НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ПАСКАЛЬ
Ни одна страсть не удерживает людей так долго в своей власти, не скрывает от них так прочно, иногда до самого конца, тщету временной мирской жизни и ни одна не отдаляет так людей от понимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как страсть славы людской, в какой бы форме она ни проявлялась: мелочного тщеславия, честолюбия, славолюбия.
Всякая похоть носит в себе свое наказание, и страдания, которые сопутствуют ее удовлетворению, обличают ее ничтожество. Кроме того, всякая похоть ослабевает с годами, славолюбие же с годами всё больше и больше разгорается. Главное же то, что забота о славе людской всегда соединяется с мыслью о служении людям, и человеку легко обманываться, когда он ищет одобрения людей, что он живет не для себя, а для блага тех людей, одобрения которых он добивается. И потому это самая коварная и опасная страсть и труднее всех других искореняемая. Освобождаются от этой страсти только люди с большими душевными силами.
Большие душевные силы дают этим людям возможность быстро достигнуть большой славы, и эти же душевные силы дают им возможность увидать ничтожество ее.
Таким человеком был Паскаль. Таким же был близкий нам русский человек Гоголь (я по Гоголю, думаю, понял Паскаля). И тот и другой, хотя с совсем различными свойствами и с совершенно различным складом и размером ума, пережили одно и то же. Оба очень скоро достигли той славы, которой страстно желали; и оба, достигнув ее, тотчас же поняли всю тщету того, что казалось им самым высоким, самым драгоценным в мире благом, и оба ужаснулись тому соблазну, во власти которого находились. Они все силы души положили на то, чтобы показать людям весь ужас того заблуждения, из которого они только что вышли, и чем сильнее было разочарование, тем настоятельнее представлялась им необходимость такой цели, такого назначения жизни, которое ничем не могло бы быть нарушено.
В этом причина того страстного отношения к вере как нашего Гоголя, так и Паскаля; в этом же и причина пренебрежения их ко всему сделанному ими прежде. Ведь всё это делалось для славы. А слава прошла, и в ней ничего не было, кроме обмана. Стало быть, не нужно и ничтожно было всё то, что делалось для ее приобретения. Важно одно, только одно: то, чего не было, то, что было заслонено мирскими желаниями славы. Важно и нужно было одно: та вера, которая дает смысл этой преходящей жизни и твердое направление всей ее деятельности. И это сознание необходимости веры и невозможности жить без нее так поражает таких людей, что они не могут не удивляться на то, как могли они сами, как могут вообще люди жить без веры, объясняющей им смысл их жизни и ожидающей их смерти.
Таким человеком был Паскаль, и в этом его великая, неоценимая и далеко неоцененная заслуга.
Паскаль родился в Клермоне в 1623 году. Отец его был известный математик. Мальчик, как и все дети, подражая отцу с первого детства, занялся математикой, и у него обнаружились необыкновенные способности. Отец, не желая преждевременно развивать ребенка, не давал ему математических книг; но мальчик, слушая разговоры отца с его знакомыми математиками, сам стал вновь выдумывать геометрию. Отец, увидав эти необыкновенные для ребенка работы, был так поражен этим, что пришел в восхищение, расплакался от умиления и с тех пор сам стал преподавать сыну математику. Мальчик скоро не только усвоил всё то, что открыл ему отец, но стал делать сам математические открытия. Успехи его обратили на себя внимание не только близких, но и ученых, и Паскаль очень молодым приобрел известность замечательного математика. Слава выдающегося, несмотря на молодые годы, ученого поощряла его к занятиям, большие способности давали ему возможность увеличивать славу, и Паскаль всё свое время и силы посвятил научным занятиям и исследованиям. Но здоровье его с детства было слабое, усиленные же занятия еще более ослабили его, и в юношеском возрасте он тяжело заболел. После болезни он, по просьбе отца, сократил свои занятия до двух часов в день, свободное же время употреблял на чтение философских сочинений.
Он прочел Эпиктета, Декарта и опыты Монтэня. Книга Монтэня особенно поразила его, — она возмутила его своим скептицизмом и равнодушием к религии. Паскаль всегда был религиозен и по-детски верил тому католическому учению, в котором был воспитан. Книга Монтэня, вызвав в нем сомнения, заставила его задуматься над вопросами веры, в особенности же о том, насколько необходима вера для разумной жизни человека, и он стал еще строже к себе в исполнении религиозных обязанностей и, кроме философских сочинений, стал читать книги религиозного содержания. В числе этих книг ему попалась книга голландского теолога Янсена «Преобразования внутреннего человека».
В книге этой было рассуждение о том, что, кроме похоти плоти, есть еще и похоть духа, состоящая в удовлетворении человеческой пытливости, в основе которой лежит то же, что и во всякой похоти: эгоизм и самолюбие, и что такая утонченная похоть более всего другого удаляет человека от бога. Книга эта сильно поразила Паскаля. С свойственной великим душам правдивостью он почувствовал истинность этого рассуждения по отношению к себе и, несмотря на то, что отказаться от занятий наукой и от связанной с нею славы было для него великим лишением, или именно потому, что это было для него великим лишением, он решил оставить соблазнявшие его занятия наукой и все свои силы направил на разъяснения для себя и для других тех вопросов веры, которые всё сильнее и сильнее занимали его.
Ничего неизвестно об отношении Паскаля к женщинам и какое влияние имели на его жизнь соблазны женской любви. Биографы его, на основании его небольшого сочинения «Discours sur les passions de l’amour»,[5] в котором он говорит, что величайшее счастье, доступное человеку — любовь, есть чувство чистое, духовное и должно служить источником всего возвышенного и благородного, делают заключение, что Паскаль в своей молодости был влюблен в женщину, стоявшую выше его по положению и не отвечавшую его любви. Во всяком случае, если и была такая любовь, она не имела никаких последствий для жизни Паскаля. Главные интересы его молодой жизни заключались в борьбе между его стремлениями к занятиям наукой и к славе, которую они давали ему, и сознанием пустоты, ничтожества этих занятий и зловредности соблазна славолюбия и желанием все свои силы посвятить только служению богу.
Так, уже в тот период его жизни, когда он решил отказаться от занятий наукой, ему случилось прочесть исследования Торичелли о пустоте. Чувствуя, что вопрос этот решается неверно и что возможно более точное определение, Паскаль не мог удержаться от желания проверить эти опыты. Проверяя же их, он сделал свое знаменитое открытие о тяжести воздуха. Открытие это обратило на него внимание всего ученого мира. Ему писали, его посещали ученые и восхваляли его. И борьба с соблазном славы людской стала еще труднее.
Для борьбы этой Паскаль носил на теле пояс с гвоздями, обращенными к телу, и всякий раз, как ему казалось, что при чтении или выслушивании себе похвал в нем поднимается чувство честолюбия, гордости, он прижимал пояс локтем к боку, гвозди кололи его тело, и он вспоминал весь тот ход мыслей и чувств, которые отвлекали его от соблазна славы.
В 1651 году с Паскалем случилось событие, казалось бы, неважное, но сильно поразившее его и имевшее большое влияние на его душевное состояние. На мосту Нельи он упал из экипажа и был на волоске от смерти. В это же время умер отец Паскаля. Это двойное напоминание о смерти заставило Паскаля еще больше, чем прежде, углубиться в вопросы жизни и смерти.
Религиозное настроение всё более и более захватывало жизнь Паскаля, так что в 1655 году он совершенно удалился от мира. Он переехал в Янсенистскую общину Пор-Рояля и стал жить там жизнью почти монашеской, обдумывая и приготавливая то большое сочинение, в котором он хотел показать, во-первых, необходимость религии для разумной жизни людской, и, во-вторых, истинность той религии, которую он сам исповедывал. Но и здесь соблазны славы людской не оставили Паскаля.
Янсенистская община Пор-Рояля, в которой жил Паскаль, вызвала к себе враждебность могущественного ордена иезуитов, и происки иезуитов сделали то, что существовавшие при Пор-Рояле школы мужская и женская были закрыты, и самому монастырю Пор-Рояля угрожала опасность быть закрытым.
Живя среди янсенистов и разделяя их учение, Паскаль не мог оставаться равнодушным к положению своих единоверцев и, увлекшись их спором с иезуитами, написал в защиту янсенистов книгу, которую он назвал «Письмами провинциала». В сочинении этом Паскаль не столько оправдывал и защищал учение янсенистов, сколько осуждал врагов их — иезуитов, обличая безнравственность их учения. Книга имела большой успех, но слава эта уже не могла соблазнить Паскаля.
Вся жизнь его была уже неперестающим служением богу.
Он установил себе правила жизни и строго следовал им, не уклоняясь от них ни по лени, ни по болезни. Бедность он считал основанием добродетели. «В бедности и нищете, — говорил он, — не только нет зла, но в них наше благо. Христос был беден и нищ и не имел, где главу преклонить». Отдавая всё, что мог, бедным, Паскаль жил так, что у него было лишь необходимое; он обходился по возможности без прислуги, допуская ее только, когда он по болезни не мог двигаться. Жилище его было самое простое, как и пища и одежда. Он сам убирал свои комнаты и приносил себе обед. Болезнь его всё усиливалась, и он не переставал страдать. Но страдания свои он переносил не только с терпением, удивлявшим его близких, но даже с радостью и благодарностью. «Не жалейте, — говорил он тем, которые соболезновали его положению, — болезнь есть естественное состояние христианина, потому что в этом положении христианин бывает таким, каким должен быть всегда. Она приучает к лишению всяких благ и чувственных удовольствий, приучает удерживаться от страстей, которые всю жизнь обуревают человека, быть без честолюбия, без жадности, быть всегда в ожидании смерти».
Та роскошь, которой пытались окружить его любящие его родные, тяготила его. Он просил сестру перевести его в больницу для неизлечимых бедных, чтобы провести с ними последние дни своей жизни, но сестра не исполнила его желания, и он умер у себя.
«Не оставь меня, господи». Это были его последние слова.
Он скончался 19 августа 1662 года.
Человеку для его блага нужны две веры: одно — верить, что есть объяснение смысла жизни, и другое — найти это наилучшее объяснение жизни.
Паскаль сделал, как никто, первое дело. Судьба, бог не дали ему сделать второго.
Как человек, умирающий от жажды, набрасывается на ту воду, которая есть перед ним, не разбирая ее качества, так Паскаль, не разбирая качества того католицизма, в котором он был воспитан, видел в нем истину и спасение людей. Довольно, что вода, довольно, что вера.
Само собою разумеется, что никто не имеет права гадать о том, что могло бы быть, но нельзя себе представить гениального, правдивого перед самим собой Паскаля, верующего в католичество. Он не успел подвергнуть его той силе мысли, которую он направил на доказательство необходимости веры, и потому в душе его догматический католицизм остался целым. Он, не трогая его, опирался на него. Опирался на то, что было и есть в нем истинного. Он взял из него напряженную работу самосовершенствования, борьбу с соблазнами, отвращение к богатству и твердую веру в милосердного бога, которому он отдавал, умирая, свою душу.
Он умер, сделав только одну часть работы, — не доделав, даже не начав делать другую. Но от того, что не сделана эта вторая часть работы, не менее драгоценна первая: удивительная книга «Мыслей», собранная из разрозненных клочков бумаги, на которых больной, умирающий Паскаль записывал свои мысли.
Удивительная судьба этой книги.
Является пророческая книга, — толпа стоит в недоумении, пораженная силой пророческого слова, встревожена, хочет понять и уяснить, узнать, что делать. И вот приходит один из тех людей, которые, как говорил Паскаль, думают, что знают, и поэтому мутят мир; приходят эти люди и говорят: «Тут нечего понимать и уяснять, всё это очень просто. Этот Паскаль (то же самое было с Гоголем), как вы видите, верил в троицу, в причастие; ясно, что он был больной, ненормальный и потому по своей слабости и болезни всё понимал навыворот. Лучшее доказательство этого то, что он отверг, отрекся даже от того хорошего, что сам сделал и что нам нравится (потому, что мы это понимаем), и приписывал большую важность совершенно бесполезным «мистическим» рассуждениям о судьбе человека, о будущей жизни. Поэтому надо брать из него не то, что он сам считал важным, а то, что мы можем понять и что нам нравится».
И толпа рада: то она не понимала, ей надо было усилие, чтобы подняться до той высоты, на которую ее хотел поднять Паскаль, а тут всё совершенно просто. Паскаль открыл закон, по которому делают насосы. Насосы очень полезны, и это очень хорошо; а всё то, что он там говорит о боге, бессмертии, всё это пустяки, потому что он верил в троицу, Библию. Нам не нужно усилия, чтобы подниматься до него; напротив, мы с высоты своей нормальности можем покровительственно и снисходительно признавать его заслуги, несмотря на его ненормальность.
Паскаль показывает людям, что люди без религии — или животные, или сумасшедшие, тыкает их носом в их безобразие и безумие, показывает им, что никакая наука не может заменить религию. Но Паскаль верил в бога, в троицу, в Библию, и потому для них дело решенное, что и то, чтò он им говорил о безумии их жизни и тщете науки, — неправда. Та самая наука, та самая суета жизни, то самое безумие, которое так неотразимо выяснено им, эта самая суета, эта самая наука, это самое безумие они считают настоящей жизнью, истиной, а рассуждения Паскаля считают плодом его болезненной ненормальности. Им нельзя не признать силы мысли и слова этого человека, и они причисляют его к классикам, но содержание его книги ненужно им. Им кажется, что они стоят неизмеримо выше того высшего душевного состояния религиозного сознания, до которого только может достигнуть человек и на котором стоит Паскаль, и потому значение удивительной книги безнадежно скрыто от них.
Да, ничто так не зловредно, не пагубно для истинного прогресса человечества, как эти ловко обставленные всякого рода современными украшениями рассуждения людей qui croyent savoir (которые думают, что знают) и которые, по мнению Паскаля, bouleversent le monde (мутят мир).
Но свет и во тьме светит, и есть люди, которые, не разделяя веры Паскаля в католичество, но понимая то, что он, несмотря на свой великий ум, мог верить в католичество (предпочитая верить в него, чем ни во что не верить), понимают и всё значение его удивительной книги, неотразимо доказывающей людям необходимость веры, невозможность человеческой жизни без веры, т. е. без определенного, твердого отношения человека к миру и Началу его.
И поняв это, люди не могут не найти и тех, соответствующих степени их нравственного и умственного развития, ответов веры на вопросы, поставленные Паскалем.
В этом его великая заслуга.
Л. Н. Толстой.
Примечания
С книгой Блеза Паскаля «Pensées» Толстой познакомился впервые в 1876 году. Книга произвела на него сильное впечатление. В марте 1876 г. он писал А. А. Толстой: «Читали ли вы жизнь Паскаля — Blaise Pascal его Pensées? Какая чудесная книга и его жизнь. Я не знаю лучше жития» т. 62, стр. 262). Через год, в письме к Фету от 14 апреля 1877 г., Толстой вновь вспоминает Паскаля, спрашивает, читал ли его Фет, и выражает желание дать ему эту книгу (т. 62, стр. 320).
Паскаль сделался любимым мыслителем Толстого. Паскаль представлялся ему писателем, пишущим кровью сердца (запись Дневника от 11 декабря 1904 г., т. 55, стр. 104), — достоинство, которое Толстой в писателе ставил выше всех других. В яснополянской библиотеке сохраняется экземпляр книги Паскаля в издании Firmin Didot Frères, Paris 1850, с многочисленными пометками Толстого. Другой экземпляр книги Паскаля невыясненного издания (титульный лист отсутствует), также с многочисленными пометками Толстого, хранится в ГМТ. В 1889 г. в издании «Посредник» появилась книжка А. И. Орлова «Французский мудрец Влас Паскаль. Его жизнь и труды». Помещенные здесь мысли Паскаля были выбраны Толстым.
Задумав включить в «Круг чтения», как писал он И. И. Горбунову-Посадову 20 сентября 1904 г., «биографии или, скорее, жития неправославных... святых и мучеников», Толстой естественно вспомнил о высоко ценимом им мыслителе Блезе Паскале. Он поручил племяннице своей жены В. А. Кузминской составить краткий биографический очерк Паскаля, который бы послужил канвой для его статьи. В. А. Кузминская выполнила поручение Толстого и написала на 8 листах F°, исписанных с обеих сторон, биографический очерк Паскаля, причем заполняла только половину каждой страницы, вторая же половина, предназначавшаяся для вставок и исправлений Толстого, оставлена была незаполненной.
напечатанной в 44 томе «Энциклопедического словаря» Брокгауз и Ефрон, стр. 915—917. (Экземпляр этого тома «Энциклопедического словаря» с пометками Толстого в статье о Паскале хранится в яснополянской библиотеке.) Кроме того, им было написано введение и заключение к статье.
написано Толстым.
Для второго издания «Круга чтения» статья «Паскаль» Толстым не просматривалась.
Сохранились следующие рукописи, относящиеся к статье «Паскаль»:
1. Первая редакция 8 лл. F°, с отогнутыми полями, исписанных с обеих сторон.
Большая часть текста, написанного В. А. Кузминской, зачеркнута Толстым, и на полях им написан совершенно новый текст. Оставшиеся незачеркнутыми части текста подверглись многочисленным исправлениям Толстого. Рукопись пронумерована Толстым по листам цифрами 1—5. «Ни одна страсть не удерживает людей так полно»; конец: «одного из истинных благодетелей человечества». Первоначальное, зачеркнутое Толстым, начало статьи было следующее:
Тщеславие, честолюбие, славолюбие, забота о людском мнении полнее всех других страстей
Ни одна из страстей мирских так полно и густо не застилает от людей <необходимость> сознание тщеты
Зачеркивается и это начало и заменяется следующим:
Ни одна страсть не удерживает людей так долго в своей власти и не скрывает от них тщету личных мирских целей и не отдаляет их от необходимости религиозного, не ограничивающегося этим миром объяснения смысла жизни, как страсть славы людской, в какой бы форме она ни проявлялась: мелочного тщеславия, честолюбия, славолюбия.
На обороте л. 3 и на л. 8 в четырех местах имеются значки, указывающие на вставки отмеченных автором мест статьи о Паскале Н. И. Стороженко в 44 томе «Энциклопедического словаря» Брокгауз и Ефрон.
2. Машинописная копия предыдущей рукописи. Заключала первоначально 14 лл. 4°, исписанных с одной стороны. Начало: «Душевные силы эти дают»; конец: «что все-таки спасает его».
В процессе переписки были переложены в следующую рукопись: верхняя и первая нижняя часть л. 1 (средняя часть этого листа утрачена), верхняя часть л. 3, лл. 4 и 5, средняя и вторая нижняя части л. 6, л. 9, средняя и нижняя части л. 10, верхняя часть л. 11, верхняя часть л. 12. После этого в рукописи осталось 11 лл., из которых 5 лл. 4°, остальные — обрезки.
Заключение статьи, значительно измененное в последующих рукописях, даем в вариантах под № 2.
3. Новое заключение статьи. Автограф. 2 лл. почтового размера, исписанных с обеих сторон. «А между тем большинство критиков Паскаля»; конец: «люди хотят судить и осуждать великого Паскаля».
Из этой рукописи в вариантах под № 3 даем одно место, не вошедшее в окончательный текст.
°, исписанных с одной стороны. Листы 1, 4, 5 и 11 были переложены из рукописи № 2.
Авторская правка значительна. Особенным исправлениям подверглись начало статьи (аналогия Паскаля и Гоголя)[266] и изложение спора Паскаля с иезуитами.
В процессе переписки л. 1, верхняя и нижняя части л. 2, нижняя часть л. 6, лл. 7, 8, 12, 13, нижняя часть л. 14 и лист 15 были переложены в следующую рукопись, после чего в данной рукописи осталось 9 лл., из них 4 лл. 4°, 2лл. склеены из кусков и 3 лл. — обрезки. Начало л. 1: «вается эта желанная слава, они»; конец «и его считал истиной и противополагал безверию».
Из этой рукописи печатается вариант № 4.
5. Машинописная копия предыдущей рукописи. Заключала первоначально 18 лл. 4°, исписанных с одной стороны и нумерованных А. Л. Толстой цифрами 1—18. Начало: «Ни одна страсть не удерживает людей»; «то, чего не имеют силы понять».
Рукопись вновь усердно исправляется автором. Наибольшей правке подвергается вступление, затем рассказ о детстве Паскаля, о его любви к женщине, о занятиях наукой, о жизни в Пор-Рояле. В заключительной части выпущены два большие куска (даем их в вариантах под №№ 5 и 6) и сделано много вставок и исправлений.
—24 (нижняя часть л. 3 утрачена).
В процессе переписки из данной рукописи были переложены в следующую, считая по нумерации автора красным карандашом, верхняя часть л. 3, лл. 5, 11, 12, 15, 16 и верхняя часть л. 20, после чего в данной рукописи осталось 22 лл., из которых 2 лл. 4°, 4 лл. — склеенных из кусков и остальные — обрезки.
6. Машинописная копия предыдущей рукописи. Заключала первоначально 19 лл. 4°, пронумерованных рукой А. Л. Толстой черным карандашом цифрами 1—18.
Листы 4, 5 (частично), 10, 11 (частично), 14, 16 переложены из предыдущей рукописи. Начало: «Ни одна страсть не удерживает людей»; «их умственным и нравственным требованиям».
7. Машинописная копия предыдущей рукописи. Заключала первоначально 16 лл. 4°, исписанных с одной стороны. Начало: «Ни одна страсть не удерживает людей»; «В этом его великая заслуга».
Исправления автора немногочисленны и преимущественно стилистического характера.
На л. 3 один абзац снабжен автором пометой карандашом на полях: «пр[опустить]». Даем его в вариантах под № 9.
Кроме исправлений, Толстым был сделан ряд перестановок отдельных частей статьи, после чего он перенумеровал все листы и части листов, начиная с л. 7, цифрами 7—24. Частей текста с цифрами: 12, 15 и 16 — не имеется; повидимому, при вторичном просмотре рукописи они были исключены автором. Переписчицы склеили разрезанные куски текста таким образом, чтобы они по формату подходили к прочим листам статьи. Кроме того, некоторые листы были переписаны заново. Образовалась рукопись в 16 листов, из которых 4 лл. 4° и 12 лл. склеены из кусков. Толстой еще раз просмотрел переписку и сделал в ней ряд стилистических исправлений.
им текст почти всей четырнадцатой страницы рукописи; на другой стороне, заполненной только наполовину, ряд мелких исправлений других мест статьи. На оставшейся незаполненной половине страницы Толстой написал: «Переписывать по этому». Все исправления Страхова вошли в текст статьи.
8. Отдельные куски рукописи № 7, замененные в этой рукописи новой перепиской. 5 лл., из которых 4 лл. — обрезки и один лист, склеенный из кусков.
Статья печатается по последней рукописи, просмотренной автором.
Не замеченные автором ошибки переписчиков, переходившие из рукописи в рукопись и дошедшие до печатного текста, исправляются.
Кроме того, исправляются те погрешности, которые вкрались при печатании статьи в первом (а за ним и во втором) издании «Круга чтения».
«пр[опустить]», в первом издании «Круга чтения» был по ошибке включен в текст.
Сноски
5. [«Рассуждения о страданиях любви»,]