельной разработки, в дальнейшем нашел себе воплощение в «Фальшивом купоне» в образе дворника Василия, не бывшего однако в золотой роте.
Следующее упоминание о «Фальшивом купоне», принадлежащее Толстому, относится к марту 1895 г. 12 марта этого года он записывает в Дневник: «Нынче захотелось писать художественное. Вспомнил что да что у меня не кончено. Хорошо бы всё докончить». И далее в числе девяти произведений, которые хорошо бы было докончить, упоминается и «Купон». 14 ноября 1897 г. в Дневнике записано: «Думал в pendant к Хаджи Мурату написать другого русского разбойника, Григория Николаева, чтобы он видел всю незаконность жизни богатых, жил бы яблочным сторожем в богатой усадьбе с lawn-tennis’oм». В записи Дневника от 13 декабря 1897 года Толстой в числе сюжетов, которые он хочет записать и которые стоит и можно обработать, называет и «Фальшивый купон» и далее с пометкой «прекрасно» — «Разбойник убивающий беззащитных», т. е. тот же сюжет о Степане Пелагеюшкине, влившийся впоследствии в «Фальшивый купон», но до этого включенный в качестве эпизода в четвертую редакцию «Воскресения», над которой Толстой работал в период с конца августа 1898 г. до середины января 1899 г. и где идет речь о каторжнике Федорове, убившем чиновника и его дочь-вдову.[118]
Во всяком случае к середине 1898 г. часть повести была уже написана, что явствует из записи Дневника от 12 июня этого года: «Рассказ Купона очень хочется дописать». Но и в 1898 и в следующем году работа над повестью, очевидно, ушла очень недалеко. 20 декабря 1899 г. Толстой записывает в Дневник: «Думал нынче о Купоне хорошо. Может быть, напишу». После этого вплоть до 1902 г. у Толстого мы не встречаем никаких упоминаний о работе над «Фальшивым купоном». Лишь 6 октября 1902 г. он записывает в Дневник: „Вчера начал поправлять и продолжать «Фальшивый купон»". Работа над «Фальшивым купоном» далее отмечается в записях записной книжки от 8 и 9 октября 1902 г. Если полагаться на дату, проставленную М. Л. Оболенской на обложке рукописи, описанной под № 2 (см. ниже), то к ноябрю 1902 г. Толстым написано было первых семь глав повести. Следующее упоминание об этой работе — в записи записной книжки от 4 декабря 1902 г. и затем лишь 2 декабря 1903 г. Толстой записывает в Дневник, что он решил начать новую работу — или драму, или статью о религии, или взяться за окончание «Фальшивого купона». До этого в списке художественных сюжетов, сделанном около 4 июля 1903 г., — читаем на первом месте «Купон» и на восьмом — зачеркнутое «Разбойник кается» (см. т. 54, стр. 340). 19 декабря в Дневнике следующая запись: „«Фальшивый купон» обдумал, но не писал". Наконец, в записи Дневника от 25 декабря 1903 г. читаем: «Начал писать «Фальшивый купон». Пишу очень небрежно, но интересует меня тем, что выясняется новая форма, очень sobre».[119] Очевидно, только с этого времени Толстой принялся вплотную за систематическую работу над повестью. 3 января 1904 г. он записывает в Дневнике: «Понемногу подвигаюсь в «Фальшивом купоне». Но очень уж беспорядочно». Далее — упоминания о работе над повестью в записях Дневника от 6, 18, 22, 28 января, 2 февраля и в письме к сыну Л. Л. Толстому от 19 января 1904 г.: «Я пишу «Фальшивый купон», если помнишь, я давно начал, и дополнение о религии» (ГТМ).
Часть черновых автографов и исправленных Толстым копий «Фальшивого купона» заключены в обложки, на которых рукой М. Л. Оболенской и А. Л. Толстой обозначены даты работы Толстого над отдельными частями повести: 1903 г. декабря 15, 26, 28—31, 1904 г. января 3, 6, 14, 15, 23, 26, 27, 29, 31, февраля 1—4, всего 19 дат.
В начале февраля 1904 г. работа над «Фальшивым купоном», очевидно, оборвалась и к продолжению ее Толстой более не возвращался. Последняя дневниковая запись, относящаяся к повести, — «Работаю над Купоном» (2 февраля) — не свидетельствует о том, что Толстой считал свою работу близкой к завершению. В новом списке сюжетов, относящемся к декабрю 1904 г., упоминается одна из центральных тем «Фальшивого купона»: «Убийца, ужаснувшийся непротивления». Весной — 1907 г. для «Детского крута чтения» Толстой написал маленький рассказ о разбойнике Федотке, убившем старуху, раскаявшемся, признавшемся в убийстве и после каторги ставшем «другим человеком».
К «Фальшивому купону» относятся следующие рукописи, хранящиеся в ИРЛИ (шифр 22.5.16) и в ГТМ (AЧ, папки 82 и 78) (все материалы, относящиеся к работе над повестью, — автографы и копии — до последнего кусочка сохранились).
1. Автограф ИРЛИ на 3 листах в 4°, из которых два первых исписаны с обеих сторон, а третий лишь в начале лицевой страницы. Заключает в себе текст первой главы и начинается прямо с изложения повести. Заглавия нет. Начало: «Какъ важны бываютъ люди, а все же есть и важнее ихъ». Конец: «наделъ пальто и пошелъ къ Махину».
2. Рукопись ГТМ на 10 листах. На первых пяти листах формата большого полулиста почтовой бумаги — копия автографа первой главы, написанная рукой В. Г. Черткова и исправленная рукой Толстого. Вслед за заглавием («Фальшивый купонъ») — начало: «Какъ ни важны бываютъ люди». На недописанной переписчиком части пятого листа, на лицевой его странице, идет начало автографа следующих глав повести, до седьмой включительно. Автограф продолжается на листе почтовой бумаги большого формата, исписанного с обеих сторон, и на трех четвертушках писчей бумаги, также исписанных с обеих сторон. Деление на главы в рукописи сначала отсутствует, и появляется оно лишь с VI главы. Автограф кончается словами: «и мертвецки пьяный прiехалъ къ жене». Рукопись вложена в обложку с надписью рукой М. Л. Оболенской: «Фальшивый купон. Черновик полный. Ноябрь 1902 год». К слову «полный» неизвестной рукой карандашом приписана частица «не».
3. Рукопись ИРЛИ на 151 нумерованных рукой библиотекаря листах, считая листом любого формата и любого размера бумажную единицу в две страницы. Рукопись эта составилась в результате подбора копий автографов, исправленных рукой Толстого и впоследствии целиком или частично вновь переписанных, и самих автографов, обычно продолжающих текст копий. Материал, относящийся к копиям, на полулистах писчей бумаги, согнутых пополам, на четвертушках и их долях разной величины — написан рукой М. Л. Оболенской, А. Л. Толстой и на пишущей машинке и исправлен рукой Толстого. Автографы написаны, кроме указанных форматов бумаги, еще и на полулистах почтовой бумаги большого и малого формата. Данная рукопись заключает в себе решительно весь автографический материал повести. Ни одна строка из этого материала не утрачена.
— автографов (ИРЛИ), в которых речь идет о чертях, по первоначальному замыслу фигурировавших в повести и символически истолковывавших отдельные ее моменты. Эти обрезки представляют собой приписки Толстого к копиям отдельных глав, вырезанные из этих копий. Обрезки помещены в конверт, на котором рукой Ю. И. Игумновой написано: «Фальшивый купон».
5. Три четвертушки, хранящиеся в ГТМ и заключающие в себе исправленный рукой Толстого и затем зачеркнутый, переписанный на пишущей машинке текст, относящийся к XI и XIII главам первой части повести.
Недописанные лицевые и чистые оборотные страницы этих четвертушек использованы были впоследствии Толстым для черновиков статьи «Одумайтесь!»
6. Рукопись ИРЛИ на 140 нумерованных окончательно рукой А. Л. Толстой листах в 4°, написанная с одной стороны на пишущей машинке[120] и от руки — М. Л. Оболенской, А. Л. Толстой и Ю. И. Игумновой, с поправками в большей части глав рукой Толстого. Составилась эта рукопись из ранее сделанных и исправленных Толстым копий, причем страницы или части их, особенно сильно исправленные, были вновь переписаны, иногда вновь исправлены. В результате получился сплошной связный текст «Фальшивого купона», поделенный на главы. Однако деление это не всюду последовательное. Большая часть приписок рукой Толстого, в которых идет речь о чертях, вырезана и на место их вклеены копии, переписанные преимущественно рукой Ю. И. Игумновой. Почти все эти приписки обведены чертой, рядом с которой рукой Толстого написано «пр[опустить]». (Не сделал этой надписи Толстой лишь при приписках о чертях в X и XI главах второй части, очевидно по рассеянности. Рукопись заключена в обложку, на которой рукой М. Л. Оболенской написано: «Фальшивый купон. Ноябрь 1902 год. Ясная поляна». Неизвестной рукой цыфра 1902 зачеркнута и вместо нее карандашом проставлено 1904. Там же, на первой странице обложки, рукой Толстого карандашом написан в колонну следующий план:
1) Отецъ, 2) Сынъ, 3) Гимназ., 4) П. Ф., 5) Его жена, б) Ив. Мир., 7) П. H., 8) Прокофiй, 9) Священ., 10) Дмитрiй Ж., 11) Убiйца П. H., 12)...[121]
————
Первый приступ к «Фальшивому купону» — автограф 1 главы[122] — от последней редакции этой главы отличается следующими особенностями. Начинается повесть сентенцией общего характера:
Какъ ни важны бываютъ люди, а все есть важнее ихъ, и достается и важнымъ отъ техъ, кто повыше ихъ.
Это начало, как и несколько ближайших к началу фраз, свидетельствуют о том, что повесть задумана в стиле, близком к стилю народных рассказов. Такъ то было и съ Федоръ Михайловичемъ Смоковниковымъ. Случилась ему непрiятность по службе: оконфузилъ его старшiй начальникъ, и вернулся Федоръ Михайловичъ домой злой, презлой, и дома все ему было наперекоръ».
Однако вслед зa этим стиль заметно меняется, и повествование ведется в тоне обычном для большей части художественных произведений Толстого.
После обеда Митя у себя в комнате не один, как в последней редакция главы, а с пришедшим к нему готовить уроки товарищем, не названным по имени. Этот товарищ, не зная еще, что Митя нуждается в деньгах, рассматривая купон, на котором написано: «Предъявителю сего 1-го января 1885 года 2.50», предлагает поставить впереди цыфры 2 — единицу. Митя на этот раз отказывается последовать совету товарища. В конце главы, после того как сказано о том, что Митя решил итти к Махину, чтобы тот научил его, как заложить часы, речь шла о Махине и об отношении к нему Мити. Но всё это тут же зачеркнуто (см. вариант № 1). Отличается автограф первой главы и некоторыми словарными и стилистическими особенностями, о которых ниже.
После того как автограф 1 главы был переписан В. Г. Чертковым, копия подверглась исправлению Толстого, и вслед за этим на оставшейся недописанной части последнего листа копии и на следующих листах Толстым были написаны следующие шесть глав повести.
Исправления носят преимущественно стилистический, отчасти словарный и смысловой характер. Отметим наиболее существенные. Так, первоначальное «Хлопнулъ чиновникъ дверью» исправлено на «Федоръ Михайловичъ хлопнулъ дверью». Митя в ответ отцу на то, что он в годы сына получал 50 копеек, начинал свою реплику словами: «Да не те времена были». Эти слова в копии зачеркнуты. Первоначальное «Сынъ озлобился и испугался, но испугался больше, чемъ озлобился» — исправлено: «Сынъ испугался и озлобился, но озлобился больше, чемъ испугался». Во фразе «и пошелъ къ обеду» после «и» вставлено «насупившись». В первоначально написанной фразе «Сынъ тоже хмурился» «хмурился» зачеркнуто и исправлено на «не поднималъ глазъ отъ тарелки». Первоначально написанная фраза «Мать была добрая и баловница, но отъ этого то она и не могла помочь ему. Она ему уже все передавала» исправлена так, что всё, стоящее после запятой зачеркнуто и вместо этого написано: «и она, можетъ быть, помогла бы ему». Написанное в автографе «Нынче у нея былъ больной ребенокъ» заменено более конкретной фразой: «Но нынче она была встревожена болезнью меньшого двухлетняго Пети». Первоначальное «Онъ пошелъ отъ двери» исправлено на: «Онъ что то проворчалъ себе подъ носъ и пошелъ отъ двери». После слов «онъ научитъ, где часы заложить» добавлено: «подумалъ онъ, ощупывая часы въ кармане».
Кроме того, рассказ о приходе к Мите после обеда товарища зачеркнут и вместо него написан новый текст, очень близкий к соответствующему месту главы в последней редакции.
Что касается автографа глав II — VII, то он, написанный с небольшим числом помарок, очень близок к последней редакции соответствующих глав. В нем лишь отсутствует разговор Евгения Михайловича с дворником (в главе VII) и окончание VII главы, начиная от слов «Жена была беременная».
С копии исправленной первой главы и автографа следующих шести глав М. Л. Оболенской и A. Л. Толстой снята была копия, исправленная и продолженная Толстым: им дописана была VII глава, кончая словами: «долго кляла разбойника — барина, обманувшаго Ивана», и написана новая глава, обозначенная как восьмая и соответствующая IX главе и первому абзацу X главы в последней редакции. Несколько страниц, особенно радикально исправленных Толстым, были переписаны на пишущей машинке. В результате поправок текст первых семи глав был почти окончательно установлен. Главное, что его еще отличает от последней редакции, — это введение чертей, символизирующих постепенное нарастание зла.
В 1 главе после слов «и тут же написал бойкий и колкий ответ», стр. 5, строка 12, приписано:
И хотя онъ не могъ видеть этого, въ тотъ самый моментъ, какъ онъ читалъ бумагу начальника губернiи, маленькiй чертенокъ, сидевшiй на бумаге, перескочилъ на плечо Федора Михайловича и, сидя на немъ, несколько увеличился.
В той же главе, после слов «Вон! сечь их надо!», стр. 6, строка 6, приписано:
И въ ту минуту, какъ Федоръ Михайловичъ всталъ со стула и закричалъ, чертенокъ, сидевшiй на его плече, надулся, раздвоился, и тотъ, который былъ поближе, перескочилъ на плечо гимназисту.
«и долго еще кричал, провожая сына, бранные слова», стр. 6, строка 17, приписано:
Чертенокъ весело танцовалъ на его плече, делая странныя гримасы.
В той же главе, после слов «а потом снял мундир и надел куртку», стр. 6, строка 27, приписано:
Чертенокъ, въ то время какъ онъ переодевался, держась на воздухе, опустился ему на плечо только тогда, когда куртка была надета.
В той же главе, после слов «Не знаю все ли так, но я не люблю», стр. 6, строка 43, приписано:
Чертенокъ на плече гимназиста сталъ величиною уже съ маленькаго мышенка.
В той же главе, после слов «Он что то проворчал себе под нос и пошел из двери», стр. 7, строка 14, приписано:
Чертенокъ на его плече раздвоился и хотелъ вскочить на плечо матери, но въ то время, какъ онъ приближался къ ней, ей стало жалко сына.
Во II главе, после слов «Что же валить? — Вали!», стр. 8, строки 6—7, приписано:
Чертенокъ на плече Мити перевернулся отъ радости черезъ голову.
К концу III главы приписано:
Между темъ чертенокъ, сидевшiй на плече Мити, распухъ до порядочной величины, раздвоился и двойника своего оставилъ въ лавке фотографическихъ принадлежностей.
В IV главе, после слов «И зачем брать купоны», стр. 9, строка 20, приписано:
Чертенокъ, оставшiйся въ лавке, сначала не зналъ, где пристроиться, но какъ только хозяинъ закричалъ, онъ уже сиделъ у него на плече и радостно смеялся.
В VI главе, после слов «порожнем погнал к трактиру», стр. 11, строка 27, приписано:
Чертенокъ распухалъ на плече Евгенiя Михайловича, раздвоился, и двойникъ его побежалъ за Иваномъ Мироновымъ.
В той же главе, после слов «Давай деньги, какую ты имеешь полную праву?», стр. 12, строка 5, приписано:
Чертенокъ, взошедшiй за Иваномъ Мироновымъ въ трактиръ, вдругъ раздвоился, и одинъ вскочилъ на плечо Ивана Миронова, другой на плечо буфетчика.
В VII главе, пocлe слов «В первый раз его вижу», стр. 12, строка 30, приписано:
Чертенокъ, сидя на плече Евгенiя Михайловича, все раздувался и сталъ величиною уже въ большую крысу или маленькаго котенка.
На переписанной на машинке последней странице, заключавшей в себе окончание VII главы, Толстым приписана была к главе еще одна заключительная фраза, в которой сказано, что Иван Миронов решил итти к адвокату жаловаться на Евгения Михайловича, и вслед зa этим написана вся VIII глава, так же как и предыдущая, обозначенная цыфрой VIII и соответствующая VIII главе последней редакции. От нее она отличается более кратким концом и тем, что после слов «но что было важнее всего того, что люди видели», стр. 14, строки 5—6, следовали строки о чертях:
Чертенокъ, оставшiйся после раздвоенiя на плече Евгенiя Михайловича, не только самъ увеличился, но еще испустилъ изъ себя другого, гораздо большаго, чемъ онъ самъ, дьявола, который поместился на плече бойкаго, красиваго, всегда веселаго Василiя-дворника.
VIII и IX главы после этого были переписаны на пишущей машинке, слегка исправлены, переставлены одна на место другой и присоединены к первым семи отредактированным главам. Последний абзац IX главы стал начальным абзацем главы X.
Вслед за этим Толстым написана была новая глава, не обозначенная никакой цыфрой, но, очевидно, мыслившаяся им как десятая (автограф на двух согнутых пополам полулистах писчей бумаги, исписанных, кроме последней четвертушки, с обеих сторон). Рукопись по содержанию соответствует X главе последней редакции и заключает в себе также и материал, легший в основу XI и частью XIII глав. Про Прокофия здесь говорится большей частью то, что позднее связалось с именем Василия.
Часть автографа, соответствующая X главе, в дальнейшем не подверглась никаким поправкам. Лишь в конце Толстым сделана была следующая приписка:
Чертенокъ, жившiй на его плече, сталъ больше, особенно после того, какъ онъ раздвоился и двойника своего оставилъ у Петра Николаевича.
Эта часть, будучи переписана на пишущей машинке, в качестве X главы присоединена была к ранее отредактированным первым девяти главам.
Вторая часть автографа в существенном совпадает с началом XI главы в ее последней редакции, кончая словами «Улик не было. И Прошку выпустили», стр. 17, строка 44. Далее сказано было следующее. Когда Прокофий вернулся домой, Парашу просватали за другого. Дома делать было нечего. С обиды Прокофий пошел в губернский город, где жил поденной работой, пропивая всё, что зарабатывал. Решив вернуться ко второму Спасу к себе домой, он по дороге зашел в деревню переночевать и тут узнал, что купец, снявший помещичий сад, ищет караульщика. К этому купцу и нанимается Прокофий за пять рублей в месяц. Далее о Про кофии сказано:
Обида Петра Николаевича жила въ Прокофье. Нетъ, нетъ, да вспомнитъ, какъ его обидели, какъ Параша изменила и отецъ избилъ. Не верится, чтобы были на свете добрые люди, а живутъ все, только бы себе побольше забрать, а объ другихъ никто не думаетъ.
Получив у хозяина расчет, Прокофий отправился на постоялый двор, где, встретившись с двумя приятелями-поденщиками, подбил их ограбить вместе с ним лавку.
Рукопись кончается после этого так:
Денегъ вынули 800 рублей. 700 онъ оставилъ себе, а 100 роздалъ товарищамъ. Посде лавки онъ залезъ къ богатому купцу и тамъ захватилъ все капиталы. Сотенный билетъ подкинули назадъ, а 27 тысячъ денегъ Прокофiй увезъ съ собой въ другой городъ. Въ другомъ городе попались все трое въ краже шубы.
Всехъ посадили въ острогъ, товарищей Прокофiя въ общую камеру, a Прокофiя отдельно.
Эта вторая часть автографа, будучи переписана на пишущей машинке была вновь радикально переделана.
После того как сказано о том, что Парашу просватали за другого, добавлено:
И Прошка вернулся домой озлобленный противъ Петра Николаевича и всего мiра. Чертенокъ, жившiй на плече Петра Николаевича, отрядилъ своего двойника на плечо Прокофiя.
После двукратных исправлений работа над XI главой была почти закончена. Глава оканчивалась фразой, которая потом Толстым была отчеркнута и рядом с которой им было написано: «пр[опустить]».
Въ остроге онъ сталъ харкать кровью и совсемъ отчаялся, ненавиделъ людей, и себя, и Того, Кто послалъ его въ мiръ.
Но, очевидно, вначале эта вторая часть автографа не была выделена в особую главу и мыслилась Толстым как вторая половина X главы, на что указывает проставленная им цыфра X перед словами «Петръ Николаевичъ Свентицкiй изъ всехъ силъ старался...»
В какой стадии работы над повестью была установлена последняя редакция этой главы, мы не можем сказать с уверенностью; во всяком случае, это было сделано после написания ряда последующих глав, так как в них всё еще вместо Василия фигурирует Прокофий Николаев. Глава дважды переписывалась на пишущей машинке и дважды исправлялась и дополнялась. В копиях она была помечена цыфрой XVI. После того, как сказано о слугах, которые работали, чтобы кормить, поить и веселить господ, приписано:
Около всехъ этихъ господъ, и старыхъ и молодыхъ, вились въ большомъ количестве, какъ мошки въ жаркiй день, маленькiе чертенята, и всякiй разъ какъ Василiй говорилъ себе: хорошо бы такъ пожить, чертенята эти раздваивались, перелезали къ нему на плечо и превращались въ одного увеличивающагося большого, пухлаго дьявола.
Продолжение работы над повестью — в автографе на 6 листах, нумерованных рукой Толстого (1—6). Текст поделен на главы — XI—XVI, причем из XVI главы написана всего лишь одна строка: «Степанъ исполнилъ все, какъ сказалъ ему Николаевъ». В XI главе речь шла о ссоре Петра Николаевича с земским начальником, оправдавшим Прокофия, и о том, что сын земского начальника и его дочь Людмила, настроенные революционно, из-за Петра Николаевича попали в тюрьму (см. вариант № 2). После того как эта глава была переписана, она была зачеркнута Толстым, а эпизод с сыном земского начальника и его невестой, заменившей в фабуле сестру, разработан заново.
Текст XII главы автографа соответствует тексту XIV главы последней редакции и отличается от него лишь очень незначительными частностями, кроме конца главы, в котором вместо Степана фигурирует Кондратий. Он бьет Миронова по лицу, но о том, что он убийца, — не сказано: убивает вора толпа.
Текст XIII главы соответствует тексту XV главы последней редакции, но значительно кратче его. Здесь в числе убийц назван Степан Пелагеюшкин, но убивает он Миронова камнем не потому, что сводит с ним личные счеты, а потому, что мир порешил убить вора. О Степане сказано, что он «высокiй, красивый малый». После слов «Нынче его, завтра меня» стр. 24, строка 7, идет вариант, в котором рассказывается о встрече Степана с Прокофием в остроге и о замысле их совершить побег. Этот вариант впоследствии был развит в III и VIII главах второй части повести, где Прокофий заменен был Василием. Печатаем его под № 3.
Текст XIV главы соответствует тексту XXII главы последней редакции, но он также кратче и схематичнее его. Женщина, стрелявшая в министра, не названа по имени. О ней сказано лишь, что она была невестой одного из заговорщиков, сидевших в тюрьме вместе с Людмилой.
Текст XV главы соответствует IX главе второй части повести в последней редакции. То, что там говорится о Василии, здесь сказано в применении к Прокофию Николаеву. Глава начинается следующими словами:
Въ ту ночь, когда Николаевъ решилъ бежать, въ остроге умеръ отъ тифа арестантъ, содержавшiйся за сопротивленiе властямъ. Въ остроге былъ тифъ, и умирало по человеку почти каждый день, а то и по два.
В дальнейшем изложение близко к тому, что говорится в IX главе второй части последней редакции; лишь отсутствуют некоторые детали, введенные Толстым в копию, при ее исправлении.
С автографа XI — XV глав снята была копия на пишущей машинке, исправлена, и на оставшихся чистых ее страницах Толстым написаны следующие главы повести.
В XI главе, после того как сказано, что земский начальник попрекнул Петра Николаевича шляхетским гонором, Толстым приписано:
Дьяволенокъ, сидевшiй на плече Петра Николаевича, еще раздвоился и послалъ своего двойника земскому начальнику.
Слова «и ненависть между двумя семьями дошла до последней степени» (см. вариант № 2, стр. 420, строки 16—17) были зачеркнуты и вместо них написано:
И вся семья земскаго начальника возненавидела Петра Николаевича, и дьяволъ, перешедшiй отъ Петра Николаевича къ земскому начальнику, утвердился въ этой семье, где озлобленiе противъ Петра Николаевича скоро перешло на предводителя, губернатора, на всехъ жандармовъ.
— дочь казачьего офицера, заменяющая собой в фабуле повести сестру студента — Людмилу.
Здесь кратко рассказывается то, что позднее сказано в XXI главе последней редакции. Но причины ареста студента прежние — предполагаемый донос Петра Николаевича, а не те, о которых сказано в XXI главе. Заканчивается глава словами:
Дьяволъ, жившiй въ семье земскаго начальника, свилъ теперь гнездо на ея плече и съ каждымъ днемъ становился все больше и больше.
После этого глава эта была еще дважды переработана в копиях, переписанных на пишущей машинке. В первой переработке названы имя и фамилия арестованного студента — Валентин Тюрин, сделано много поправок, приближающих текст главы к последней ее редакции, но причины ареста студента остаются всё те же. Вторая переработка представляет собой последнюю редакцию главы. Здесь многое по сравнению с первой переработкой было Толстым исправлено и дополнено. Арестовывают Тюрина за агитацию среди крестьян того села, в котором управляющим был Петр Николаевич. Глава попрежнему помечалась цыфрой XII.
После такой мотивировки ареста Тюрина большая часть первоначальной XI главы, где речь шла о ссоре отца Тюрина — земского начальника с Петром Николаевичем и о том, что арест студента связывался с предполагавшимся доносом Петра Николаевича, сама собой устранялась, и она была зачеркнута. От главы остался лишь первый абзац, который был присоединен к концу предыдущей главы, ставшей теперь одиннадцатой.
Лишь в конце сделана следующая приписка:
И дьяволъ, жившiй на немъ, раздвоился, растроился, расчетверился, расчленился на десятокъ дьяволовъ и вошелъ во всехъ техъ, кто билъ Ивана Миронова.
Цыфра XII стерта и заменена цыфрой XIV.
Первоначальная XIII глава была переписана и исправлена дважды. Трудно сказать, к какой стадии работы над повестью должны быть приурочены эти исправления. Во всяком случае, они были сделаны позже написания первоначальной XVIII главы (см. ниже). В первой копии Толстой колебался, какое убийство приписать Степану — Ивана Миронова или Петра Николаевича: всюду, где говорится об убийстве Миронова, его имя было зачеркнуто и сверху написано «П[етра] Н[иколаевича]», но потом второе имя было также зачеркнуто и восстановлено первое. Имя Прокофия, с которым в этой редакции главы Степан встречается в остроге, заменено именем Василия.
При вторичной правке глава была, с одной стороны, сокращена, с другòй — значительно дополнена. Выброшен эпизод встречи Степана с Василием в остроге, нашедший себе затем место в более развитом виде в III и в VIII главах второй части повести, и добавлено всё, что говорится о Степане в последней редакции XV главы первой части.
Первоначальная XIV глава исправлена и дополнена так, что она соответствует почти буквально тексту XXII главы в последней редакции. В ней лишь отсутствует еще часть текста, начинающаяся словами «Заговора, разумеется, никакого не было» и кончающаяся словами «mais vous savez — le devoir», стр. 31, строка 39 — стр. 32, строка 12. Эта часть текста добавлена была в следующей копии главы, которая, будучи слегка исправлена и дополнена, образовала последнюю редакцию главы. Кроме того, в конце главы было написано:
Дьяволъ, жившiй въ ней, не уменьшался, но раздвоился въ тотъ самый моментъ, когда она стреляла въ министра, и, перескочивъ на министра, уже не оставлялъ его.
Цыфра XIV, обозначавшая главу, исправлена на XIII.
Первоначальная XV глава была исправлена так, что текст ее совпал с текстом IX главы второй части повести в последней редакции. Исправление главы в описываемой копии, очевидно, происходило дважды (во второй раз тогда, когда поступки Прокофия приписаны были Василию). Цыфра XV заменена цыфрой XVI.
Вслед за тем на оставшихся 3 1/2 чистых страницах Толстым написано продолжение повести — две главы полностью и одна частично. Обозначены они цыфрами XVII, XVIII и XIX.
Глава XVII автографа соответствует по содержанию тексту ХVII главы последней редакции, но кратче его. Весь рассказ ведется от имени автора, диалог отсутствует. О том, что два крестьянина были приговорены к повешению, еще не сказано.
Глава XVIII представляет собой первоначальный набросок текста, легшего позднее в основу второй половины XV главы и всей XXIII главы. Вместо Василия фигурирует пока еще Николаев. Кратко, чисто описательно и внешне перечисляются убийства, которые совершил Степан: он убил лесника — сторожа и его жену, взяв у них 2 рубля 70 копеек денег, билет и одежду, затем убил еще двенадцать человек. Эпизод убийства в уездном городе Марьи Семеновны рассказан кратко, без тех психологических подробностей, которые имеются в описании этого эпизода в его последней редакции, и самое имя убитой не названо (см. вариант №4).
Глава XIX, лишь начатая в этом автографе, соответствует по содержанию началу I главы второй части. Тут речь идет о том, что Степан мучился последним убийством трое суток, а на четвертые пошел к становому.
полулистах почтовой бумаги, исписанных с обеих сторон, он был исправлен и сильно дополнен.
В главе XVII, после того как сказано, что крестьяне сожгли у Петра Николаевича ригу и гумно, приписано:
Сделалъ это Прокофiй. Все знали это, но уличить его не могли.
Затем добавлен новый абзац, в котором идет речь о знакомстве Петра Ивановича в поволжской губернии с одновладельцем села Максимом Петровичем Ивановым и его свояченицей Марией Семеновной. Характеристика Марии Семеновны очень близка к характеристике той Марии Семеновны, которая фигурирует в XVI главе последней редакции и которую позже убивает Степан. Когда мужики убивают Петра Николаевича, она бросается в толпу, чтобы защитить его. На суде она просит простить убийц. Тут же упоминается о портном, который жил и работал у Марии Семеновны и который под влиянием примера ее жизни, стал задумываться (см. вариант 5). Бòльшая часть абзаца, в том числе всё то, что говорится о Марии Семеновне, зачеркнуто Толстым, и ее образ, как и имя, а также фигура портного были использованы им затем в другой обстановке и в другом окружении.
После этого глава эта, будучи дважды переписана на пишущей машинке, дважды была исправлена и дополнена Толстым.
и ряд подробностей, в роде того, что Степан не мог переносить голоса и взгляда убиваемой женщины, что после убийства он закурил папиросу и почистил свою одежду, и др. Но введена новая фраза, впоследствии вычеркнутая:
Тамъ лежала та самая женщина, про которую говорили Степану, что ее пожалеть надо, что она всехъ бедныхъ призираетъ, больныхъ лечитъ, заключенныхъ посещаетъ.
В дальнейшем Толстой сильно переработал и расширил материал этой главы. Часть его вошла в состав XV главы последней редакции, другая часть образовала XXIII главу, и по связи с этой последней была написана XVI глава. XXIII глава редактировалась пять раз (т. е. пять раз переписывалась и исправлялась), XVI — три paзa. Конец XVI главы от слов «Получила раз Мария Семеновна» и кончая словами «Человек, с которым она столкнулась, был Степан», стр. 32, строки 19—38, был сделан началом XXIII главы.
Обработка XXIII главы (по окончательному счету) шла в направлении психологической детализации и натуралистичности описаний. Так, сцена убийства жены извозчика и ее детей, прежде чем получить последнюю обработку, постепенно преодолевая голый схематизм стиля, последовательно прошла через следующие промежуточные стадии:
[1] Потомъ Степанъ одинъ зашелъ къ мещанину въ городъ, сказалъ, что дело есть, подождетъ хозяина. И когда жена пустила его, онъ убилъ ее и двухъ детей.
— изъ ихъ деревни. Извощика дома не было. Онъ сказалъ, что подождетъ, и сиделъ, разговаривая съ бабой. Потомъ, когда она повернулась къ печи, онъ схватилъ ножъ и убилъ ее. Дети стали кричать, онъ убилъ и ихъ.
Следовавшая вслед за этим в ранней редакции фраза:
Потомъ онъ зашелъ въ караулку ночевать, убилъ топоромъ старуху и старика, взялъ поддевку и 40 копеекъ денегъ — была зачеркнута, так как она разрослась в целый эпизод, приуроченный к концу XV главы, где идет речь об убийстве Степаном содержателя постоялого двора и его жены.
Работа над эпизодом убийства Степаном Марии Семеновны также прешла через ряд стадий. Помимо большого количества второстепенных, большей частью стилистических исправлений и дополнений, было добавлено, что Степан не мог больше переносить взгляда Марии Семеновны и потому ускорил убийство ее. Далее была добавлена такая подробность: после убийства Марии Семеновны «Степанъ закурилъ папироску, посиделъ, почистилъ свою одежду и вышелъ». Образ Марии Семеновны далеко не сразу определился в этом эпизоде. Лишь в процессе работы над эпизодом Марии Семеновны усвоены были и имя и — в общих чертах — самый облик той Марии Семеновны, свояченицы Максима Петровича Иванова, о которой Толстой первоначально говорил в главе, связанной со сценой убийства Петра Николаевича. Оттуда же и фигура портного, которая вместе с характеристикой Марии Семеновны нашла себе место в особой XVI главе (первоначально фигурировали два портных — один взрослый, другой малый — ученик).
Фигура портного организовала собой ряд эпизодов повести, вначале, видимо, не предусмотренных Толстым. Сама она, очевидно, понадобилась для мотивировки превращения крестьян-покупщиков земли в сектантов (глава XVIII). Дальнейшая судьба сектантов рассказана в главах XIX в XX. Но события, о которых говорится в двух последних главах, требовали предварительно написания XII главы, в которой сказано о повороте в судьбе священника Михаила Введенского, в главах XIX и XX фигурирующего в качестве архимандрита Мисаила. Мы имеем автографы главы XII (четвертушка писчего листа и полулист почтового листа) и глав XVII — XX (полулист писчей бумаги, согнутый пополам, и полулист почтовой бумаги). Качество бумаги обоих автографов, цвет чернил и детали почерка совершенно одинаковы — указание на то, что они писались почти одновременно, один вслед за другим.
В автографе вся глава значительно кратче, чем в последней редакции. Речь в ней ведется целиком от лица автора, диалоги отсутствуют. Ничего не говорится о размышлениях законоучителя по поводу увеличивающихся безнравственности и атеизма, нет и таких деталей, как указание на то, что законоучитель говорил, «поглаживая рукой гладкие бока наперсного креста», или «дрожа подбородком, так что тряслась его редкая бородка». Ничего еще не сказано о причинах вражды между законоучителем и Смоковниковым, отсутствует и сцена их столкновения. Жена владельца магазина, прежде чем отправиться в гимназию, идет с жалобой на гимназиста к его отцу — Федору Михайловичу. Сын (по забывчивости Толстой всюду его называет здесь Ваней вместо Мити) сначала отпирается, потом признается. Отец бьет его и прогоняет. По жалобе Федора Михайловича в Петербург законоучителя увольняют, и тогда законоучитель решается итти в монахи. Заканчивается глава словами:
Проповеди его, вЪ которыхъ онъ громилъ неверiе, а главное, крамолу, стали обращать на себя вниманiе, и въ то время, какъ совершили покушенiе на министра, онъ написалъ и прочелъ умилительную проповедь о добродетели министра и о вреде, ужасе, и безнравственности крамольниковъ, служителей дьявола.
Въ высшихъ кругахъ стали знать и ценить Михаила. Онъ былъ призванъ въ архимандриты и назначенъ викарiемъ въ одну изъ дальнихъ губернiй.
Автограф трижды был исправлен и дополнен в копиях, переписанных на пишущей машинке. Во всех этих копиях сын Федора Михайловича неизменно называется Ваней. Во второй копии впервые жена хозяина магазина фотографических принадлежностей называется по имени и отчеству — Марией Васильевной. В определении дальнейшей судьбы законоучителя после ухода его из гимназии Толстой колебался. В автографе законоучитель после назначения его ректором семинарии получает сан архимандрита и назначается викарием в одну из дальних губерний. Далее — он оказывается миссионером в одной из южных губерний, зараженных штундизмом; в следующей редакции речь идет только о том, что законоучитель получил место ректора и был переведен в столицу. Наконец, в последней редакции сказано о том, что законоучитель постригся в монахи под именем Мисаила и получил место ректора семинарии в поволжском городе, т. е. в тех местах, где произошло и убийство Петра Николаевича.
В конце первого абзаца главы приписано:
Чертенокъ, поместившiйся на спине ея мужа, раздвоился и не покидалъ теперь жену.
После слов, с которыми законоучитель обращается к Марии Васильевне, добавлено:
Такъ говорилъ отецъ Михаилъ и не зналъ, что чертенокъ, сидевшiй на плече Марiи Васильевны, распухъ, раздался и перескочилъ на плечо отца Михаила.
«имеет в виду только благо и спасение юноши», стр. 19, строки 17—18, также добавлено:
И въ то время, какъ онъ такимъ образомъ обманывалъ себя, чертенокъ, вскочившiй на его плечо, какъ гутаперчевая раздуваемая подушка, сталъ быстро распухать и увеличиваться.
В автографе главы XVIII—XX обозначены цыфрами XXIII и XXIV, причем XXIII глава автографа соответствует XVIII главе повести в последней редакции, а глава XXIV была разбита на две, соответствующие главам XIX и XX в последней редакции.
XXIII глава автографа, будучи переписана однажды на пишущей машинке, слегка исправлена рукой Толстого. Еще в автографе Толстой колебался, куда отнести место действия этой главы. В начале оно происходило «въ глухомъ селе Кiевской губернiи Васильковскаго уезда». Затем эти слова были зачеркнуты и вместо них написано. «Въ Землянскомъ уезде Воронежской губернiи». В копии последние слова были зачеркнуты, вновь восстановлены, опять зачеркнуты и вместо них написано: «Въ селе, изъ котораго былъ портной». Ни Киевская, ни Воронежская губернии не подходили потому, что события, рассказанные в этой главе, необходимо было связать с местом служения архимандрита Мисаила, который действовал в одной из поволжских губерний.
По забывчивости в автографе всех трех глав Толстой называет архимандрита его мирским именем — Михаилом. В этой копии, как и в копиях следующих глав, Толстой слово «Михаил» всюду исправил на «Мисаил». Цыфра XXIII, обозначавшая главу, рукой Толстого исправлена на XIX, а затем рядом с ней посторонней рукой поставлена цыфра XVIII.
В первой копии рукой Толстого в самом начале главы дописано:
Въ Воронежской епархiи появилась среди крестьянъ секта людей, не признающихъ иконъ и таинствъ. Люди эти бросили пить вино, курить табакъ, перестали ругаться и помогали другъ другу.
Толстой зачеркнул это вступление, так как о том же говорилось в пpедыдущей главе. Далее после слов «сказал отец Мисаил», стр. 28, строки 11—12, было добавлено всё продолжение от слов «Он был рад этому поручению» до конца абзаца.
Во второй копии после слов «сказал архиерей», стр. 28, строки 15—16, были зачеркнуты следующие слова, имевшиеся в автографе:
Вместо этого сказано, как архиерей принимал пухлыми руками чашку чая, и добавлено его обращение к служке насчет второго варенья к чаю.
В третьем от конца главы абзаце «Но не забывая себя» исправлено на «Но, как человек небогатый». Затем приписаны два последние абзаца главы.
Вторая часть первоначальной XXIV главы в копии была исправлена Толстым однажды. Глава обозначена рукой Толстого неопределенно — цыфрой X с многоточиями. Исправлений довольно много, особенно в конце главы, но они большей частью не вносят существенных смысловых и стилистических вариантов по сравнению с автографом. Забыв, что Мисаил уже ранее был назван архимандритом, Толстой в копии к концу главы приписал: «Отцу же Мисаилу дали награду и сделали архимандритомъ».
Между тем к переписанному началу первоначальной XIX главы автографа, о котором речь идет на стр. 569, присоединено продолжение, соответствующее вместе с этим началом начальным главам второй части последней редакции повести. Эти главы обозначены цыфрами XIX, XX и XXI.
в руки властей. Далее несколько раз подчеркивается покорность Степана, его смирение и религиозное настроение, в результате чего получается ощущение резкого перехода от образа необычно жестокого разбойника к образу покаянному. Так, про Степана сказано, что он отвечает смотрителю «покорно». Когда смотритель его бьет кулаком в челюсть, он говорит: «благодарю васъ, такъ мне и надо. Я того стою». Сидя в камере, Степан что-то шепчет, плачет или молится. На допросах следователя он не только правдив, но и тих. Далее — он «про себя разсказывалъ не только правдиво, но какъ будто нарочно усиливалъ свою и одну свою вину: товарищей же онъ, очевидно, выгораживалъ». В ответ на совет следователя говорить правду, потому что полное сознание облегчит его наказание, «Степанъ отвечалъ, что онъ стоитъ наказанiя самаго тяжелаго». Когда его спрашивает прокурор, не имеет ли он жалоб и не нужно ли ему чего, «онъ отвечалъ, что онъ не стоитъ того, чтобы съ нимъ такъ хорошо обращались, а что просилъ бы объ одномъ, чтобы ему дали книгу — Евангелiе» (он оказывается здесь немного грамотным). Прокурор поражен «кроткимъ, спокойнымъ и достойнымъ видомъ Степана». Про Степана же смотритель тюрьмы говорит: «Батюшка его исповедывалъ, говорить тоже, что вполне раскаянный человекъ».
XX глава автографа соответствует II главе и части IV главы второй части последней редакции повести. Здесь нет еще эпизода попытки Степана к самоубийству, нет рассказа о сне Степана, в котором он видел убитую им Марию Семеновну. Степан вспоминает между прочим, как он добил Петра Николаевича; вспоминает и свои дела с Прокофием Николаевым. Евангелие он стал читать до встречи с сектантами. С ними он сталкивается впервые в общей камере, куда его переводят после того, как отдельная камера понадобилась для присланных политических. О сектантах, встрече с ними Степана и впечатлении, произведенном ими на него, сказано общо:
Въ общей камере были судимые за распространение ложнаго ученiя сектанты. Съ ними особенно сблизился Степанъ, и ученiе, которое передалъ ему сектантъ, объяснило для Степана то, что онъ смутно начиналъ понимать при чтенiи Евангелiя. И съ техъ поръ Степанъ понялъ, что жизнь его духовная, свободная и, не заботясь о себе, думалъ только о томъ, какъ бы сделать такъ, чтобы все люди поняли это, и кончилось бы воровство, грабежи, убiйства, развратъ, наказанiя, и все люди жили бы одной семьей, не враждуя другъ съ другомъ, а помогая другъ другу.
Начало XXI главы автографа соответствует началу VI главы второй части последней редакции повести.
Автограф переписан был на пишущей машинке (6 четвертушек, исписанных с одной стороны, и полулист, на котором исписано было лишь начало первой страницы). Переписанное было исправлено и дополнено рукой Толстого на полях, на одной оборотной чистой странице и на оставшихся чистых страницах полулиста.
и покорности, приданные первоначально Толстым Степану, были устранены, и облик его стал сурово-замкнутым, сдержанным.
XX глава лишь в первом абзаце приблизилась к последней редакции II главы второй части повести. Здесь впервые выведена фигура сектанта Чуева, с которым сближается Степан:
Совсемъ же его виденiя прошли, когда онъ сошелся съ Чуевымъ, сидевшимъ въ одной тюрьме съ нимъ. Чуевъ объяснилъ ему, что законъ церковный ложный, а что истинный законъ только въ Евангелiи, и читалъ ему Евангелiе. Но Чуева перевели въ другой острогъ. И тогда Степанъ захотелъ самъ читать Евангелiе.
Вслед за этим к этой главе приписано окончание, в котором речь идет о каторжнике-палаче Махоркине и которое почти буквально соответствует V главе второй части повести.
После этого глава эта, будучи несколько раз переписана на пишущей машинке, была обрабатываема, исправляема и дополняема не менее четырех раз. Одновременно отдельные абзацы ее были переставлены при помощи ножниц. В результате одна глава сначала была разбита на две — вторую и третью, а затем на четыре, и таким образом образовалась последняя редакция глав II, III, IV и V второй части повести. Существенных стилистических и смысловых вариантов эти переделки и дополнения не дают. Вероятно, одновременно с этим был написан автограф VIII главы второй части повести. Будучи переписан на пишущей машинке, этот автограф был исправлен и дополнен Толстым, так что текст его увеличился почти вдвое. В копии глава эта была обозначена цыфрой IV, затем уже переделанной на IX.
В связи с этим первоначальная XIV глава была исправлена так, что сказанное там о Прокофии Николаеве было применено к Василию и образовало IX главу второй части. Эта IX глава после переделки вначале помечена была цыфрой V. Таким образом, очевидно, IV и V главы второй части повести стали VIII и IX после того, как первоначальная XX глава, ставши II главой второй части повести, была окончательно разбита на четыре главы.
Заметим попутно, что следующая натуралистическая деталь — «Василий вернулся в мертвецкую, снял с холодного, как лед, мертвеца полотно (он коснулся его руки, когда снимал полотно)» — вписана была Толстым лишь в последнюю редакцию главы.
Переписанная часть первоначальной XXI главы, слегка исправленная, была продолжена Толстым на оставшихся чистых страницах полулиста.
Там же вслед зa ней написана остальная часть следующей главы, кончая словами «И теперь последнее взяло верх», стр. 42, строки 13—14. Эта глава обозначена была первоначально цыфрой XXII. Будучи переписаны на пишущей машинке и исправлены, обе главы были обозначены цыфрами VI и VII и вошли в состав второй части повести. При этом к VII главе был дописан конец. В нем убитая женщина, смутившая совесть Степана, названа Толстым ранее не фигурировавшей фамилией Мининой, и то, что тут Толстой говорит о ней, совершенно расходится с тем, что сказано было о Марии Семеновне:
опеку, и уговорилъ переехать къ нимъ. Дядя отобралъ у нея все деньги и давалъ ей 30 рублей въ месяцъ, которые она раздавала беднымъ. Это отношенiе Мининой къ имуществу особенно поразило Лизу.
В копии первая фраза этого варианта была исправлена Толстым так: «Она до подробностей узнала исторiю Марiи Семеновны и была поражена всемъ темъ, что узнала о ней». Затем всё продолжение варианта было зачеркнуто и вместо последней его фразы написано: «Лизе страшно захотелось быть такой Марiей Семеновной».
Вслед зa этим Толстым написана была глава, обозначенная им вторично цыфрой XXII и соответствующая главам X и XI второй части повести. В копии эта глава была разделена на две, причем часть текста, соответствующая главе X второй части, занумерована была Толстым цыфрой VI, а часть текста, соответствующая XI главе, — цыфрой VII. Переписчиком же обе главы обозначены цыфрой IX, поставленной на месте стертой XXII, затем рядом с IX карандашом написано X. Копия автографа не заключает в себе почти никаких поправок. Но в трех местах в ней сделаны добавления о чертях. В X главе после первого абзаца Толстым приписано:
Тотъ дьяволъ, который жилъ на шее Петра Николаевича, перешелъ къ ней.
В XI главе, после слов «Наталья Ивановна вдруг покраснела, вспотела даже от мыслей», стр. 45, строки 34—35, добавлено:
Затем в той же главе добавлено после слов «А я прощаю», стр. 45. строка 42:
И услыхавъ эти глупыя слова, дьяволъ соскочилъ съ ея плеча и не смелъ ужъ более сесть на него.
На оставшихся чистыми страницах полулиста, на котором кончалась копия X — XI (первоначально XXII) главы, написана была следующая глава (соответствующая XII главе второй части в последней редакции) и затем на девяти отдельных листках — все остальные главы повести.
В первую очередь были написаны главы, соответствующие главам XIV, XV, XVIII и XX второй части повести в окончательной редакции и пронумерованные рукой Толстого цыфрами от ХХІV до XXVIII. Затем — три главы, соответствующие главам XIII, XVI и XVII второй части. Они точно не нумерованы: каждая из них снабжена цыфрой XX с последующим рядом палочек. Такая нумерация обозначала, что Толстой не определил еще этим главам их места среди других.
были лишь в главах XIII, XV, XVI и XVII, причем серьезному исправлению подвергся лишь последний абзац XV главы, который первоначально читался так:
И все, знавшiе царя и прежде и после, не могли не видеть, какъ съ этого дня изменился царь и сталъ строже къ себе, внимательнее къ своему делу и добрее и кротче решалъ дела, подлежавшiя его решенiю.
На этом работа Толстого над повестью остановилась. Из предшествовавших копий были отобраны исправленные Толстым в последний раз, причем некоторые страницы, заключавшие в себе особенно много поправок, были вновь переписаны и частью подверглись новой легкой авторской правке. После этого получилась цельная рукопись текста «Фальшивого купона», описанная у нас под № 6 и представляющая собой последний этап в работе Толстого над этим произведением.
22 января 1904 г. Толстой записал в Дневник: «Нынче занимался Купоном и колеблюсь, оставить или уничтожить чертей». В конце концов чертей он решил уничтожить и всюду, за исключением трех мест (главы X и XI второй части), приписки с упоминанием чертей были им отчеркнуты с пометкой «пр[опустить]». Эта пометка, разумеется, относится и к обеим указанным главам второй части и не поставлена там по рассеянности.
Повесть обрывается на начале XX главы второй части. Какая часть повести не дописана, сказать трудно. Во всяком случае, во многом в ней не сведены концы. Не рассказана до конца судьба Турчаниновой, Махина, Василия и некоторых других персонажей. Кроме того, в последней редакции не устранены некоторые противоречия, о которых ниже. Это указывает на то, что и написанное Толстым окончательно не отделано им.
«Записках христианина», написанных в 1881 году, говорит следующее.
«Не помню, как и через кого попал ко мне кучером только что вышедший в бессрочные артиллерист Ларивон, из деревни Тросны, зa 8 верст от меня. Тогда я воображал, что освобождение крестьян есть очень важное дело, и я весь был поглощен им, и Ларивон, которого я подолгу во время наших переездов видал перед собой на козлах, мало занимал меня. Помню, молодцоватый высокий парень-щеголь. Он завел себе шляпу с павлиньими перьями, красную рубаху и безрукавку. И помню, едем мы paз, встречаем баб, и они что-то сказали. Ларивон обернулся ко мне и улыбаясь говорит: «вишь, говорят, не на барина смотреть, а на кучера». Помню я его тщеславную добродушную улыбку, помню всегдашнюю расторопность, исправность, веселость и хоть и привычную нам, но в Ларивоне поражавшую смелость. Была пристяжная кавказская, гнедая, злая лошадь. Завизжит, бывало, и бьет нарочно в человека, когда попадет постромка за ногу или вожжа под хвост. Ларивон подходил к заду и как с теленком обращался с ней. Так он и отслужил у меня, пока я не уехал. И осталось у меня воспоминание славного, доброго, веселого и хорошего парня. Такой он и был.
В нынешнем году осенью пришла Тита Борискина (наш мужик) баба..... — Что скажешь? — Да об своей горькой вдове — Ларивоновой. Дочь она мне, зa Ларивоном была, кучером жил у вас.
Я вспомнил с трудом Ларивона....
Я стал расспрашивать, и вот что мне рассказала старуха. Ларивон после меня женился на ее дочери, завелся хозяйством с братом и жил хорошо. Но, человек уже оторванный от своей прежней жизни, изломанный солдатством, он дома уже был не жилец, и его опять тянуло на должность, чисто ходить, сытней есть, чай пить. Брат отпустил его, и он поступил в кучера к очень хорошему человеку, мировому судье. Опять, как со мной, он стал ездить, щеголять в безрукавке. И мировой судья был им доволен. Случилось paз, отправил мировой судья лошадей домой и велел покормить дорогой на постоялом. Ларивон покормил, но на четверку овса показал, а не скормил и выпил на эти деньги. Узнал это мировой судья. Как поучить человека, чтоб он таких дел не делал? Прежде были розги, теперь суд. Мировой судья подал товарищу прошение. Мировой судья надел цепь, вызвал свидетелей, привел к присяге кого следует, предоставил право защите, встал и по указу его императорского величества приговорил к меньшей мере наказания, пожалел человека, на два месяца в острог в г. Крапивну....
что он и прежде пивал, но с тех пор ослаб. Несмотря на то, что он ослаб, мировой судья взял его опять к себе, и он продолжал жить у него, но стал больше пить и меньше подавать домой брату. Случилось ему отпроситься на престольный праздник. Он напился. Подрались мужики и одного прибили больно. Опять пошло дело к мировому судье. Опять цепь, опять присяга, опять по указу его императорского величества. И Ларивона посадили на 1 [год] и 2 месяца. После этого он вышел, уже вовсе ослабел. Стал пить. Прежде и выпьет, разума не теряет, а теперь стакан выпьет и пьян, не стали его уже и держать в кучерах. От работы отбился. Работал с братом через пень колоду. И только и норовил, что бы где выпить.
Старуха рассказывала, как в последнее она видела его на воле: «Пришла я к дочери. У них сватьба была у соседа. Пришли со сватьбы, легли. Ларивон просил 20 копеек на выпивку, ему не дали. Лег он на лавке. — Старуха рассказывала: — только стал свет брезжить, слышу, Ларивон встал, заскрипели половицы, пошел в дверь. Я еще окликнула его: куда мол. Голоса не отдал и ушел. Только мы полежали, поднялась я. Слышу нa улице крик — вышла. Идет Ларивон и на спине борону несет, а вдовая дьячиха за ним гонит, кричит караул, замок в клети сломал, борону украл. А уж белый свет. Собрался народ, староста, взяли, связали, отправили в стан. Потом уж и дьячиха тужила, не знала, что будет за борону. Не взяла бы, говорит, греха на душу».
Повели Ларивона в острог. Суда дожидался 6 месяцев, вшей кормил, потом опять присяга, свидетели, права, по указу его императорского величества посадили Ларивона в арестантские роты на 3 года. Там он не дожил 3 лет, помер чахоткой» (ГТМ).
Эпизод убийства крестьянами управляющего имением Петра Николаевича Свентицкого, рассказанный в XVII главе I части «Фальшивого купона», почти точно воспроизводит случай убийства крестьянами 14 апреля 1887 г. А. В. Станиславского, управляющего имением Н. А. Тучковой-Огаревой Долгоруково. По этому делу, как и по делу Свентицкого, было повешено двое крестьян. Эта казнь очень взволновала Толстого, и еще в 1904 г. он говорил о ней в беседе с А. Б. Гольденвейзером. (Подробные обстоятельства убийства Станиславского см. в комментарии H. Н. Гусева к статье Толстого «По поводу дела Скублинской», т. 27 наст. изд., стр. 741—743.)
————
«Фальшивый купон» был напечатан в первом томе «Посмертных художественных произведений Льва Николаевича Толстого» под редакцией В. Г. Черткова, в издании А. Л. Толстой, Москва, 1911, однако с цензурными урезками. В первой части исключено: в XII главе фраза «Наплевать мне на ваш сан», стр. 19, строка 45; в XV — от слов «Степан никогда не имел уважения к начальству», кончая «посылали в остроги вшей кормить», стр. 24, строки 11—21; в XVIII — фраза «И перестали ходить в церковь и снесли попу иконы», стр. 27, строка 44 — стр. 28, строка 1; в XX главе — бòльшая ее часть, от слов «На вопрос о том, почему они отпали» и кончая «выскочили из избы и вернулись по домам», стр. 29, строки 6—40. Во второй части, в III главе, исключены слова: «что его ссылали за истинную веру Христову, за то, что обманщики-попы духа тех людей не могут слышать, которые живут по Евангелию и их обличают» и затем слова «что евангельский закон в том, чтобы не молиться рукотворенным богам, а поклоняться в духе и истине», стр. 37, строки 4—6, 7—9, от XIV главы уцелел лишь последний абзац, глава XV исключена целиком.
Эти пропуски отсутствуют в тексте повести, напечатанном в первом томе вышедшего одновременно в Берлине в издании «Свободного слова», также под редакцией В. Г. Черткова, собрания посмертных произведений Толстого.
Что касается текстологической стороны, то оба эти издания выполнили ее в общем удовлетворительно, хотя и не избегли кое-каких ошибок, большей частью мелких; московское издание отредактировано тщательнее берлинского. Как то, так и другое, основывались не только на последней хронологически рукописи — на исправленной копии, но привлекали, хотя и не систематически, автографы.[123] Необходимость привлечений этих последних диктуется тем, что переписчики часто небрежно или неверно воспроизводили написанное Толстым; Толстой же не замечал сплошь и рядом этих промахов копий и не исправлял их.
Оба издания вводят также конъектуры, устраняющие противоречия текста, окончательно не отделанного и не проверенного Толстым, причем московское издание прибегает к конъектурам чаще, чем берлинское.
Большая часть этих конъектур оговорена в примечаниях к московскому изданию.
1) В XX главе первой части исключены заключительные слова главы, читающиеся в рукописях: «и сделали архимандритом», так как из главы XVIII видно, что Мисаил уже был архимандритом.
2) В XXI главе той же части в словах «где она виделась с Тюриным» стр. 31, строка 70, в целях синтаксической правильности «где» исправлено на «и».
3) В V главе второй части, стр. 40, строка 15, стоящее в рукописях слово «Пензу» исправлено на «Симбирск», так как в XXI главе первой части сказано, что имение Ливенцовых, в котором произошло убийство Петра Николаевича, было в Симбирской губернии. Пенза, как место казни двух крестьян, было указано Толстым в связи с тем, что действительный факт убийства крестьянами управляющего Станиславского имел место в Пензенской губернии, где было имение Тучковой-Огаревой.
4) В VII главе второй части в автографе было написано: «то, что он слышал от Ст. о последнем убийстве». Здесь «Ст.» обозначало «Степана», но переписчик написание «Ст.» расшифровал как «станового». Толстой не заметил ошибки переписчика и приписал к переписанной фразе: «и то, что рассказал сам Пелагеюшкин о том, как кротость» и т. д. В виду того что эта приписка вызвана была ошибкой в копии, редактор вполне основательно исключает ее, восстанавливая вместо ошибочного «станового» правильное «Степана», стр. 42, строки 5—6.
«у Лизы между темъ началась борьба съ ее матерью (именiе было отцовское)». Но дальше, в XII главе, речь идет о борьбе Лизы с отцом, почему редактор вводит здесь перестановку, стр. 42, строки 24—25.
Кроме того, сделаны следующие неоговоренные конъектуры:
6) В IX главе первой части, стр. 15, строка 13, поставлена цыфра 10 вместо стоящей в последней копии 15, во фразе «имение в 300 десятин через 15 лет стало образцовым». В автографе цыфры 10 и 15 написаны одна на другой, так что нет возможности решить, что на что исправлено: 10 на 15 или наоборот. Но логически правильна лишь цыфра 10, так как выше сказано, что имение Петром Николаевичем приобретено было 12 лет назад.
7) В XII главе той же части и в XIX главе второй части гимназист Смоковников называется «Митя» вместо стоящего в автографе и в копиях «Ваня». Конъектура эта сделана на том основании, что в первых трех главах гимназист всюду называется Митей.
8) В XIV и XVIII главах второй части стоящее в автографах и в копиях имя архимандрита «Михаил» исправлено редактором на «Мисаил», так как из предыдущего известно, что свое мирское имя Михаил законоучитель переменил на имя Мисаил, когда поступил в монахи.
Как в московском, так и в берлинском изданиях, особенно в последнем, в ряде мест текст оригинала, как сказано было выше, воспроизведен недостаточно точно; это происходило тогда, когда — в отдельных случаях — редактор вынужден был полагаться лишь на копии, не сверяя их с автографами. Так, например, в VI главе первой части в обоих изданиях после слов «и надеялся продать, но провозил», стр. 10, строки 40—41, пропущено стоящее в автографе «до вечера»; там же после слов «Иван Миронов готов был», стр. 11, строка 3, пропущено «даже»; там же после слов «Рассказал, что», стр. 11, строка 32, напечатано отсутствующее в автографе «был»; там же после слов «Сидор! кликни ка», стр. 12, строка 6, вместо стоящего в автографе «полицейского» напечатано «помощника», и т. д.
В вышедшем в 1930 году XIV томе полного собрания художественных произведений Толстого (Государственное издательство, Москва — Ленинград, 1930, редакция К. Халабаева и Б. Эйхенбаума) текст «Фальшивого купона», как заявлено редакцией, вновь был напечатан по автографам и копиям. В результате — ряд ошибочных чтений московского и берлинского изданий был устранен, но часть таких чтений, в том числе и все выписанные выше, и в этом издании были удержаны. Произошло это оттого, что редакция, видимо, не воспользовалась рукописью ГТМ, описанной под № 2. Все конъектуры московского издания, за исключением 2-й, приняты и в этом новейшем издании.
В настоящем издании печатаем «Фальшивый купон» по автографам и исправленным рукой Толстого копиям, каждый раз сверяя копии с автографами. Считая конъектуры московского издания логически правильными, в настоящее издание вводим однако лишь четвертую, шестую и седьмую, как бесспорные.
Сноски
Комментарии Н. К. Гудзия