Дьявол (Примечания)

Примечания

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ ПОВЕСТИ «ДЬЯВОЛ».

В конце 1880-х и в начале 1890-х гг. Толстой усиленно был занят работами над художественными произведениями и отчасти статьями на тему половой любви. К этому периоду относится написание «Крейцеровой сонаты», «Послесловия» к ней и статьи «Об отношениях между полами», а также начало работы над «Коневской повестью», впоследствии разросшейся в роман «Воскресенье», и «Отцом Сергием». Одновременно Толстой много писал на эту тему в письмах к разным лицам, преимущественно к В. Г. Черткову. На эту же тему написана и повесть, озаглавленная Толстым в исправленной им копии автографа «Дьявол» и в автографе еще не имевшая никакого заглавия. Она была написана начерно в течение двух недель, в промежуток между окончанием предпоследней редакции «Крейцеровой сонаты» и началом работы над последней ее редакцией. В дневниковых записях, связанных с работой над «Дьяволом», эта повесть всюду называется «История Фредерикса» (или «Фридрихса»). К работе над ней Толстой приступил 10 ноября 1889 г. Под этим числом он записал в дневник: «После обеда неожиданно стал писать историю Фредерикса». Эта же дата рукой Толстого поставлена на обложке автографа. О работе над «Историей Фредерикса» далее упомянуто в дневниковых записях от 11, 12, 13 и 14 ноября. 11 ноября в связи в этой работой Толстой записывает в записной книжке: «Всё это происходило между делами, занимавшими [его]. Всплывет и потухнет. Если что беспокоило его иногда, то это муж, и правда ли, что барин...»[442] 18 ноября в дневнике записано: «К Фридрихсу думал, гуляя перед обедом: две жизни представляются ему и два выхода. И наконец — 3-й — себя убить.[443] Много писал Фридрихса», а на следующий день — 19 ноября там же отмечено: «Целое утро писал, кончил кое-как Ф[ридрихса]». Эта же дата рукой Толстого поставлена в конце текста автографа.

В ближайшие дни Толстой исправлял и переделывал написанное. 20 ноября он записывает в дневник: «Сначала переделывал и поправлял Ф[ридрихса], очень хорошо работалось. Ездил в Дворики и дорогой еще больше уяснилось: 1) характер тещи vulgar,[444] лгунья, дарит и говорит про дареное и 2) его долг, который бы мог утаить, платит, и что нибудь либеральное по отношению мужиков». Там же на следующий день записано: «Писал Фр[идрихса]. Поправлял немного, а жалею, потому что был очень расположен — ясно всё было». Работа над повестью отмечена и в дневниковой записи 22 ноября, а 24 ноября в дневнике записано: «Очень весело и усердно пересмотрел Фр[идрихса]. Сходил еще с детьми на пруд и опять писал и кончил».

Трудно определить, какая часть исправлений была сделана в автографе в процессе его писания и какая после 19 ноября. С уверенностью можно сказать лишь то, что после 19 ноября было написано новое начало повести, в котором фамилия Иртенев заменена новой — Тверетинов, видимо, с целью устранить возможность автобиографического толкования повести (Николенька Иртенев в «Детстве», «Отрочестве», «Юности» для читателя были явно автобиографические персонажи; однако в дальнейшем тексте автографа фигурирует прежняя, неисправленная фамилия — Иртенев). Далее — в процессе исправления, судя по качеству бумаги, положению в рукописи, отсутствию нумерации, был написан текст на листах 7, 8 и 11, именно конец III главы, где речь идет о долге отца Иртенева Есиповой и о материальном положении Иртенева вообще, и начало V главы, в которой говорится о причинах, по которым Иртенев выбрал себе в жены Лизу Анненскую. Кроме того, в процессе исправления были сделаны перестановки в тексте.

В конце января 1890 г. в Ясной поляне гостил В. Г. Чертков. Уезжая, он, видимо, увез с собой автограф повести в Петербург, где вместе с И. И. Горбуновым переписал его и 20 февраля 1890 г. переслал Толстому его копию. В письме к нему, датированном этим числом, Чертков писал: «Посылаю вам переписанную новую повесть вашу» (АТ). Дальше в письме дается очень высокая оценка повести, сопровожденная упоминанием ее отдельных эпизодов. Последнее и убеждает нас в том, что в цитированных строках письма речь идет именно о «Дьяволе».

Написав начерно повесть, Толстой, как видно будет из дальнейшего, в течение очень многих лет не возвращался к работе над ней, хотя и не считал эту работу завершенной. В письме к П. И. Бирюкову от 17 января 1890 г. он писал: «У меня начаты еще другие художественные работы, всё на тему половой любви (это секрет), и я своим не говорю, и тоже низкое ремесленное занятие, т. к. я вижу, как полезно относиться презрительно» (АТ). В этом письме идет речь, несомненно, об «Истории Фредерикса — Фридрихса», позднее «Дьяволе», и «Коневской повести», позднее «Воскресении». Под 25—30 апреля того же года Толстой записывает в дневник: «Думал зa это время к повести Фридрихса. Перед самоубийством раздвоение: хочу я или не хочу? Не хочу, вижу весь ужас, и вдруг она в красной паневе, и всё забыто. Кто хочет, кто не хочет? Где я? Страдание в раздвоении, и от этого отчаяние и самоубийство».

жизнь самоубийством, убивает Степаниду.

В копии автографа повести, сделанной рукой В. Г. Черткова и И. И. Горбунова, Толстым, как сказано, было проставлено заглавие — «Дьявол», сделано четыре поправки в конце текста, начиная с XIX главы (предыдущие главы им даже не просматривались, что явствует из того, что допущенные в них переписчиками ошибки не были исправлены и пропуски оказались не восстановленными), исключены два места из XX главы, главы XX и XXI слиты в одну и, наконец, написан заново вариант конца повести, в котором Иртенев (Толстой вернулся здесь к первоначальной фамилии героя повести) убивает не себя, а Степаниду. Судя по почерку, всё это было сделано одновременно или почти одновременно.

К какому времени относится работа Толстого над копией автографа?

В письме к Толстому от 6 февраля 1891 г. В. Г. Чертков, говоря о том, что его, как и его друзей — Е. И. Попова и М. Н. Чистякова, волнуют вопросы, затронутые в «Повести об Иртеневе», далее пишет: «Мы естественно иногда духовно беседуем о том, что нас больше всего мучает и расстраивает, и постоянно вспоминаю вашу повесть об Иртеневе; но у меня даже нет здесь черновой, которая хранится в верном месте, у моей матери в Петербурге. А потому обращаюсь к вам с просьбой, дорогой брат наш, дайте нам возможность вторично прочесть эту ужасную историю, прожить с Иртеневым все его страдания и усилить в себе ужас перед этою убийственною похотью — пришлите нам ту рукопись, которую я для вас списал. Я ее вскоре же верну вам, и доверьтесь мне, что дальше нас троих даже слух о существовании этой вещи не пойдет» (АТ). 10 февраля 1891 г. Толстой писал Черткову: «Маша[445] послала вам статьи, которые вы хотели иметь». Возможно, что среди упоминаемых статей была и просимая Чертковым копия повести. Если это так, то, несомненно, Черткову послана была копия повести без поправок Толстого и без варианта ее конца. В исправленной копии этот вариант был переписан рукой H. Л. Оболенского и вклеен в нее, автограф же его долго оставался у H. Л. Оболенского и не был в руках Черткова даже в 1911 г., в период редактирования им «Посмертных художественных произведений» Толстого (позднее он поступил в Государственный Толстовский музей в Москве). Доверить же секрет существования повести Оболенскому Толстой мог не ранее, чем Оболенский стал ему близким человеком, т. е. не ранее женитьбы его на дочери Толстого — Марье Львовне или незадолго до этого. Женитьба же эта произошла в 1897 г.; да и почерк, каким написана копия варианта, — почерк зрелого, установившегося человека, а не девятнадцатилетнего юноши, каким в ту пору (1891 г.) был Н. Л. Оболенский, родившийся в 1872 г. Сомнительно, чтобы время написания варианта и время переписки его Оболенским было отделено одно от другого значительным промежутком. Основываясь на этих соображениях, можно утверждать, что второй вариант конца повести не мог быть написан ранее 1896—1897 гг. Но мы имеем все основания полагать, что и до середины июля 1898 г. он не был написан. Следует думать, что заглавие «Дьявол» было дано повести вслед за написанием варианта ее конца, в котором Иртенев так думает о Степаниде: «Есть дьявол. И это она. Он овладел мной. А я не хочу, не хочу. Дьявол, да дьявол». Этот эпитет, данный Иртеневым Степаниде, и подсказал, очевидно, заглавие. Между тем, замыслив напечатать эту повесть в пользу духоборов (см. ниже), Толстой в письме к Черткову от 14 июля 1898 г. называет ее не «Дьявол», а «Иртенев».

Полагаем, что вариант конца повести был написан почти через двадцать лет после написания всего основного ее текста. Такое предположение основывается на знакомстве с почерком автографа варианта. Это почерк очень отличный от почерка, каким писал Толстой в 1890-е годы и очень напоминающий собой почерк, каким написаны многие страницы его дневника за 1909 г. Как раз в этом году, под 19 февраля, Толстой записал в дневник: «Просмотрел «Дьявола». Тяжело, неприятно». Не к этому ли времени относятся сделанные Толстым поправки в рукописи-копии Черткова-Горбунова, написание варианта конца и установление заглавия повести? Почерк дневниковой записи 19 февраля и нескольких предшествующих и последующих записей очень сходен с почерком, каким сделаны поправки в копии и написан вариант, а написание слов «Дьявол» в копии и «Дьявола» в дневнике почти совпадают графически в мелких подробностях начертания букв. Нужно принять также во внимание, что под словом «просмотрел» Толстой нередко подразумевал не только простой просмотр рукописи, но и исправление ее.[446]

не в Ясной поляне, а в Петербурге, у Е. И. Чертковой, сам же Чертков гарантировал Толстому максимальное соблюдение тайны. Все это обусловливалось тем, что повесть, внешне связанная с эпизодом из жизни знакомого Толстому лица — H. Н. Фридрихса, в значительной мере являлась автобиографической, связанной также и с романтическим эпизодом из жизни самого Толстого до женитьбы, известным С. А. Толстой и волновавшим ее и в старости.

Со слов сестры H. Н. Фридрихса, М. Н. Дурново, сообщенных нам через П. С. Попова А. М. Долининым-Иванским, H. H. Фридрихс, судебный следователь в Туле, по натуре человек очень добрый, мягкий и слабохарактерный, сойдясь с крестьянкой из села Кучина Степанидой Муницыной, муж которой ездил извозчиком в Туле, женился затем на девушке недурной собой, но недалекой. Женитьба эта была непонятна для семьи Фридрихса, так как он очень любил Степаниду, как и она его, и не любил жену. Через три месяца после женитьбы H. Н. Фридрихс убил Степаниду во время молотьбы выстрелом из револьвера в живот. Мотивом убийства была безумная ревность жены к Степаниде. Врачи объяснили преступление Фридрихса тем, что у него был солитер, болезненно действовавший на его психику, и тульский окружной суд оправдал его. Однако муки совести сильно угнетали убийцу; он очень изменился, стал соблюдать все посты, много молился и часто задумывался. В декабре 1874 года, через два месяца после убийства, уезжая от своей сестры из Тулы, он, выйдя на станции Житово, был раздавлен встречным поездом. Обстоятельства катастрофы неясны; она могла быть случайной, так как Фридрихс был очень близорук (носил очки), с другой стороны, из-за сильного мороза, был закутан в башлык и потому мог не расслышать шума приближавшегося поезда.

Как нетрудно видеть, тут немало совпадений с тем, что читается в «Дьяволе», вплоть до сходства внутренней (доброта, слабохарактерность) и внешней (близорукость) характеристики H. Н. Фридрихса и Иртенева и одинаковости имен возлюбленных того и другого. Гибель Фридрихса, которая могла быть истолкована и как самоубийство, видимо, внушила Толстому первый вариант конца повести, предшествовавшее же этой гибели убийство Степаниды Мунициной — второй вариант.

Об автобиографичности «Дьявола», а также «Воскресения» незадолго до смерти Толстой сам говорил П. И. Бирюкову.

Бирюков так передает слова Толстого: «Вот вы пишете про меня всё хорошее. Это неверно и неполно. Надо писать и дурное. В молодости я вел очень дурную жизнь, и два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. И я вам, как биографу, говорю это и прошу вас это написать в моей биографии. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни, до моей женитьбы, — на это есть намек в моем рассказе «Дьявол». Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла».[447]

— записи в его дневниках 1858—1860 гг., иногда с подробностями, через много лет затем повторенными в повести. Так, в дневнике под 10—13 мая 1858 г. записано: «Чудный Троицын день.[448] Вянущая черемуха в корявых рабочих руках, захлебывающийся голос Вас[илия] Дав[ыдкина]. Видел мельком А[ксинью]. Очень хороша. Все эти дни ждал тщетно. Нынче в большом старом лесу.[449] Сноха. Я дурак, скотина. Красный загар, глаза... Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Завтра все силы». Как в повести влечение Иртенева к Степаниде сменяется равнодушием к ней, с тем чтобы потом вновь вспыхнуть с непреодолимой силой, так и в личной жизни Толстого на смену влечения к Аксинье приходит чувство постылости и даже отвращения к ней, и потом вновь наступает обратный прилив страстной влюбленности в нее. 15—16 июня того же 1858 г. в дневнике записано: «Имел А[ксинью]. Она мне постыла»; через год почти, 3 мая 1859 г., такая запись: «Об А[ксинье] вспоминаю только с отвращением, о плечах». 28 мая того же года в дневнике глухая запись: «А[ксинья] уходила к Тройце. Сейчас ее видел». Но еще через пять месяцев, 9 октября 1859 г., там же записано: «А[ксинью] продолжаю видать исключительно. Наконец, 25 и 26 мая 1860 г. в дневнике читаем: «Ее не видал. Но вчера... Мне даже страшно становится, как она мне близка. Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене.[450] Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщенности и не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое больше всего возбуждает это чувство». Почти через пятьдесят лет, 9 июля 1908 г., в своем интимном дневнике сказав о том, что самые темные стороны его поведения, относящиеся к половой жизни, не будут упомянуты его биографами, Толстой продолжает: «И так до связи с крестьянкой Ак[синьей] — она жива!»[451] 13 июня 1909 г. он записал в записной книжке: «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Акс[инью], то, что она жива, и, говорят, Ерм[ил] мой сын,[452] и я не прошу у нее прощенья, не покаялся, не каюсь каждый час и смею осуждать других».

Нужно думать, что увлечение Аксиньей было не единственным поводом к написанию «Дьявола». В конце 1870-х гг. Толстой очень мучительно переживал чувственное влечение к яснополянской людской кухарке Домне. 24 июля 1884 г. он писал Черткову: «Скажу вам то, что со мной было и что я никому еще не говорил. Я подпал чувственному соблазну. Я страдал ужасно, боролся и чувствовал свое бессилие. Я молился и все-таки чувствовал, что я бессилен, что при первом случае я паду.[453] Наконец, я совершил уже самый мерзкий поступок, я назначил ей свидание и пошел на него. В этот день у меня был урок со 2-м сыном. Я шел мимо его окна в сад, и вдруг, чего никогда не бывало, он окликнул меня и напомнил, что нынче урок. Я очнулся и не пошел на свидание. Ясно, что можно сказать, что Бог спас меня...[454] Тогда я покаялся учителю, который был у нас, и сказал ему не отходить от меня в известное время, помогать мне. Он был человек хороший, он понял меня и, как за ребенком, следил за мной. Потом я еще принял меры, чтобы удалить эту женщину,[455] и я спасся от греха, хоть не от мысленного, но от плотского, и знаю, что это хорошо» (AЧ). Учитель, о котором идет речь в этом письме, — В. И. Алексеев, занимавшийся в 1877—1881 гг. с двумя старшими сыновьями Толстого. Об этом случае в жизни Льва Николаевича В. И. Алексеев рассказывает в VII главе своих неизданных воспоминаний о Толстом, рукопись которых хранится в Государственном Толстовском музее в Москве. В 1890 г. Толстой, намекая на этот случай, писал Алексееву, что он желает помочь ему в его сомнениях так же, как тот когда-то помог ему.

Так два глубоко волновавших Толстого увлечения, отдаленные друг от друга промежутком в двадцать лет, отложившись в его душевной жизни, на ряду с фактами из биографии H. Н. Фридрихса, дали материал для «Дьявола».[456]

Ознакомившись с «повестью об Иртеневе», Чертков усиленно советовал Толстому напечатать ее. Об этом он писал ему в письмах от 20 февраля и 21—25 октября 1890 г. В последнем письме Чертков между прочим писал: «Меня из Берлина и Швеции спрашивают переводчики и издатели ваших писаний о будто бы написанном вами «Roman du mariage»[457] — вероятно, это прослышали про вашу повесть об Евгении Иртеневе. Неужели нельзя еще ее выпустить в свет?» (АТ). Но боязнь возбудить у жены тяжелые переживания ревности была причиной того, что Толстой не только не думал о напечатании повести, но и в течение многих лет не притрагивался к ней и продолжал держать ее существование в секрете от окружающих, главным образом от Софии Андреевны.

писал Черткову: «Так как выяснилось теперь, что много еще не достает денег для переселения духоборов, то я думаю вот что сделать: у меня есть три повести: «Иртенев», «Воскресение» и «Отец Сергий» (я последнее время занимался им и начерно написал конец). Так вот я хотел бы продать их на самых выгодных условиях в английские или американские газеты (в газете, кажется, самое выгодное) и употребить вырученное на переселение духоборов. Повести эти написаны в моей старой манере, которую я теперь не одобряю. Если я буду исправлять их пока останусь ими доволен, я никогда не кончу. Обязавшись же отдать их издателю, я должен буду выпустить их tels quels.[458] Так случилось со мной с повестью «Казаки». Я всё не кончал ее. Но тогда проиграл деньги и для уплаты передал в редакцию «Русского Вестника». Теперь же случай гораздо более законный. Повести же сами по себе, если не удовлетворяют теперешним требованиям моим от искусства, — не общедоступны по форме, — то по содержанию не вредны и даже могут быть полезны людям, и потому думаю, что хорошо, продав их как можно дороже, напечатать теперь, не дожидаясь моей смерти, и передать деньги в комитет для переселения духоборов» (AЧ).

Однако, перечитав в тот же день «Иртенева», Толстой решает, что его не следует печатать. В приписке к письму читаем: „Нынче же перечел рассказ Иртенева и думаю, что не напечатаю его, а ограничусь «Воскресением» и «Отцом Сергием» [...] «Иртенева» нехорошо печатать, потому что мотив один и тот же, что в «Отце Сергии»“. Следует полагать, впрочем, что от печатания «Иртенева» Толстого удерживало не только им самим указанное обстоятельство, но и то, главным образом, что опубликование повести могло сильно огорчить жену.

Насколько такие опасения имели за собой основания видно из следующего. О связи мужа до брака с Аксиньей С. А. Толстая знала из его дневников, с которыми ее ознакомил сам Толстой. Через несколько месяцев после свадьбы Аксинья вместе с другой крестьянкой мыла полы в яснополянском доме.[459] Софья Андреевна, увидав ее, испытала острое чувство ревности, о чем говорит запись ее дневника от 16 декабря 1862 г.: «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности... Влюблен как никогда!»[460] И просто баба, толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко. Пока нет ребенка. И она тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Еду кататься.

Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он любил ее. Хоть бы сжечь журнал его и все его прошедшее».[461]

Когда весной 1909 г. Софья Андреевна впервые ознакомилась с рукописью «Дьявола», она пришла в сильное возбуждение, результатом которого было тяжелое и очень напряженное объяснение с мужем. В тот же день, 13 мая, Толстой отметил в дневнике, что жена нашла «Дьявола», и «в ней поднялись старые дрожжи».

«Дьявол» был напечатан в 1-м томе «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» под редакцией В. Г. Черткова, издание A. Л. Толстой, М. 1911, — по исправленной Толстым копии, сделанной рукой В. Г. Черткова и И. И. Горбунова, сверенной с автографом. Так как в распоряжении редактора не было автографа варианта конца повести, то он был напечатан по списку, не абсолютно точному, сделанному рукой Н. Л. Оболенского. В этом издании в тех случаях, когда одни и те же лица назывались разными фамилиями, фамилии унифицированы. Так, Иртенев, в переделке начала автографа дважды названный Тверетиновым, всюду остается Иртеневым. Муж Степаниды, в начальных главах фигурирующий под фамилией Печникова и в VII, XVIII и XIX главах четыре раза названный Пчельниковым, всюду называется Печниковым. В XII главе сказано, что Степанида была в желтом растегае и в плисовой безрукавке, а несколько ниже, в той же главе первоначально написано, что «за деревьями мелькнула плисовая безрукавка на желтом растегае и красный платок», но затем слово «желтом» зачеркнуто и заменено словом «розовом». В издании A. Л. Толстой растегай в обоих случаях — желтый. (В берлинском издании І-го тома «Посмертных художественных произведений» Толстого (издание «Свободного слова» В. и А. Чертковых, 1912 г.) во втором случае напечатано: «на желтом, розовом растегае».) В главе XIII, в автографе, после слов: «Да, надо сделать это», стр. 502, строка 5, написано: «И решившись на это, он пошел в контору». Но на полях после слов: «Да надо сделать это» сделана вставка: «говорил он себе» и т. д., кончая словами: «всё ради своих мыслей». Редактор выпустил слова «и решившись на это», оговорив в примечании к тексту повести, что вставка заменяет собой эти слова. В той же главе XIII, стр. 502, строка 13, без оговорки явная описка автора «гостью» исправлена на «гостьей». Во II и III главах Тверетинов-Иртенев в автографе обозначен инициалами Е. И. В копии, сделанной рукой В. Г. Черткова, эти инициалы раскрыты как «Евгений Иванович». Так и в издании 1911 г. В автографе имя и отчество тещи Тверетинова-Иртенева всюду написано сокращенно: «В. А.» или «Варв. Алекс.» или «Вар. Ал.» или «Варвара Алекс.» В копии и вслед за ней в данном издании оно раскрыто как «Варвара Алексеевна» (хотя отчество могло бы быть раскрыто и как «Александровна»). Цифровые обозначения большей частью заменены словами, написанными буквами. В примечании к тексту повести приведены два варианта из XX главы, в копии обведенные Толстым чертой с пометкой «пр[опустить]». В текст повести вкралось несколько ошибок, впрочем, несущественных.

Все дальнейшие публикации «Дьявола» представляют собой перепечатку текста довести в издании А. Л. Толстой. Новая сверка с рукописями (за исключением автографа варианта конца) была произведена лишь при публикации повести в XII томе «Полного собрания художественных произведений» под редакцией Б. Эйхенбаума и К. Халабаева, Государственное издательство, М. — Л. 1928. Здесь восстановлено написание автографа «гостью» и инициалы «Е. И.» во второй и третьей главах раскрыты как «Евгений Иртенев». В главе VI, стр. 402, строка 44, воспроизведена явная описка Толстого: «ни раза», и последний абзац XXI главы основной редакции напечатан исключительно по автографу, с устранением обеих поправок, сделанных Толстым в этом абзаце в копии. В остальном повторены в основном все приемы и особенности издания А. Л. Толстой. В приложении к тому напечатано (неточно) несколько зачеркнутых вариантов автографа повести и один, помеченный Толстым словом: «пр[опустить]».

В настоящем издании текст «Дьявола» печатается по автографу и по исправленной Толстым его копии; вариант конца повести — по автографу. В последнем абзаце повести в копии сделаны рукой Толстого следующие исправления. После слов: «если Евгений Иртенев был душевно-больной», стр. 515, строки 3—4, Толстым вставлено: «тогда, когда он совершил свое преступление»; после слов: «то все люди также душевно больные», стр. 502, строка 4, слова «и из душевно больных самые несомненные это те» исправлены на «самые же душевно-больные это несомненно те». Очевидно, что вставка «тогда, когда он совершил свое преступление» сделана в применении к тексту варианта конца повести (убийство Степаниды). Поэтому исключаем ее из текста основной редакции XXI главы.[462] В XIII главе, в согласии с текстом издания А. Л. Толстой, исключаются слова «и решившись на это», как незачеркнутые явно по рассеянности. В той же главе слово «гостью», как очевидная описка, исправляется на «гостьей». В главах VI и XVIII написания «ни раза» также считаем опиской по следующим основаниям. Во фразе VI главы автографа, предшествующей фразе со словами «ни раза», написано «ни разу». В зачеркнутой фразе XVIII главы автографа, также предшествующей фразе с написанием «ни раза», было сперва написано «два раза», затем это исправлено Толстым на «ни разу» и далее в этой зачеркнутой фразе встречается еще раз написание «ни разу». Несмотря на то, что герой повести фигурирует у Толстого под двумя разными фамилиями — Тверетинова и Иртенева, мы с уверенностью можем сказать, что Толстой всё же остановился окончательно на второй фамилии: во-первых, «Иртенев» заменен «Тверетиновым» только в переделке начала повести, причем новая фамилия употреблена лишь два раза, во-вторых, в варианте конца повести, написанном, как сказано, значительно позже основного текста и переделки его начала, автор вернулся к фамилии «Иртенев», в-третьих, наконец, в письмах к Черткову 1898 года Толстой, говоря о своей повести, называет ее «Иртенев» и «рассказ Иртенева». На этом основании в тексте настоящего издания фамилия героя всюду — «Иртенев». Что же касается другого случая различия фамилий, принадлежащих одним и тем же лицам («Печников» и «Пчельников»), то оно сохраняется и в тексте настоящего издания, так как неизвестно, какую из этих двух фамилий предпочел бы Толстой при дальнейшей работе над повестью. По той же причине в главе XII растегай остается в одном случае — желтый, в другом — розовый. Инициалы «Е. И.» во II и III главах раскрываются как «Евгений Иванович», в согласии с текстом издания A. Л. Толстой. Основание для такого именно раскрытия их — черновые варианты начала повести, где Иртенев называется Евгением Ивановичем и Евгением Иванычем. Кроме того, чтение «Е. И.» как «Евгений Иртенев», что сделано в издании под редакцией Б. Эйхенбаума и К. Халабаева, сомнительно еще и потому, что двумя заглавными буквами Толстой обычно обозначал не имя и фамилию, а имя и отчество. Вслед за текстом издания А. Л. Толстой сокращенное написание отчества тещи Иртенева условно раскрывается как «Алексеевна».

442. Эта запись развита в IV главе «Дьявола»: «Главное, что смущало Евгения, то это был муж [...] Мысль о муже с тех пор еще более мучала его. Случилось ему раз быть у Данилы, и Данила разговорившись, прямо сказал ему: — А Михайла намедни спрашивал меня, правда ли, что барин с сына женой живет.... в продолжение лета много разных вещей очень сильно занимали его: и устройство нового хутора, и уборка, и постройка, и, главное, уплата долга и продажа пустоши. Всё это были предметы, которые поглощали его всего, о которых он думал ложась и вставая. Всё это была настоящая жизнь. Сношения же — он даже не называл это связью — с Степанидой было нечто совсем незаметное. Правда, что когда приступало желание видеть ее, оно приступало с такой силой, что он ни о чем другом не мог думать, но это продолжалось недолго, устраивалось свиданье, и он опять забывал ее на неделю, иногда на месяц». Буквально так же и в автографе.

«Дьявола»: «Да, две жизни возможны для меня: одна та, которую я начал с Лизой: служба, хозяйство, ребенок, уважение людей [...] А другая жизнь — это тут же. Отнять ее у мужа, дать ему денег, забыть про стыд и позор и жить с ней [...] Только два выхода: жену убить или ее. Да еще... Ах, да третий есть: себя». Буквально так же и в автографе.

444. [вульгарный,]

445. Марья Львовна Толстая, дочь Толстого.

446. В. Д. Бонч-Бруевич сообщил нам, что работая в 1899 г. в издательстве В. Г. Черткова, в Англии, он прочел повесть Толстого по списку, озаглавленному «Смерть Иртенева». Это заглавие, конечно, не авторское: оно условно дано повести, быть может, переписчиком лишь для самого общего обозначения сюжета. Тем не менее это заглавие несохранившегося списка показательно в тоМ отношении, что с несомненностью свидетельствует о том, что в 1899 г. второй вариант конца повести, в котором самоубийство Иртенева заменилось убийством Степаниды, Черткову еще не был известен, как не было известно и заглавие «Дьявол».

447. П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого. т. III, М. 1922, стр. 317.

«страстная похоть», и он понял, что ему «нельзя избавиться от нее».

449. Ср. главы III и IV; в них говорится о том, что свиданья Иртенева со Степанидой происходили почти всегда в лесу.

450. Ср. главу XX: «С тех пор, как я сошелся с ней, я испытал новое чувство, настоящее чувство мужа».

451. Аксинья Базыкина умерла в 1919 г.

452. Толстой ошибся: имя сына Аксиньи не Ермил, а Тимофей. Ермилом звали ее мужа.

«Он чувствовал, что теряет волю над собой, становится почти помешанным [...] Он знал, что стоило ему столкнуться с ней где-нибудь близко, в темноте, если бы можно, прикоснуться к ней, и он отдастся своему чувству [...] Каждый день он молился Богу о том, чтобы он подкрепил, спас его от погибели [...]»

454. Ср. гл. XVI: « — Приходи в шалаш, — вдруг, сам не зная как, сказал он [...]Она закусила платок, кивнула глазами и побежала туда, куда шла, — в сад к шалашу, а он продолжал свой путь с намерением завернуть за сиреневым кустом и итти туда же.— Барин, — послышался ему сзади голос. — Барыня зовут, на минутку просят зайти. Это был Миша, их слуга.«Боже мой, второй раз Ты спасаешь меня», подумал Евгений и тотчас же вернулся. Жена напоминала ему, что он обещал в обед снести лекарство больной женщине, так вот она просила его взять его.

455. В главе XVII Иртенев открывает свою тайну дядюшке, просит его помочь ему и не оставлять его одного. В главе XVIІІ Иртенев просит приказчика Василия Николаевича удалить Степаниду и всё ее семейство из деревни, в которой Иртенев жил.

456. Об этом см. еще В. И. Срезневский. «История Фредерикса» Л. Н. Толстого. «Мир приключений», 1928, № 7, стр. 4—7 и В. А. Жданов. «Любовь в жизни Толстого», книга первая, М. 1928, стр. 52—53, 77—82. Можно думать, что образ Аксиньи нашел отражение в черновых вариантах «Поликушки», а также в рассказах «Идиллия» и «Тихон и Маланья». (См т. 7 настоящего издания.)

457. [Роман на тему о браке]

459. Ср. сходный эпизод в IX главе «Дьявола».

460. Цитата из дневника Толстого от 10—13 мая 1858 г.

461. Дневник С. А. Толстой. 1860—1891. Издание М. и С. Сабашниковых, М. 1928, стр. 58.

462. Так сделано и в тексте издания А. Л. Толстой. В тексте же издания Государственного издательства под редакцией Б. Эйхенбаума и К. Халабаева в последнем абзаце основной редакции XXI главы исключены обе поправки Толстого. Для исключения второй поправки не видим оснований: во-первых, она не противоречит тексту основной редакции последней главы, во-вторых, в таком случае, в интересах последовательности, из основного текста повести пришлось бы исключить и все остальные поправки, сделанные Толстым в копии.