Лев Толстой: На каждый день. Октябрь

1 ОКТЯБРЯ.

Не может человек быть истинно спокоен и радостен, если у него нет твердой веры.

Если человек живет бедственно, то причина всегда одна: отсутствие религии; то же и с обществом людей.

Жизнь человека без религии — жизнь животного.

Если ты чего-нибудь желаешь, чего-нибудь боишься, то это значит, что ты не знаешь того Бога любви, который есть в тебе. Если бы ты знал Его, то ничего не мог бы желать, потому что все желания того Бога, который живет в тебе, всегда исполняются; а ничего не боялся бы потому, что для Бога ничего не страшно.

Христос — великий учитель. Он проповедывал истинную всеобщую религию любви к Богу и человеку. Но не надо думать, что у Бога в будущем не могут быть еще более великие учителя. Думая так, мы не уменьшаем величия Христа, но утверждаем всемогущество Бога. Такие великие учителя будут, и, когда они придут, возобновится прежняя борьба, и опять побьют живого пророка, потому что обоготворяют умершего.

То же было и с Христом. Если бы он согласовал свое учение с тем, чтò тогда считалось истиной, он бы был только бедным евреем, и мир потерял бы драгоценнейшее сокровище религиозной жизни, радостную весть единой всеобщей и истинной религии.

Чтò, если бы он, как другие, сказал: никто не может быть выше и вернее Моисея? Он бы был ничто, и дух Божий покинул бы его душу. Но он общался не с людьми, а с Богом, слушался своих надежд, а не своих страхов. Он трудился для людей, с людьми и посредством людей, верил в Бога, и чистый, как Истина, не побоялся ни церкви, ни государства и не смутился, хотя Пилат и Ирод подружились только затем, чтобы распять его. Мне всегда кажется, что я слышу голос этого возвышенного духа, который говорит мне и вам: «Не бойся, бедный брат, и не отчаивайся. Доброта, которая была во мне, возможна и тебе. Бог так же близок к тебе, как Он близок был тогда ко мне, и так же богат истиной, и так же готов вдохновлять каждого, кто захочет служить Ему».

Паркер.

Истинная религия есть такое установленное человеком отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками. Потому-то во всех верах сущность ответов о том, зачем живет человек и чтò он должен делать, — одна и та же.

Сущность всякой религии только в ответе на вопрос: зачем я живу и какое мое отношение к окружающему меня бесконечному миру. Нет ни одной религии, от самой возвышенной и до самой грубой, которая не имела бы в основе своей установления такого отношения человека к окружающему его миру.

Не содержание известных учений, как божественных откровений (ибо это называется богословием), но содержание всех наших обязанностей вообще, как неизменных заповедей поведения, составляет сущность всякой религии.

По Канту.

Человек без религии, хоть и не сознаваемой им, т. -е. без какого-либо установленного отношения к миру, так же невозможен, как человек без сердца.

2 ОКТЯБРЯ.

Кто ты? — Человек. — Какой человек? Чем отличаешься от других? — Я таких родителей сын, дочь, я старый, я молодой, я богатый, я бедный.

В каждом из нас живет особенный человек, мужчина, женщина, старик, старуха, мальчик, девочка; и в каждом из нас, особенном человеке, живет один высший дух. Так что каждый из нас вместе и Иван, и Мария, и высший дух. И когда мы говорим: «я хочу», то иногда это значит то, что хочет этого Иван или Мария, — или хочет этого тот высший дух, который живет в Иване и Марии. От этого-то и бывает часто так, что Иван и Мария хочет чего-нибудь, а высший дух, живущий в них, не хочет этого.

Бога никак нельзя понять умом. Мы знаем, что Он есть, только потому, что знаем Его не умом, а всем существом своим: знаем Его потому, что сознаем Его в себе.

Люди же, не признающие духовного начала, берут в руководство поступков причинную связь физическую, — ту самую, которая так сложна, что мы никогда не можем знать ее; не можем знать ее потому, что каждое следствие есть следствие следствия.

И потому люди, не признающие духовного начала, никогда не могут иметь твердых оснований для своих поступков.

Сознание своей отделенности от всех и вместе с тем зависимости от всего и есть основа жизни. Как же, понимая это, думать, что жизнь не только человеческая, но всякого животного есть проявление только вещественного начала?

Душа и плоть — вот чтò человек считает своим, о чем беспрестанно печется. Но знай, что сам ты, что сущность твоя — в душе. Помни это, вознеси душу свою выше плоти, соблюдай ее от всякой житейской грязи, не давай плоти подавлять ее, не думай, что жизнь твоя в теле, а живи душой, тогда хорошо проживешь жизнь.

Марк Аврелий.

Голос страстей может быть громче голоса совести, но их крик совсем другой, чем тот спокойный, но повелительный голос, которым говорит совесть. И как ни сильны страсти, они всё-таки робеют перед этим тихим, глубоким и упорным голосом. Голосом этим говорит Вечное и неизменное, живущее в тебе.

Чаннинг.

Мое сознание ограничено пространством и временем, но оно само в себе независимо. Оно свободно, хотя и может выражаться и проявляться только в пространстве и времени.

Глаз, слишком вглядывающийся в вещественное, слепнет и теряет способность видеть и самого себя и Бога.

Ангелус Силезиус.

Человека иногда томит, а иногда радует живо сознанная им противоположность между чем-то бесконечно великим и всемогущим, которое он сознает в себе, и чем-то узким и слабым, которое он чувствует в себе же.

3 ОКТЯБРЯ.

Чем яснее человек понимает, что его я не в его теле, а в его душе, а что то, чтò в его душе, то одно и то же во всех людях, и чем чаще помнит об этом, тем легче его жизнь, и тем лучше он делает свое дело жизни.

Бог живет во всем, и всё живет в Нем. Тот, кто понимает это, не может относиться с презрением ни к какому существу.

Сознание единства, вытекающее из сознания единого во всех духовного начала, дает людям наивысшее и внутреннее — личное, и внешнее — общественное благо. И потому бойся всего того, чтò мешает этому единению, и ищи всего того, чтò содействует ему.

Если живешь уже не одной телесной, но и духовной жизнью, то сознаешь свое единство с душами других людей. А сознавая это единство, при разъединении чувствуешь боль такую же, как боль телесная. Как боль телесная ограждает целость тела, так эта боль душевная ограждает целость души.

Всякое истинное благодеяние, всякая бескорыстная помощь, при которой человек забывает себя и стало-быть думает только о чужой нужде, есть дело удивительное и необъяснимое, если не признавать единства всего существующего. В самом деле, подать хотя бы милостыню, не имея в виду ничего другого, как только уменьшить нужду, давящую другого, — возможно только потому, что подающий знает, что то, чтò является ему сейчас под видом того жалкого нищего, есть он же сам.

Шопенгауер.

Паскаль.

Уважай всякого человека, но во сто раз больше уважай ребенка и берегись того, чтобы не нарушить девственной чистоты души его.

4 ОКТЯБРЯ.

Чем больше человек исполняет волю Бога, тем больше он и знает Его.

Если человек совсем не исполняет воли Бога, он совсем не знает Бога, хотя бы и говорил, что знает и молится Ему.

Чем больше ты из себя выходишь, тем больше входит в тебя Бог.

Ангелус Силезиус.

Бог есть шар, окружность которого нигде, а центр — везде.

Тимей из Локр.

Каждый человек не может не сознавать себя частью чего-то бесконечного. Вот это-то бесконечное, которого человек сознает себя частью, и есть Бог. Для людей непросвещенных, к которым и принадлежит огромное большинство так называемых ученых, не понимающих ничего, кроме материи, Бог будет бесконечное в пространстве и времени вещество. И такое представление о Боге будет очень нелепо, но всё-таки у них будет свой, хотя и нелепый, но всё-таки Бог. Для людей же просвещенных, понимающих, что начало и сущность жизни не в веществе, а в духе, Бог будет то бесконечное неограниченное существо, которое человек сознает в себе и во всем живом, в ограниченных временем и пространством пределах.

И такого Бога и признавало и признает и будет признавать человечество всегда, до тех пор, пока человек будет человеком, а не животным.

Прежде всего пробуждается в человеке сознание своей отделенности от всего остального, т. -е. своего тела; потом сознание того, чтò отделено, т. -е. своей души, духовной основы жизни, и потом сознание того, от чего отделена эта духовная основа жизни, т. -е. сознание Бога.

Удивительно, как я мог не видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью в нем есть Кто-то, Что-то знающее, для чего существует этот мир и мы в нем, как в кипятке пузыри, вскакиваем, лопаемся и исчезаем.

Несомненно, что делается что-то в этом мире, и делается всеми живыми существами, и делается мною, моей жизнью. Иначе, для чего бы было это солнце, эти весны, зимы, и для чего эти страдания, рождения, смерти, злодейства, для чего все эти отдельные существа, очевидно не имеющие для меня смысла и вместе с тем так энергично живущие, так хранящие свою жизнь, в которых так крепко завинчена жизнь. Эти существа более всего меня убеждают, что они нужны для какого-то дела, разумного, доброго, но недоступного мне.

Доказывать существование Бога! Может ли быть что-нибудь глупее мысли: доказывать существование Бога! Доказывать Бога всё равно, что доказывать свое существование. Для кого? кому? чем? Кроме Бога, ничего не существует.

Кроме Бога, познаваемого по христианскому учению в самом себе, как желание блага всему существующему — любовь, человек, по христианскому учению, познает Его еще и вне себя, — во всем существующем.

Сознавая в своем отдельном теле духовное и нераздельное существо Бога и видя присутствие того же Бога во всем живом, человек не может не спрашивать себя: для чего Бог, существо духовное, единое и нераздельное заключил себя в отдельные тела существ и в тело отдельного человека? Для чего существо духовное и единое как бы разделилось само в себе? Для чего божественная сущность заключила себя в условия отдельности и телесности? Для чего бессмертное заключено в смертное, связано с ним?

И ответ может быть только один: тот, что сделалось это для того или потому, что только при этой отдельности существ есть стремление к благу и осуществление его.

Так что Бог есть та сущность жизни, которую человек сознает в себе и познает во всем мире, как желание блага и осуществление его.

без меня.

5 ОКТЯБРЯ.

Старайтесь жить для себя доброй жизнью, и вы почувствуете радость всё большего и большего единения со всем миром.

Если человек живет только телесною жизнью, он всё равно, что запирает сам себя в тюрьму. Только жизнь для души отворяет дверь тюрьмы и выводит человека в жизнь общую со всеми.

Много разных голосов зовут нас в сторону от той главной работы нашей жизни — единения со всем живущим; только один тихий голос совести говорит нам, чтобы мы не оставляли этой работы. Не заглушай этого голоса, а слушай его; он один приведет тебя к истинному добру.

Сознание всего, заключенное в пределы, стремится расширить эти пределы. В этом первая половина жизни людей. Человек в первой половине своей жизни всё больше и больше любит предметы, людей, т. -е., выходя из своих пределов, переносит свое сознание в другие существа. Но как бы много он ни любил, он не может уйти из своих пределов, и во второй половине жизни уже не старается расширять свои пределы, а разрушает их. Совершается нечто подобное развитию бабочки из гусеницы. Мы здесь гусеницы: сначала родимся, потом засыпаем в куколку и только под конец жизни становимся бабочкой, готовой к полету.

Когда человек живет животной жизнью, он не знает, что через него живет Бог. Когда в нем пробуждается разум, он узнает это. А зная это, он соединяется с Богом; а соединяясь с Богом, соединяется с людьми.

Жизнь представляется человеку непонятной загадкой только тогда, когда он не сознает своего единства с душами всех людей мира.

Отчего так тяжело бывает несогласие с другим человеком и еще тяжелее нелюбовь к другому человеку? Оттого, что мы все чувствуем, что то, чтò в нас делает нас людьми, одно во всех. А мы вот, не любя других, расходимся с тем, чтò одно во всех, расходимся сами с собою.

Ты хочешь доставить как можно больше удовольствий твоему телу? Но долго ли будет жить твое тело? Заботиться о благе тела — это всё равно, что строить себе дом на льду. Какая радость может быть в такой жизни, какое спокойствие? Не опасаешься ли ты постоянно, что рано или поздно лед растает, — рано или поздно придется тебе оставить смертное твое тело.

Перенеси же дом твой на твердую почву, — работай над тем, чтò не умирает: улучшай свою душу, приближай ее к совершенству. В этом благо.

По Григорию Сковороде.

Дело нашей жизни в этом мире кажется нам двойным: одно — приобретение высшего, духовного блага себе, и другое — установление царства Божия на земле, содействие благу всего мира. Но и то и другое достигается одним и тем же: освобождением в себе божественного света, заложенного в душу каждого человека.

10.

Все наши горести и страдания — только от признания собою своего телесного я, которого нет и никогда не было. Есть только Начало всего — Бог, и я — Его проявление, и чем больше я сознаю это (а вся жизнь неудержимо ведет к этому сознанию), тем жизнь моя становится мне понятнее и радостнее. Я — только отверстие, через которое проходит жизнь. Я — ничто; то, чтò проходит, то — Всё. И я могу слиться с этим проходящим через меня. И в этом слиянии одно истинное и великое благо.

11.

Добрая воля, т. -е. желание, забыв себя, служить другим, хорошо не тем, чтò оно причиняет или выполняет, — не своей пригодностью к достижению какой-нибудь намеченной цели, а единственно только своим хотением, т. -е. само по себе; рассматриваемое само по себе, без всякого сравнения, оно имеет гораздо высшую цену, чем всё, чтò посредством его могло быть когда-либо выполнено на пользу какой-нибудь склонности, даже на пользу совокупности всех склонностей. Если бы по особой неблагосклонности судьбы или по причине слишком скудных способностей, такая воля была бы совершенно лишена возможности выполнить свое намерение, если бы при ее величайшем напряжении всё-таки ничего не было бы ею сделано, и осталась бы только одна добрая воля (конечно, не как одно голое желание, а как применение всех средств, какие только в нашей власти), то и в таком случае такая воля всё-таки сверкала бы сама для себя, как драгоценный алмаз, как нечто такое, в чем в нем самом заключается его полная ценность.

Кант.

6 ОКТЯБРЯ.

С грехом ссорься, с грешником мирись. Ненавидь дурное в человеке, а человека люби.

«Братцы, будем любить друг друга. Любовь от Бога, и любящий рожден от Бога и знает Бога. Не любящий не знает Бога, потому что Бог есть любовь», сказал Иоанн апостол.

Любить всех людей кажется трудно. Но кажется трудным каждое дело, когда не научился его делать. Люди всему учатся: и шить, и ткать, и пахать, и косить, и ковать, и читать, и писать. Так же надо учиться и тому, чтобы любить всех людей.

И выучиться этому не трудно, потому что любовь людей друг к другу вложена в их душу, как и сказано в Евангелии:

«Бога никто не видел нигде, но если мы любим друг друга, то Он пребывает в нас».

А если Бог — любовь и пребывает в нас, то выучиться любви не трудно. Надо только стараться избавиться от того, чтò мешает любви, не выпускает ее наружу. И только начни так делать — и скоро научишься самой важной и нужной на свете науке: любви к людям.

Если доброе дело делается для чего-нибудь, то оно уже не доброе дело. По-настоящему любишь только тогда, когда не знаешь, зачем и для чего.

Самые нежные растения прокладывают себе путь через самую жесткую землю, через трещины скал; так и любовь. Какой клин, какой молот, какой таран может сравниться с силою любви? Ничто не может противустоять ей.

Торо.

Человек живет сначала для своего временного, преходящего существа и как будто удовлетворяется. Потом приходит сознание нетвердости того, на чем строишь, и начинаешь понимать, что единственно твердое — это то духовное существо, которому не нужно ничего из того, чтò делал для себя, для тела (напротив, вредно), и человек начинает чувствовать, что нужно и важно только одно — удовлетворение того существа духовного, которое не умирает. Удовлетворяет же это существо только одно — любовь.

Любовь настоящая есть только любовь к ближнему, ровная, одинаковая для всех. Нужно заставить себя любить всех, которых мало любишь или ненавидишь, и перестать исключительно любить тех, которых слишком любишь. Одно не дошло, другое перешло. От того что слишком мало или вовсе не любишь одних и слишком, исключительно любишь других, от этого большая доля страданий мира.

Любить трудно. Надо не только любить, но быть любовью. А если ты стал любовью, то ты стал Богом.

Ангелус Силезиус.

Люди часто говорят, что не могут понять того, чтò значит любить Бога. Любить Бога значит то, чтобы любить высшее добро, какое мы только себе можем представить.

«И один из них, законник, искушая его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». (Мат., гл. 22, ст. 35—40.)

Любовь к ближнему без любви к Богу — всё равно, что растение без корней. Любовь к человеку без любви к Богу — это любовь к тем, кто нас любит, кто нам приятны, кто красивы и веселы. Такая любовь может проходить и часто даже из любви делается враждою. Когда же любишь ближнего оттого, что любишь Бога, то любишь и тех, кто не любят нас, кто неприятен нам, кто уродлив, гадок телом. Только такая любовь тверда, никогда не ослабевает и, что дальше, то больше укрепляется.

10.

Любовь даст новый вид тому усталому, старому миру, в котором мы живем теперь, как язычники и враги друг друга; она согреет сердца так, что люди скоро увидят, как легко исчезнут и тщетная дипломатия государственных людей, и огромные армии, и флоты, и линии крепостей, и люди только будут удивляться, зачем предки их так долго трудились над этими ни на что ненужными, дурными делами.

Эмерсон.

7 ОКТЯБРЯ.

Представить себе, что люди живут одной животной жизнью, не борются с своими грехами, какая бы была ужасная жизнь, какая бы была ненависть всех против всех людей, какое бы было распутство, какая жестокость! Только то, что люди знают свои грехи и борются с ними, делает то, что люди могут жить вместе.

Чисто обутый человек идет на цыпочках, осторожно обходит грязь, но раз оступился, запачкал обувь, он уже меньше остерегается, а когда видит, что обувь вся испачкана, уже смело шлепает по грязи, пачкаясь всё больше и больше.

Так и человек смолоду, пока он еще чист от дурных и развратных дел, бережется и сторонится от всего дурного, но стоит раз, другой ошибиться, и он думает: «берегись — не берегись, всё то же будет», и пускается во все пороки.

Не делай так. Запачкался — вытирайся и будь еще осторожнее. Согрешишь — кайся и еще больше берегись греха.

Когда человек сделал грех и понял, что он согрешил, ему две дороги: одна в том, чтобы признать грех и думать о том, как бы не повторять его, другая в том, чтобы, не веря своей совести, справиться о том, как люди смотрят на тот грех, который я совершил и совершаю.

Как только человек пошел по второй дороге, он попадает на накатанную дорожку. «Все так, отчего же мне не делать того же, чтò и люди». Вот это-то хождение по накатанной грехами дорожке и есть то, чтò называется соблазном. Но и живя в соблазне, для всякого человека приходит время, когда он чувствует зло соблазна и спрашивает себя: все-то все, да хорошо ли делают эти все? И тут опять две дорожки: одна та, чтобы самому обсудить, хорошо ли или дурно то, чтò все делают, или спросить себя: почему все, делая то, чтò делают, не считают этого дурным? И в ответ на это человек узнает установившуюся веру, по которой выходит, что то, чтò делают все, и есть то самое, чтò должно делать. Вот эти-то веры (суеверия) больше всего другого удерживают людей в дурной жизни.

— произведением Бога, спрашивают: зачем сотворил Бог людей так, что они должны грешить, не могут не грешить? Вопрос этот точно такой, каков был бы вопрос матери о том, зачем Бог сотворил ее так, что для того, чтобы ей иметь радость ребенка, семью, ей нужно с муками родить ребенка, потом выкармливать, воспитывать его? Не проще ли было бы, если бы Бог сразу дал матери готового сына или дочь без родов, без кормления, без трудов, забот, страхов и радостей материнских. Никакая мать не спросит этого, потому что ребенок и дорог ей потому, что в родах, кормлении и выращивании детей была ее радостная материнская жизнь, если она была хорошей матерью.

То же и с человеческой жизнью: грехи, борьба с ними и победа над ними, — в этом смысл, сущность и радость человеческой жизни.

Буддисты считают пять главных грехов: 1) убийство, 2) воровство, 3) блуд, 4) ложь, 5) пьянство. Средства против них: 1) воздержание, 2) кротость, 3) трудолюбие, 4) смирение, 5) вера.

Добро, обличающее людей, утвердившихся в грехах, соблазнах и суевериях, часто совершенно искренно принимается ими за зло. Так что отказ от военной службы, от суда, представляется им чем-то возмутительным и преступным, смирение же и любовь к врагам — смешным и презренным.

Ничто очевиднее этого не показывает того, какая страшная опасность для человека привыкнуть к грехам, поддаться соблазну и признать суеверие за истину.

Если человек несчастен, то чтó следует ему прежде всего делать? Жаловаться на того или другого человека, на то или другое обстоятельство? Наполнять весь мир сетованиями и упреками? Конечно, нет. Все проповедники нравственности советуют никого не винить, кроме себя одного. Несчастный должен прежде всего признать, что он потому и несчастен, что был неразумен. Если бы он был верен природе и ее законам, то природа с ее неизменными законами дала бы ему благо, изобилие и счастье; но он не следовал законам природы, и она, истощив свое терпение, оставляет его без утешений и говорит ему: не этим, а иным путем, сын мой, достигнешь ты благополучия; этот путь, как ты сам видишь, ведет только к злополучию; брось его. Все моралисты советуют человеку прежде всего раскаяться в своих грехах и сказать себе: «Да, я не был достаточно разумен, я отступил от законов Божиих и последовал мнимым, ложным законам — законам дьявола. Поэтому-то я и дошел до этого состояния».

В сущности, то же самое происходит и с несчастными народами.

Карлейль.

8 ОКТЯБРЯ.

Грехи угождения телу — самые обыкновенные, и нет такого человека, чтобы не был этим грешен. Вся жизнь человеческая — в освобождении от этих грехов. Грехи телесные — как слой земли на семенах. Без земли не выросло бы никакое семя; так же и без грехов телесных не могла бы расти душа человека.

Жить только для своего тела и нечестно и нерасчетливо. Жить только для своего тела это значит делать то же, чтó сделал тот рабочий, который хозяйские деньги, вместо того, чтобы купить, как велел хозяин, нужные для самого же рабочего вещи, промотал на свои потехи.

Бог дал нам дух свой для того, чтобы мы могли исполнять дело Божие, и чтобы нам самим было хорошо. А мы этот дух Божий тратим на служение своему телу. И дело Божие не исполняем, и себе делаем худо.

Много зла делают нам наши заботы об угождении телу. Но самое худшее из этих зол то, что человек, если он озабочен угождением своему телу едой, помещением, одеждой, удовольствиями, то он не только отвлекает свои силы от нужного для его блага дела: увеличения в себе любви к Богу и людям, но всё больше и больше усиливает в себе любовь к себе одному. А кто любит себя, тот не может любить Бога и людей.

Троица проклятий: пьянство, мясоедение и курение. Не будь этой ужасной троицы, совсем другая была бы жизнь людей.

Арнольд Гильс.

Богатством можно угождать телу, но чем больше угождаешь ему, тем большего оно требует. И потому надо всё увеличивать богатство. Кроме того, желания тела так скоро растут, что никакое богатство не поспевает за ними. Тело всегда желает больше того, чем богатство может дать ему.

Грех служения телу проявляется различно, самое же обычное проявление его это — обжорство.

Люди взрослые не могут не чувствовать всю гадость этого греха, и потому нет греха более старательно и искусно прикрытого всем тем, чтó могли придумать люди для его прикрытия, И богато убранные столы, и освещение, и цветы, и убранство блюд!

Люди, увидав светлые дома, множество полей, толпы слуг, серебряные сосуды, большое собрание одежд, всячески стараются иметь еще больше, так что самые богатые бывают причиною зла для менее богатых, а эти — для еще менее достаточных. Между тем, если бы богатые не собирали богатства и не расточали их, то не были бы учителями сребролюбия для менее богатых и бедных. А пристрастие к богатству хуже всякого тиранства порождает заботы, зависть, коварство, ненависть, наговоры и бесчисленные препятствия к добродетели — беспечность, распутство, любостяжание, пьянство. А это и свободных делает рабами и даже хуже рабов, — рабами не людей, но ужаснейшей из страстей и болезней души. Такой человек решается на многое, чтó противно и Богу и людям, из опасения, чтобы кто не исторг его из-под этого владычества. Горькое, рабское, дьявольское владычество! В особенности пагубно здесь то, что, находясь в столь несчастном положении, мы лобызаем свои оковы; обитая в узилище, исполненном тьмы, не желаем выйти на свет, но привязываемся ко злу и услаждаемся болезнью. Потому-то не можем освободиться и находимся в худшем положении, чем те, которые работают в рудниках, потому что подвергаемся тем трудам и бедствиям, но не пользуемся плодами. Хуже же всего то, что если бы кто и захотел избавить нас от этого тяжкого плена, мы не только не позволяем, но еще гневаемся и негодуем, и таким образом являемся ничем не лучше безумных и даже гораздо несчастнее всех их, — потому что не хотим расстаться с своим безумием. Ужели для этого родился человек, чтобы только разрабатывать рудники и собирать золото? Не для этого, но чтобы ты исполнял Его волю, создал тебя Господь по образцу своему.

Иоанн Златоуст.

Привычка праздной жизни для человека хуже всех бедствий в жизни. Поэтому в высшей степени важно, чтобы дети приучались еще с юных лет работать.

Стыдиться можно не какой-либо самой нечистой работы, а только самой нечистой из нечистых жизни — жизни в телесной праздности.

Тот, кто не сам добывает свою пищу из земли, а покупает ее на базаре, тот похож на сироту, грудного ребенка: такого ребенка кормят разные кормилицы, и ему не может быть так хорошо, как ребенку, которого кормит мать своей грудью. Так же хорошо бывает и тому, кто сам добывает из земли свою пищу.

По Талмуду.

Мало того, что вы трудолюбивы! Над чем вы трудитесь?

Торо.

Природа не знает остановки в своем движении и казнит всякую бездеятельность.

Гёте.

Жизнь людей нашего мира сложилась так, что наибольшее вознаграждение получается за самый вредный труд: за службу в полиции, в войске, в судах, в банках, за газетную типографскую работу, за работу в военных складах, в кондитерских, табачных фабриках, аптеках, за торговые дела, за пение, пляску и т. п., — и наименьшее — за земледельческие работы. Если приписывать важность денежному вознаграждению, то это очень несправедливо. Если же обращать главное внимание на радостное сознание полезности труда и на влияние его на телесное здоровье и естественную привлекательность его, то это совершенно справедливо.

И пища, и одежда, и помещения, и увеселения делаются грехами, когда они лишают одних людей истинного блага пресыщением, а других — недостатком удовлетворения.

Помните всегда великую и неизменную истину, что то, чтó вы имеете, не может иметь никто другой, и что каждая частица, любого вещества, которым вы пользуетесь или которое вы потребляете, представляет собою частицу человеческой жизни.

Рёскин.

Несомненное условие счастия есть труд: во-первых, любимый и свободный труд; во-вторых, труд телесный, дающий крепкий, успокаивающий сон и приятный вкус самой простой пище.

10 ОКТЯБРЯ.

Для человека, существа, одаренного разумом, половая похоть есть чувство низкое, животное. И потому человеку надо не потворствовать этому чувству, а всеми силами духа бороться с ним.

Для истинного блага человеку, мужчине или женщине одинаково, хорошо быть целомудренным, насколько он или она может. Отступление от целомудрия выкупается честным браком: рождением и воспитанием детей. Отступление от целомудрия без рождения и воспитания детей есть один из грехов, более всех других удаляющий человека от истинного блага.

Все бедствия, порождаемые половыми отношениями, влюбленностями, происходят только от того, что мы смешиваем плотскую похоть с духовной жизнью, — страшно сказать — с любовью: употребляем разум не на то, чтобы осудить, определить, отделить половую любовь от любви духовной, а на то, чтобы разукрасить ее павлиными перьями духовности.

Так как в истинном христианском учении нет никаких оснований для учреждения брака, то люди нашего христианского мира, чувствуя, что это учреждение не имеет оснований в христианском учении и, вместе с тем, не видя перед собою закрытого церковным учением идеала Христа — полного целомудрия, остаются по отношению брака без всякого руководства. От этого-то и происходит то кажущееся сначала странным явление, что у народов, признающих религиозные учения гораздо более низкого уровня, чем христианство, но имеющих точные внешние определения брака, семейное начало, супружеская верность несравненно тверже, чем у так называемых христиан. У народов, признающих более низкие, чем христианское, вероучения, есть определенное наложничество и многоженство и многомужество, ограниченное известными пределами, но нет той подлой распущенности, проявляющейся в наложничестве, в многоженстве и в многомужестве, не подчиненной никаким определениям, скрывающейся под видом воображаемого единобрачия и царящей среди людей христианского мира.

Только потому, что над некоторою частью соединяющихся совершается духовенством известная церемония, называемая церковным браком, люди нашего мира наивно воображают, что эта церемония освобождает их от требования целомудрия и разрешает ничем неограниченное и ничем не сдерживаемое половое общение.

Никакой род преступлений людских против нравственного закона не скрывается с такой тщательностью людьми друг перед другом, как преступления, вызываемые половой похотью; и нет преступления против нравственного закона, которое было бы так обще всем людям, захватывая их в самых разнообразных и ужасных видах; нет преступления против нравственного закона, на которое смотрели бы так несогласно люди, одни считая известный поступок страшным грехом, другие — тот же поступок самым обычным удобством или удовольствием; нет преступления, на счет которого было бы выказываемо столько фарисейства; нет преступления, отношение к которому показывало бы так верно нравственный уровень человека; и нет преступления более губительного для отдельных людей и для движения вперед всего человечества.

Одна из главных причин разврата это — установившееся в обществе богатых классов удивительное суеверие о том, что совращение девушки или женщины бедных сословий не представляет и в тысячной доле того значения, которое эти совращения имеют для людей богатых классов.

Если по злобе хочешь повредить человеку, то удастся ли тебе или не удастся сделать это, ты своей злобой сделаешь себе наверно зло вместо того добра, которое ты мог сделать себе, если бы постарался потушить в себе злобу и вызвать доброе чувство к брату.

Говорят, что хорошему человеку нельзя не сердиться на дурных. Но если так, то чем человек лучше в сравнении с другими людьми, тем сердитее ему надо быть, а бывает напротив: хороший человек, чем он лучше, тем он мягче и добрее ко всем людям. Бывает это от того, что хороший человек помнит, как часто он сам погрешал, и что если ему сердиться на дурных, то ему прежде всего надо сердиться на самого себя.

Сенека.

Если тебе кажется, что кто-нибудь виноват перед тобою, то ты можешь сделать две вещи: постараться отомстить и постараться простить. Если тебе удастся отомстить, у тебя останется тяжелое чувство раскаяния; если же удастся простить и забыть, то на душе будет спокойно и радостно. Что же надо делать?

Чем больше живет человек для души, тем меньше ему бывает помех, и потому тем меньше он будет сердиться.

Девяносто девять сотых всех речей и писаний происходят только от желания оправдать сделанное и делаемое нами зло. Юриспруденция, политика, дипломатия, экономика, большая часть философии и всё богословие, всё это возникло и живет только ради оправдания зла, от которого люди не хотят отказаться.

Человек бранит, оскорбляет тебя; не поддавайся ему, не становись на тот путь, на который он хочет завлечь тебя, не делай того же, чтò и он.

Марк Аврелий.

«Будь осторожен, когда хочешь в человеке бить по дьяволу, как бы не задеть в нем Бога». Это значит то, что, осуждая человека, не забывай того, что в нем дух Божий.

Если я знаю, что грех гнева лишает меня блага, то я не могу уже сознательно враждовать с другими людьми, не могу, как я делал это прежде, радоваться на свой гнев, гордиться им, разжигать, оправдывать его признанием себя важным и умным, а других людей ничтожными — потерянными и безумными, не могу уже теперь при первом напоминании о том, что я поддаюсь гневу, не признавать себя одного виноватым и не искать примирения с теми, кто враждует со мной.

Но этого мало. Если я знаю теперь, что гнев мой — неестественное, вредное для меня, болезненное состояние, то я знаю еще и то, чтò приводит меня в это состояние. Приводит меня в это состояние, кроме моих грехов, еще и то, что я не признаю некоторых людей людьми, равными себе. Я вижу теперь, что это отделение себя от людей и признание других за «рака» и безумных одна из главных причин моей вражды с людьми. Вспоминая свою прежнюю жизнь, я вижу теперь, что я никогда не позволял разгораться своему враждебному чувству на тех людей, которых считал выше себя, и никогда не оскорблял их; но зато малейший неприятный для меня поступок человека, которого я считал ниже себя, вызывал мой гнев на него и оскорбление, и чем выше я считал себя перед таким человеком, тем легче я оскорблял его; иногда даже одна воображаемая мною низость положения человека уже вызывала с моей стороны оскорбление ему.

12 ОКТЯБРЯ.

Помни, что цель общей жизни людей — единение, а потому всякое выделение себя из числа одних людей и причисление себя к некоторым избранным отдаляет тебя от общей цели жизни — единения с людьми.

Если человек гордится внешними отличиями, думая ими возвысить себя, то он этим показывает то, что он не понимает того своего внутреннего достоинства, в сравнении с которым все внешние отличия — то же, что свечи при свете солнца.

Если видишь, что человек так уверен в том, что он так много знает, что ему нужно учить других людей, знай, что такому человеку нечему учить людей, потому что он сам мало знает или знает ложь, считая ее истиной.

Удивительно свойство самоуверенности. Какие бы ни были способности человека: ума, учености, всяких дарований, сердца даже, — если человек самоуверен, все эти качества становятся недостатками.

Любовь к исключительным людям своей семьи может быть причиной, но никак не оправданием несправедливых, недобрых поступков.

Патриотизм — это любовь к своему отечеству, народу, и патриотизм считается добродетелью. Но мы забываем, что любовь к отечеству могла быть добродетелью в нехристианском мире, в христианском же мире все, без исключения все люди — братья, и потому всякая исключительная любовь есть не добродетель, а грех.

Неравенство, которое устанавливают между собою люди, одна из главных причин их отступлений от доброй жизни. Одни — те, которым внушено, что они облечены особенным перед другими людьми значением, так опьяняются этим своим воображаемым значением, что перестают чувствовать свою ответственность в совершаемых ими делах; другие же, те, которым, напротив, внушается то, что они ничтожные существа, долженствующие во всем покоряться высшим, вследствие этого постоянного состояния унижения, впадают в странное состояние опьянения подобострастия и под влиянием этого опьянения теряют сознание ответственности в своих поступках. Серединные же люди, отчасти подчиняясь высшим, отчасти считая себя высшими, подпадают одновременно опьянению и власти и подобострастия и от этого теряют сознание своего человеческого достоинства.

Гордость совсем не то, что сознание человеческого достоинства. Гордость увеличивается или уменьшается по мере внешнего успеха или неуспеха; сознание достоинства всегда, при всех условиях, одно и то же.

13 ОКТЯБРЯ.

Одно из самых опасных и вредных словечек это: «все так».

Почти все наши расходы делаются для того, чтобы быть похожими на других. Ни для ума, ни для сердца мы не тратим так много.

Эмерсон.

Хорошо приучать себя делать такие добрые дела, про которые никто никогда не узнает. Такие дела укрепляют душу.

Мы не довольствуемся нашей истинной внутренней жизнью, мы хотим жить еще другою воображаемой жизнью в мыслях людей, и мы заставляем себя казаться для этого не тем, чтò мы в действительности. Мы непрестанно трудимся, украшая это воображаемое существо, и пренебрегаем действительным. Если мы обладаем спокойствием, верностью, великодушием, мы стараемся как можно скорее возвестить об этом с тем, чтобы присвоить эти добродетели воображаемому существу.

Чтобы придать эти качества воображаемому существу, мы способны лишить себя их. Мы готовы быть трусами, только бы прослыть за храбрых.

Паскаль.

Успокоение добрых — в их совести, а не в устах людей.

Для того, чтобы выказать себя перед людьми, ты или хвалишь или бранишь себя перед людьми. Если будешь хвалить, люди не поверят. Если будешь хулить, они подумают о тебе еще хуже, чем ты сказал. И потому самое лучшее ничего не говорить о себе, а заботиться о суде твоей совести, а не о суде людском.

Если толпа ненавидит кого-нибудь, надо, прежде чем судить, внимательно исследовать, почему это так. Если толпа пристрастилась к кому-нибудь, надо тоже внимательно исследовать это, прежде чем судить.

Конфуций.

Я огорчаюсь тем, что не увижу при жизни последствий своей деятельности, а вместе с тем огорчаюсь тем, что не нахожу в жизни случая деятельности, при которой я был бы совершенно уверен, что мною не руководит желание славы людской. У меня есть то самое, чтò мне нужно, а я жалуюсь.

Главное усилие разума против соблазна славы людской — это сознание неустойчивости, лживости, случайности, ненужности одобрения людей и незыблемости, истинности, неизбежности и благотворности внутреннего одобрения Бога, живущего в тебе.

14 ОКТЯБРЯ.

И сказал им притчу: У одного богатого человека был хороший урожай в поле, и он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих. И сказал: вот, что сделаю: сломаю житницы мои и построю бòльшие и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое. И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы; покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?

Луки, гл. 12, ст. 16—20.

Люди любят говорить: это мой дом, мое поле, мои сыновья, мои деньги. А не подумают о том, что у того, кто сам не свой, а весь принадлежит Богу, не может быть ничего своего.

Богатые и бедные являются как бы дополнением друг друга. Класс богачей предполагает собой класс бедняков, и безумная роскошь не может не быть связанной с страшной нуждой, заставляющей людей неимущих служить безумной роскоши. Богатые — это грабители, бедные — это ограбленные. От этого-то Христос выражал всегда сочувствие к бедным и отвращение к богатству. По его учению, быть ограбленным лучше, чем быть грабителем. И в царстве правды, которое он проповедывал, богатые и бедные были бы одинаково невозможны.

Генри Джордж.

Думать, что богатство облегчает жизнь — всё равно, что думать, что с ношей легче итти.

Гаврилов.

Сколько средств, чтобы быть счастливым, сколько удобств, о которых не имели понятия наши предки. И что же, счастливы ли мы? Если малое число более счастливо, то большинство тем более несчастно. Увеличивая средства жизни для малого числа богатых, мы заставляем большинство быть и считать себя несчастными.

Не может быть счастья, приобретаемого в ущерб счастью других.

Руссо.

Казалось бы, зная всю мучительную бедность рабочего люда, умирающего от недостатков и сверхсильной работы (а не знать этого невозможно), людям богатым, пользующимся этим, стоящим человеческих жизней трудом, если эти богатые люди не звери, невозможно ни одной минуты оставаться спокойными. А между тем такие богатые либеральные, гуманные люди, очень чувствительные к страданиям не только людей, но и животных, не переставая пользуются таким трудом, стараются всё больше и больше богатеть, т. -е. пользоваться всё больше и больше таким трудом и, пользуясь им, остаются совершенно спокойны.

Происходит это от того, что, когда люди поступают дурно, они всегда придумывают себе такие рассуждения, по которым выходит, что дурные поступки — уже не дурные поступки, а последствия неизменных и находящихся вне власти людей законов. В старину рассуждения эти состояли в том, что неисповедимая и неизменная воля Бога предназначила одним людям низкое положение и труд, а другим — высокое и пользование благами жизни.

Сначала, когда были рабы, доказывалось, что Бог определил положения людей — рабов и господ, и те, и другие должны быть довольны своим положением, так как рабам будет лучше на том свете, господа же должны быть милостивы к рабам; потом же, когда рабы были освобождены, доказывалось, что богатство вверено Богом одним людям для того, чтобы они употребляли часть его на благие дела. Объяснения эти удовлетворяли и бедных и богатых, в особенности богатых, очень долго. Но пришло время, когда объяснения эти стали недостаточными. И тогда явилось новое объяснение, в виде науки политической экономии, открывшей законы, по которым выходит, что распределение труда и пользование им зависит от спроса и предложения, от капитала, ренты, заработной платы, ценности, прибыли и т. д.

На тему эту в короткое время было написано не менее книг и брошюр и прочитано не менее лекций, чем было написано трактатов и прочитано проповедей богословских на прежнюю тему.

Вывод из этой науки тот, что если в обществе развелось много разбойников и воров, отнимающих у трудящихся людей произведения их труда, то это происходит не потому, что разбойники и воры дурно поступают, а потому, что таковы неизменные экономические законы, которые могут измениться только медленной, определенной наукой, эволюцией, и потому, по учению науки, люди, принадлежащие к разбойникам, ворам или укрывателям, пользующиеся грабежом и воровством, могут спокойно продолжать пользоваться наворованным и награбленным.

Большинство людей нашего мира, хотя и не знают в подробностях этих успокоительных объяснений науки, так же, как и многие прежние люди не знали в подробностях теологических объяснений, оправдывавших их положение, — все всё-таки знают, что объяснение это есть, что ученые, умные люди несомненно доказали и продолжают доказывать, что теперешний порядок вещей — таков, каким он и должен быть, и что поэтому можно спокойно жить в этом порядке вещей, не стараясь изменить его.

Этим только можно объяснить то удивительное затмение, в котором находятся добрые люди нашего общества, искренно желающие блага животным, но с спокойной совестью поедающие жизни своих братьев.

Трудно, если не невозможно, найти разумный предел нашим желаниям собственности. В самом деле: довольство того или иного человека в этом отношении зависит не от абсолютной, а от некоторой чисто относительной величины, именно — от отношения между его требованиями и его имуществом. Поэтому имущество само по себе так же мало значит, как числитель без знаменателя. Человек может быть вполне довольным, не имея тех вещей, которых ему и в голову не приходило требовать и которые поэтому излишни ему; между тем другой, имеющий во сто раз больше, чувствует себя несчастным, потому что у него нет того, чтò ему потребовалось.

Шопенгауер.

Богатство драгоценное есть только одно и такое, которого никто не может отнять. Это — увеличение любви к Богу и людям. Богатство же вещественное мешает этому духовному богатству.

15 ОКТЯБРЯ.

Отвечай добром на зло — и ты уничтожишь в злом человеке всё то удовольствие, какое он видит во зле.

— разумные существа, и потому они должны бы видеть, что месть не может уничтожить зла, должны бы видеть, что избавление от зла — только в том, чтò противно злу: в любви, а никак не в мести, как бы она ни называлась.

Велико достоинство царя, когда он добр к своему рабу, но гораздо еще больше достоинство раба, когда он, не признавая зла, которое он терпит, хранит в своем сердце нежность и доброжелательство ко всему человечеству. Он не ненавидит своих угнетателей и даже, когда бессилен противостать их угнетению, он с состраданием соболезнует о их наглости и гордом обращении.

Буддийские Сутты.

Страх перед наказанием никогда не удержал ни одного убийцы. Тот, кто идет убивать своего соседа из мести или нужды, не рассуждает много о последствиях. Убийца всегда уверен, что избегнет преследования. Если бы когда-нибудь было объявлено, что никакого наказания не будут налагать на убийц, число убийств не увеличилось бы ни на один случай. Весьма вероятно, напротив, что оно уменьшилось бы, потому что не было бы преступников, развращенных в тюрьмах.

Кропоткин.

Пройдут сотни, может быть, десятки лет, и наши внуки будут удивляться на наши суды, тюрьмы, казни, так же, как мы удивляемся теперь на сжигание людей, на пытки. «Как могли они не видеть всю бессмысленность, жестокость и зловредность того, чтò они делали?» скажут наши потомки.

Непротивление злу насилием есть необходимое условие любви, такое условие, без которого любовь перестает быть любовью. На законе же любви основаны все учения нравственности.

Так что отрицание этого необходимого условия любви разрушает возможность какой бы то ни было нравственности.

Говорить: я признаю нравственность, но думаю, что непротивление злу насилием неверно и есть преувеличение, — всё равно, что сказать: я признаю то, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, но думать, что все прямые углы равны, не совсем верно, а есть некоторое преувеличение.

Говорят, что война, смертная казнь и всякие кровопролития не могут прекратиться, пока люди не перестанут бороться друг с другом, и сомневаются в том, чтобы это когда-нибудь случилось, и даже утверждают, что борьба, как необходимое последствие закона природы, не может когда-либо прекратиться. Прямой вывод из этого тот, что сама природа заставляет, принуждает человека нападать и сопротивляться именно так, как он это делает теперь, и что нет надежды когда-либо освободиться из-под гнета этой страшной необходимости.

Какое кощунство!

Это неправда, нет такого закона природы, нет необходимости, заставляющей человека обижать ближнего своего; точно так же, как нет закона природы, предопределяющего человека на беспросыпное пьянство в течение вечных времен. Человек может бросить пьянство, он может и перестать драться, его можно вылечить от сумасшествия войны, его можно убедить в необходимости воздержаться от нанесения обид в виде наказания, угрозы или самозащиты.

Баллу.

В нашем обществе существует некоторый порядок не потому, что есть судьи, прокуроры, следователи, тюремщики, палачи, солдаты, судящие, наказывающие других людей, а потому, что, несмотря на развращение, производимое всеми этими правительственными людьми, люди всё-таки жалеют и любят друг друга.

Удивительное дело: люди, признающие учение Христа, негодуют на правило, не допускающее ни в каком случае насилия.

Человек, признающий то, что смысл и деятельность жизни в любви, негодует на то, что ему указан верный и несомненный путь этой деятельности. В роде того, как если бы мореплаватель негодовал на то, что определен среди мелей, подводных камней верный путь для его плавания. «Зачем это стеснение? Может случиться, что мне надобно будет сесть на мель». То же самое говорят люди, когда возмущаются на то, что нельзя ни в каком случае употреблять насилия и воздавать злом за зло.

10.

Мы удивляемся на то, как извращено было христианство, как оно мало, даже совсем не осуществлено в жизни, а, между тем, разве это могло быть иначе с учением, которое, среди языческого мира, своим требованием поставило истинное равенство людей: все — сыны Бога, все — братья, жизнь всех одинаково священна. Истинное равенство требует не только уничтожения каст, званий, преимуществ, но уничтожения главного орудия неравенства — насилия. Истинное равенство не может быть осуществлено, как это думают, гражданскими мероприятиями, оно осуществляется только любовью к Богу (добру, истине) и к людям. Любовь же к Богу и людям не может быть внушена гражданскими мероприятиями.

То, что люди могли впасть в грубое заблуждение о том, что свобода, братство и равенство могут быть введены казнями, угрозами казней, насилием, не показывает того, чтобы то, к чему стремились люди, было неверно, а только то, что был неверен тот путь, которым заблуждающиеся люди пытались осуществить равенство.

16 ОКТЯБРЯ.

Если бы то время и те силы, которые расходуются людьми теперь на устроительство жизни людей, расходовались бы каждым на дело борьбы с своими грехами, то то самое, чего желают достигнуть люди — наилучшее устройство жизни — было бы очень скоро достигнуто ими.

кричит на них, приказывает одной итти направо, другой налево, если бы мы увидали такого человека, мы наверное сказали бы, что он сумасшедший. А между тем мы все делаем это самое. Не заботимся о том, чтобы искоренить зло в себе, а сердимся на зло от других людей. Тогда как избавиться от зла в себе — прикрыть свою крышу, вставить свои окна — в нашей власти, а искоренить зло из мира так же не в нашей власти, как распоряжаться тучами. Если бы люди вместо того, чтобы учить других, хоть изредка занимались тем, чтобы самим становиться лучше, все меньше и меньше становилось бы зла в мире, и всё легче и легче было бы жить людям.

Одно из зловреднейших суеверий есть суеверие о том, что одни люди могут устраивать жизнь других людей. Освободись люди от этого суеверия — и кончились бы и подати, и суды, и тюрьмы, и казни, и войны.

То, чтò делают родители над детьми, воспитатели над воспитанниками, правители над управляемыми, силою заставляя их повиноваться, это — то же самое, чтò делают над деревьями, когда их подстригают или сгибают на них ветви. Деревья только на время принимают тот вид, который им хотят дать, а потом опять растут так, как это свойственно их природе.

До тех пор, пока люди будут неспособны устоять против соблазнов страха, одурения, корысти, честолюбия, тщеславия, которые порабощают одних и развращают других, они всегда сложатся в общество насилующих, обманывающих и насилуемых и обманываемых. Для того, чтобы этого не было, каждому человеку надо сделать нравственное усилие над самим собой. Люди сознают это в глубине души, но им хочется как-нибудь помимо усилия достигнуть того, чтò достигается только усилием.

Выяснить своими усилиями свое отношение к миру и держаться его, установить свое отношение к людям на основании вечного закона делания другому того, чтò хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе те дурные страсти, которые подчиняют нас власти других людей, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, ни ради страха, ни выгоды не отступать от требований высшего закона своей совести, — всё это требует усилий; вообразить же себе, что установление известных форм каким-то таинственным путем приведет всех людей, в том числе и меня, ко всякой справедливости и добродетели, и для достижения этого, не делая усилий мысли, повторять то, чтò говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, — всё это делается само собой, для этого не нужно усилия.

Людям так хочется, чтобы это было, чтò они уверяют себя, что это и есть. И вот является такая теория об улучшении общественной жизни посредством изменения внешних форм. По теории этой доказывается, что люди могут без усилия достигнуть плодов усилия, точно так же, как по церковной теории молитвой о своем совершенствовании, верой в искупление грехов кровью Христа или в благодать, передаваемую таинствами, люди могут без личного усилия достигнуть праведной жизни. Теория эта произвела и производит ужасные бедствия и более всего другого задерживает истинный прогресс человечества.

Заставить людей силой делать то, чтò мне кажется хорошим, — это самое лучшее средство внушить им отвращение к тому, чтò мне кажется хорошим.

Всякий человек знает, что всякое насилие — зло. И вот, чтобы отучить людей от насилия, мы ничего лучшего не можем придумать, как то, что мы, люди, требующие к себе высшего уважения, делаем для этой цели самое ужасное насилие: тюрьмы, казни.

Человек, совершающий насилие, менее свободен, чем тот, который терпит его.

Спасение от дурного устройства мира только в одном — в распространении среди людей истинной веры.

17 ОКТЯБРЯ.

Есть закон Бога, написанный в сердце каждого человека, и закон человеческий, написанный на бумаге. Если закон Божеский не сходится с законом человеческим, если закон Бога говорит: все люди — братья, люби всех, а закон человеческий говорит: эти и эти люди — враги, делай им зло, убивай, — какого закона надо слушаться?

Одно из самых вредных для людей суеверий — это то, что много людей, иногда много миллионов называются людьми одного народа, одного государства. Люди убивают, грабят друг друга из-за этого суеверия. Избавиться от этого суеверия можно только тем, чтобы считать себя сыном Божиим, и потому не отделять себя от всех людей мира, а считать всех своими братьями, живущими по одному закону Бога.

Разбойники обирают преимущественно богатых, — правительства же обирают преимущественно бедных, богатым же, помогающим им в их преступлениях, покровительствуют. Разбойники, делая свое дело, рискуют своей жизнью, — правительства почти ничем не рискуют. Разбойники никого насильно не забирают в свою шайку, — правительства набирают своих солдат большею частью насильно. Разбойники делят добычу большею частью поровну, — правительства же распределяют добычу неравномерно: чем больше кто участвует в организованном обмане, тем более он получает вознаграждения. Разбойники не развращают умышленно людей, — правительства же для достижения своих целей развращают целые поколения детей и взрослых ложными религиозными и патриотическими учениями. Главное же, ни один самый жестокий разбойник, — никакой Стенька Разин, никакой Картуш — не может сравниться по жестокости, безжалостности и изощренности в истязаниях не только с знаменитыми своей жестокостью злодеями-государями: Иоанном Грозным, Людовиком XI, Елизаветами и т. п., но даже с теперешними конституционными и либеральными правительствами, с их казнями, одиночными тюрьмами, дисциплинарными батальонами, ссылками, усмирениями бунтов и избиениями на войнах.

К правительствам, как и к церквам, нельзя относиться иначе, как или с благоговением, или с омерзением. До тех пор, пока человек не понял того, чтò такое правительство, так же как и того, чтò такое церковь, он не может относиться к этим учреждениям иначе, как с благоговением. Пока он руководится ими, ему нужно думать, для его самолюбия, что то, чем он руководится, есть нечто самобытное, великое и святое; но как только он понял, что то, чем он руководится, не есть нечто самобытное и священное, а что это — только обман недобрых людей, которые, под видом руководительства, для своих личных целей пользовались им, так он не может тотчас же не испытать к этим людям отвращения.

Еще можно было бы как-нибудь оправдывать подчинение целого народа нескольким людям, если бы эти властвующие люди, уже не говорю, были самые хорошие люди, а хоть только не худшие люди; если бы хоть изредка властвовали не лучшие, но порядочные люди; но ведь этого нет, никогда не было и не может быть. Властвуют всегда наиболее дурные, ничтожные, жестокие, безнравственные и, главное, лживые люди. И то, что это так, не есть случайность, а общее правило, необходимое условие власти.

Для непробудившегося человека государственная власть — это некоторые священные учреждения, составляющие органы живого тела, необходимое условие жизни людей. Для пробудившегося человека то, чтò называется государственной властью, это только люди, приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющее никакого разумного оправдания, и посредством насилия приводящие свои желания в исполнение. Для пробудившегося человека это — заблудшие и большей частью подкупленные люди, насилующие других людей, точно такие же люди, как и те разбойники, которые схватывают людей на дорогах и насилуют их. Древность этого насилия, размеры насилия, организация его — не может изменить сущности дела. Для пробудившегося человека нет того, чтò называется государством, и потому нет оправдания всем совершаемым во имя государства насилиям и невозможно участие в них. Насилие государственное уничтожится не внешними средствами, а только сознанием пробудившихся к истине людей.

Может быть, что для прежнего состояния людей было нужно государственное устройство, может быть для некоторых людей оно нужно еще и теперь, но люди не могут не предвидеть того состояния, при котором насилие может только помешать мирной жизни людей. А видя и предвидя это, люди не могут не стремиться к осуществлению такого порядка. Средство же осуществления этого порядка есть внутреннее совершенствование и неучастие в насилии.

Не будь рабом одного или немногих. Делаясь рабом всех, ты делаешься другом всех.

По Цицерону.

10.

Если хочешь спастись от власти людей, отдайся власти Бога. Если сознаешь себя во власти Бога, то люди не могут ничего сделать тебе.

18 ОКТЯБРЯ.

Царствие Божие на земле — это то, чего желают все люди. («Да приидет царствие Твое».) Христос приблизил к нам это царство, но люди на место царства Божия устроили царство попов.

Кант.

Вера не в том, чтобы знать то, чтò было, или то, чтò будет, ни даже то, чтò есть, а только в том одном, чтобы знать, чтò должно делать каждому человеку.

но потому, что они не нарушают его свободы; потому что они только предлагают свои мысли, тогда как тот (Новый Завет) внешним образом предписывает там, где нельзя предписывать. Человечество не должно больше терпеть этого невыгодного положения Евангелия. И дело нашего века состоит в том, чтобы свести все эти писания на один общий уровень происхождения и свойств человеческого ума. И всякий вдохновенный писатель только выиграет от прекращения такого идолопоклоннического отношения к нему.

Эмерсон.

Религия, которой нечего дать, дает векселя на жизнь после смерти.

В наше время большинство людей только воображают себе, что они исповедуют христианство и держатся христианской нравственности. В действительности они следуют только языческой нравственности и эту нравственность называют законом Божьим и ставят идеалом воспитания молодого поколения.

Посмотришь на плоды, чтобы оценить дерево, как учил Христос, и увидишь, что плоды всех церквей было зло, что последствием их деятельности всегда было извращение христианства, и не можешь не признать того, что как ни добры были некоторые люди, участвовавшие в церквах, дело церкви, в котором эти люди участвовали, было не христианское. Доброта и достоинства всех этих людей, служивших церквам, были доброта и достоинства людей, но не того дела, которому они служили. Все эти добрые люди, — как оба Франциска, Иоанн Златоуст, Фома Кемпийский и др., — были добрые люди, несмотря на то, что они служили делу враждебному христианству, и они были бы еще добрее и достойнее, если бы не подпали тому заблуждению, которому служили.

— это вера в возможность познания через опыт того, чтò по законам опыта не может быть допущено (вера в чудеса). Вторая ложная вера состоит в допущении для нашего нравственного совершенствования того, о чем мы нашим разумом не можем составить никакого понятия (вера в таинства). Третья ложная вера это — признание возможности призвать сверхъестественным путем такое таинственное действие, посредством которого божество будет влиять на нашу нравственность (вера в благодать).

Кант.

Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства Божия, но истина христианства, как огонь в костре, который, заглушенный на время наваленным сырым хворостом, уже высушил сырые прутья, начинает охватывать их и выбиваться наружу. Истинное значение христианства теперь уже видно всем, и влияние его уже сильнее того обмана, который скрывает его.

Для народов, как и для личностей, освобождение от предрассудков не освобождает от преград познания всей истины, но заменяет грубые руководства жизни более возвышенными. Многие бедные души теряют при этой замене свою поддержку. Но в этом нет ничего дурного или опасного. Это только рост. Ребенок должен выучиться ходить один. Сначала человек, лишившийся привычного суеверия, чувствует себя потерянным, бездомным. Но это отнятие от него внешних поддержек загоняет его внутрь себя и этим самым укрепляет его. Он чувствует себя лицом к лицу с Богом. Он читает не по книге, а в душе своей смысл учения. И его маленькая часовня расширяется до величественного храма небесного свода.

Эмерсон.

10.

Служители церквей всех исповеданий, в особенности в последнее время, стараются выставить себя сторонниками движения в христианстве: они делают уступки, желают исправить вкравшиеся в церковь злоупотребления и говорят, что из-за злоупотреблений нельзя отрицать самого принципа христианской церкви, которая одна только может соединить всех воедино и быть посредницей между людьми и Богом. Но это несправедливо. Церкви не только никогда не соединяли, но были всегда одной из главных причин разъединения людей, ненависти друг к другу, войн, побоищ, инквизиций, Варфоломеевских ночей и т. п., и церкви никогда не служат посредниками между людьми и Богом, чего и не нужно и чтò прямо запрещено Христом, открывшим свое учение прямо непосредственно каждому человеку, но ставят мертвые формы вместо Бога и не только не открывают, но заслоняют от людей Бога. Церкви, возникшие из непонимания и поддерживающие это непонимание своей неподвижностью, не могут не преследовать и не гнать всякое понимание учения. Они стараются скрыть это, но это невозможно, потому что всякое движение вперед по пути, указанному Христом, разрушает их существование.

11.

жизнь людей, церковные проповедники разного рода, в своих собраниях и беседах, обыкновенно заявляют, что это не дело религии — касаться торговли, политики или финансов. «Религия, говорят они, должна ведать лишь дело спасения человека в его будущей жизни; ей нужно лишь, чтобы люди верили, что только через Иисуса они могут наследовать небесное блаженство. Верующий пойдет в рай, неверующий пойдет в ад».

Эти-то учения, вместе с доктринами грехопадения, искупления и телесного воскресения, обыкновенно спутывают тот маленький остаток мысли, который православные люди прилагают к рассуждению о религиозных вопросах, и хаос, наступающий затем в их религиозной жизни, естественно отражается и на общественной.

Люси Маллори.

12.

оно приближается.

Более чистое христианство, хотя и медленно, но всё более и более занимает место того, которое называется этим именем.

Чаннинг.

19 ОКТЯБРЯ.

Я люблю мужиков: они недостаточно учены, чтобы рассуждать превратно.

Ученый тот, кто знает очень много из всяких книг; образованный тот, кто знает всё то, чтò теперь в ходу между людьми; просвещенный тот, кто знает, зачем он живет и чтò ему надо делать. Не старайся быть ни ученым, ни образованным, старайся быть просвещенным.

Не бойся незнания, не бойся сомнений, не бойся труда исследования, бойся одного: утверждения того, что знаешь, чего не знаешь.

Никогда не стыдись спрашивать о том, чего не знаешь.

Албитис.

своей дикости, т. -е. неясности, неопределенности, некоторые науки эти пытались с своей точки зрения охватить все явления жизни и путались, сами выдумывая новые понятия и слова. Так это было с астрономией, когда она была астрологией, с химией, когда она была алхимией. То же происходит и теперь с той опытной эволюционной наукой, которая, рассматривая одну сторону или некоторые стороны жизни, заявляет притязания на изучение всей жизни.

По отношению к природе опыт содействует познанию истины; но по отношению нравственных законов опыт, напротив, бывает причиной заблуждений. Поэтому очень ошибочно думать, что законы о том, чтò я должен делать, можно вывести из того, чтò делается людьми.

Кант.

В науке бывают такие же обманы, как и в вере, и зачинаются из того же самого: из желания оправдать свои слабости, и научные обманы так же, пожалуй и более вредны, чем религиозные. Люди заблуждаются, живут дурно. По-настоящему следует людям, поняв, что они живут дурно, постараться переменить жизнь и начать жить лучше. И тут-то являются разные науки: государственная, финансовая, церковная, уголовная, полицейская, является наука политическая экономия, история и самая модная — социология, — о том, по каким законам живут и должны жить люди, — и оказывается, что дурная жизнь людей не от них, а от того, что таковы законы, и что дело людей не в том, чтобы перестать жить дурно и изменять свою жизнь от худшего к лучшему, а только в том, чтобы, живя по прежнему по своим слабостям, думать, что всё худое происходит не от них самих, а от тех законов, какие нашли и высказали ученые. Обман этот так неразумен и так противен совести, что люди никогда бы и не приняли его, если бы он не потакал их дурной жизни.

Во всех сословиях встречаются люди с умственным превосходством, хотя часто без всякой учености. Натуральный ум может заменить почти всякую степень образования, но никакое образование не заменит натуральный ум, хотя и имеет перед таким человеком преимущество богатства знания случаев и фактов (сведения исторические) и определения причинности (естественные науки) — все в правильном, легком обозрении, но он от этого не обладает более правильным и глубоким взглядом на настоящую сущность всех этих событий, случаев и причинностей. Неученый со своей проницательностью и быстрым взглядом на всё сумеет обойтись без этих богатств. Один случай из его опыта научит его большему, чем какого-нибудь ученого тысячи случаев, которые он знает, но хорошенько не понимает— живое, всякое ему знакомое событие обсужено им верным и здравым пониманием, и оно ему заменяет тысячи подобных.

Напротив того, многие знания обыкновенных ученых мертвы, так как они состоят, если и не совсем в пустых словах, то часто только в отвлеченных понятиях, которые получают свое значение только посредством наглядного понимания индивидуума, к которому они относятся, и которые должны осуществить все совокупные понимания. Если же понимание это очень скудное, то подобной голове свойственно, как банку, ассигнации которого в десять раз превышают наличный фонд, притти под конец к банкротству.

Шопенгауэр.

Стоит труда расследовать, не вредно ли слишком полировать детей при воспитании. Мы еще не достаточно знаем человека, чтобы не предоставить выполнение этого случаю, если можно так выразиться. Я уверен, что если бы нашим педагогам удалось достигнуть своей цели, — я хочу сказать, если бы они оказались в состоянии воспитывать детей вполне под своим влиянием, то мы не имели бы более ни одного истинно великого человека. Самому нужному в жизни нас обыкновенно никто не учит.

Лихтенберг.

10.

Наблюдения и вычисления астрономов научили нас многому, достойному удивления; но самый важный результат их исследований, пожалуй, тот, что они обнаружили перед нами бездну нашего невежества: без этих знаний человеческий разум никогда не мог бы представить себе всю огромность этой бездны, а размышление об этом может произвести большую перемену в определении конечной цели деятельности нашего разума.

Кант.

11.

«Есть травы на земле: мы их видим, с луны их было бы не видно. На этих травах есть нити, в этих нитях — маленькие животные, но дальше этого ничего уже нет». Какая самонадеянность!

«Сложные тела состоят из элементов, а элементы неразложимы». Какая самонадеянность!

12.

Странно думать, что науки могут когда-нибудь быть враждебны религии. Науки, если они тщеславны, становятся враждебны не только религии, но и истине; истинная же наука не только не враждебна религии, но и прокладывает ей путь.

Рёскин.

20 ОКТЯБРЯ.

Ничто так не ослабляет силы человека, как надежда в чем-либо, кроме своего усилия, найти спасение и благо.

— сон.

Хороший человек заботится больше о том, чтобы делать, чтò должно, чем о том, чтò с ним случается. Делать то, чтò должно — мое дело, говорит такой человек, то же, чтò случается — не в моей власти. И чтò бы ни случилось, ничто не может помешать мне делать то, чтò должно.

Если хочешь блага, исполняй закон Бога. Исполнение же закона Бога возможно только усилием. Усилие не только вознаграждается радостной жизнью, но самое усилие дает сознание участия в деле Божием.

Самые большие перемены во всем мире делаются не вдруг, не взрывами, а незаметными маленькими изменениями. То же самое и в хорошей жизни. Жизнь из дурной сделается лучше не вдруг, а понемногу, чуть заметными усилиями.

Путь исправления себя, правда, труден, но он труден не сам по себе, а труден потому, что мы так долго предавались порокам, которые и усложняют нам путь исправления. Мы страдаем от этой борьбы настолько, насколько пороки наши успели в нас вкорениться. Мы не можем думать, что Бог виноват в необходимости этой борьбы, потому что, не будь в нас пороков, не было бы и борьбы. Значит, причина борьбы — в нашем собственном нечестии. А между тем, в этой борьбе наше спасение, и если бы Бог избавил нас от этой борьбы, то мы, несчастные, остались бы при наших пороках.

Тот, кто признает свою жизнь нехорошею и хочет начать жить лучше, не должен думать, что он может начать жить лучше только тогда, когда он переменит всю свою жизнь. Исправлять жизнь надо и можно не внешней переменой, а в самом себе и в своей душе. А это можно сделать всегда и везде. И работы этой для всякого много. Только когда душа твоя так изменится, что ты не будешь в состоянии продолжать прежнюю жизнь, только тогда переменяй ее, а не тогда, когда тебе будет думаться, что тебе легче будет исправлять себя, если ты переменишь жизнь, уйдешь из дома, оставишь прежнее занятие и изберешь другое и т. п.

Чем дольше я живу, тем больше дела передо мною. Мы живем в важное время. Никогда людям не предстояло столько дела. Наш век есть век революции в лучшем смысле этого слова — не материальной, но нравственной революции. Вырабатывается высшая идея общественного устройства и человеческого совершенства. Мы не доживем до жатвы, но сеять с верою есть великое счастие.

Чаннинг.

21 ОКТЯБРЯ.

узнает новые радости души. И радости эти тем больше, чем больше он отказывается от радостей тела.

Отречение от телесных благ дает такую же радость душе, как удовлетворение страстей и похотей — телу.

Только умирая для себя в теле, мы воскресаем в Боге.

Трудно молодому отречься от жизни тела. Но то, что это трудно, никак не показывает того, чтобы это было невозможно. И потому, как бы молод ты ни был, как бы это ни казалось тебе трудно, верь, что самоотвержение есть закон твоей жизни, что всё большее и большее самоотречение дает всё большее и большее благо.

Деревья отдают свои плоды и даже свою кору и листья и сок всем, кому они нужны. Хорошо тому человеку, который делает то же. Но мало есть людей, которые понимают это и поступают так.

Всё хорошее, доброе делается только тогда, когда человек забывает себя.

Мир стоит только тем, что люди делают такие дела. Если бы мать не забывала себя, когда рожает, кормит, воспитывает детище, ни один ребенок не остался бы жив. Ни одна семья не могла бы прожить, если бы не забывал о себе отец, когда работает на семью. Работать на одного себя уже потому не следует, что никто не может знать, доведется ли ему попользоваться своей работой, а люди, которым понадобится то, чтò сработано, всегда будут.

То, чтò ты отдал, то твое, а то, чтó удержал, то чужое.

Если ты отдал что-нибудь другому, оторвав от себя, ты сделал добро себе, и это добро навсегда твое, и никто не может отнять его от тебя.

ò хотел иметь другой, то ты удержал это только на время или до того времени, когда тебе придется отдать это. А отдать придется наверное, когда придет смерть.

Если не хочешь быть рабом, а хочешь быть свободным, то будь готов на всякий час отдать Богу то, чтò ты получил от него: свою жизнь.

Это кажется страшно, но разве мы не видим каждый день, что люди губят свою жизнь не ради Бога, а ради того, чтобы угодить своим хозяевам, начальникам, рискуя жизнью, пьянством, дурными привычками, кто в драке, кто из молодечества, кто на войне, чтобы угодить начальству. Если ради таких пустяков можно губить свою жизнь, то как же не быть готовым отдать ее тому, кто нам дал ее. Если хочешь быть свободным, не бойся смерти. Если же будешь бояться, то на всю жизнь останешься рабом между рабами, хотя бы у тебя были все возможные мирские почести и богатства.

Если будете стараться угождать людям для того, чтобы они были благодарны вам, то напрасно будете стараться. Если же будете делать добро людям, не думая о них, для Бога, то и себе сделаете хорошо, и люди будут благодарны вам.

Кто забывает про себя, того Бог помнит, а кто про себя помнит, того Бог забывает.

22 ОКТЯБРЯ.

Нет ничего сильнее смиренного человека, потому что смиренный человек, отказываясь от себя, соединяется с Богом.

Если хотите доброй славы или хотя не худой славы, не хвалите сами себя и другим не позволяйте хвалить себя.

Мы не знаем и не можем знать, для чего мы живем, какое для жизни мира мы делаем дело; но мы знаем, что если мы делаем то дело, которое хочет от нас та сила, которая послала нас в жизнь, и делаем его с любовью и смирением, то нам хорошо. Лошадь в возу не может знать, куда, зачем и что она везет; но если она смирна и везет, то она знает, что она работает хозяину, и ей хорошо. Так и люди знают, что если они делают дело, предназначенное им: увеличивают и в себе и в людях любовь, — то им хорошо.

«Иго мое благо, и бремя мое легко», сказал Христос. То, чтò мы должны делать, и легко и благо для нас.

Мы часто гордимся тем, чтò мы хорошо сделали, мы гордимся тем, чтò мы сделали, а забываем то, что в каждом из нас живет Бог, что, делая хорошее, мы только передаем то, чтò Он в нас не то что вложил, а то, чтò Он через нас делает.

Бог во мне делает, а я горжусь. Всё равно, что камень, загораживающий проток ключа, гордился бы тем, что из него течет вода, которую пьют люди и звери. Но, скажут, камень может гордиться тем, что он чист, не портит воду. И то неправда. Если он и чист, то только потому, что та же вода обмыла и обмывает его. Ничего нашего нет, все Божие.

Нет в мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода, а между тем, нападая на жесткое и твердое, ничто не может быть сильнее ее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает жестокого. Смиренный побеждает гордого. Все в мире знают это, но никто не хочет исполнять это.

Лао-Тсе.

Только что подумаешь: как я высоко поднялся над людьми, сейчас и готов — в яме.

Сорные травы губят посевы, тщеславие точит людей; лишь нежный дар смирения готовит великую награду.

Буддийская мудрость.

Мудрым может быть только тот, кто не считает себя мудрым. А не считает себя мудрым только тот, кто всегда видит перед собой совершенство Бога.

10.

Талмуд.

11.

Прекрасны слова молитвы: «Приди и вселися в ны». В этих словах всё. Человек имеет всё, чтò ему нужно, если Бог вселится в него. Для того же, чтобы Бог вселился в человека, делать нужно только одно: умалить себя, чтобы дать место Богу. Как только человек умалит себя, Бог тотчас же вселяется в него. И потому для того, чтобы иметь всё, чтò ему нужно, человеку надо прежде всего смириться и дать в своей душе простор Богу.

12.

Не бойся унижения, если ты сумеешь принять его с смирением: оно во много раз окупится теми духовными благами, которые соединены с ним.

13.

Старайся не запрятывать в темные углы постыдные воспоминания своих грехов, а, напротив, старайся держать их всегда наготове, чтобы воспользоваться ими, когда тебе придется судить о ближнем.

Не думай, что легко и просто говорить правду. Пока мы одни, мы знаем правду, но как только мы перед людьми и хотим угодить им, сейчас же слова наши путаются, и мы невольно говорим неправду, или не высказываем всего, или говорим то, чего не было в нас, или говорим не то, что было. Берегись этого, правда дороже всего.

Мы все любим истину больше, чем ложь, но когда дело касается нашей жизни, то мы часто предпочитаем ложь истине, потому что ложь оправдывает нашу дурную жизнь, а истина обличает ее.

Люди, признающие религиозную ложь, так отвыкают различать истину от лжи, что уже и в других областях лгут, не сознавая этого.

Науки математические полезны тем, что научают мыслить независимо от желаний. Но нет ничего вреднее наук политических, юридических и в особенности богословских и ложно философских: они приучают людей мыслить неясно, не договаривая, путая, подтасовывая. Люди, прошедшие такую школу, теряют способность управлять мыслью.

— необходимое условие всего доброго.

Есть ложь сознательная, когда человек знает, что он говорит неправду, но он говорит ее для того, что она ему выгодна; и есть ложь невольная, когда человек и желал бы, но не умеет сказать правду.

Вредна ложь во всех житейских делах: продать старое за свежее, порченое — за целое, обещать отдать долг и знать, что не отдашь, и т. п., но всякая такая ложь — ничто перед ложью в делах духовных: выдавать за Бога то, чтò не есть Бог, уверять в спасительности для души того, чтò не дает блага душе, выдавать за грех и худое то, чтò праведно и добро, и т. п. В таких делах — главное зло неправды.

Нет человека безгрешного, и нет человека вполне правдивого. Разница между людьми не в том, что один вполне безгрешен и правдив, а другой — весь грешен и лжив, а в том, что один стремится к наибольшей безгрешности и правдивости, а другой не стремится к этому.

В склонности верить в то, чтò нам говорят, заключается и добро и зло. Именно эта склонность делает возможным поступательное движение общества, и именно она делает это поступательное движение столь медленным и мучительным: каждое поколение, благодаря ей, без усилия получает достающееся ему по наследству знание, приобретенное тяжелым трудом, и каждое поколение, благодаря ей, оказывается порабощенным ошибками и заблуждениями своих предшественников.

24 ОКТЯБРЯ.

Бывают времена, когда чувствуешь в себе духовную силу, и такие времена, в которые чувствуешь себя телесным и слабым. Будь настороже в такие времена. Старайся ничего не начинать и воздерживайся от всего, чтò хочется сделать.

Если один человек победил тысячу раз тысячу людей в сражении, а другой победил себя, — он победил больше. Лучше победить себя, чем всех других людей.

Никто, никакой бог не может изменить в поражение победу того, кто победил себя и владеет собою.

Воздержание не означает подавления или неразвитая энергии, не означает приостановки в добре, как, например, в проявлении любви или веры, но, наоборот, силу и энергию, препятствующую делать то, чтò человек считает дурным.

Рёскин.

Если поссорился с кем-нибудь, то постарайся остановиться и ничего не делать и не говорить, а подумай о том, из-за чего вышла ссора. И часто только стоит подумать — и поймешь, что не из-за чего ссориться.

Чем больше живу, тем больше и разумом и опытом убеждаюсь в мудрости «неделания». Даже против диких зверей, говорят, сильнее всего действует: лечь и быть неподвижным. И люди злые, заблудшие, должны больше всего бояться неподвижности и молчания, такого же, каково молчание Бога, видящего наши злые дела.

— это мысль о том, что стыдно ничего не делать, и умышленное занятие придуманным делом. Эти-то вымышленные дела почти всегда вовлекают нас в грехи, соблазны, суеверия. Делать надо только то, чтò вытекает само собою из требований нашей телесной и духовной природы. А то мы заботу об удовлетворении нашей животной природы наваливаем на других, а требования нашей духовной природы так заглушены ложной жизнью, что мы не сознаем их, сами же придумываем себе разные дела никому не нужные и потому всегда вредные.

Истинная сила человека не в порывах, а в ненарушимом спокойствии.

Чем больше торопишься, тем меньше успеваешь.

Страдания людей, вытекающие из ложного понимания жизни, так назрели, благо, даваемое истинным пониманием жизни, так стало всем ясно и очевидно, что для того, чтобы люди изменили свою жизнь сообразно своему сознанию, им не нужно в наше время уже ничего предпринимать, ничего делать, а нужно только остановиться, перестать делать то, чтò они делают, сосредоточиться и подумать.

25 ОКТЯБРЯ.

Если из ста раз один раз пожалеешь о том, что не сказал, чтò надо было, то наверное из ста раз девяносто девять раз пожалеешь, что говорил, когда надо было молчать.

С чем сравнить язык в устах человека? Это — ключ сокровищницы мудрости: когда дверь заперта, никто не может знать, чтò там, драгоценные ли камни или ничтожный товар. Хотя, по учению мудрых, молчание полезно, но свободная речь еще нужнее в свое время. Две вещи показывают плохое рассуждение: молчать, когда надо говорить, и говорить, когда надо бы молчать.

Саади.

Как часто молчание есть мудрейший из ответов. Давай больше отдыха своему языку, чем рукам.

Если язык хорош, то нет ничего лучше его; зол он — нет ничего гаже его.

Талмуд.

Весь век свой провел среди мудрецов и не нашел для человека ничего лучшего, как молчание.

Талмуд.

Псалом 38, ст. 2.

Отвращайтесь злословия и лжесвидетельства. Да будет язык ваш всегда служить вам орудием истины.

Из «Благочестивых мыслей и наставлений».

Лучший язык тот, который тщательно сдерживается; лучшая речь та, которая тщательно обдумывается. Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания.

10.

Вопросы решаются не в спорах, а в расследовании с самим собою, когда сам себе возражаешь всеми силами.

11.

Тот, кто внимательно слушает, разумно спрашивает, спокойно отвечает и перестает говорить, когда ему нечего больше сказать, владеет самым нужным для жизни свойством.

Лафатер.

12.

Нравственность человека видна в его отношении к слову.

13.

Из «Благочестивых мыслей и наставлений».

14.

Чем меньше будешь говорить, тем больше будешь работать.

26 ОКТЯБРЯ.

Старайся не думать о том, чтò ты считаешь дурным.

Много хуже дурного поступка те мысли, от которых происходят все дурные поступки. Поступка дурного можно не повторять и раскаяться в нем; дурные же мысли родят дурные поступки. Дурной поступок только накатывает дорогу к дурным поступкам; дурные же мысли везут по этой дурной дороге.

Благо нашей жизни зависит от того, на что направлена наша способность сознания. Сознание, направленное на животное я, ослабляет истинную жизнь, усиливает, разжигает страсти, производит жадность, борьбу, ненависть, ужас смерти; сознание, направленное на духовное я, возбуждает, возвышает, освобождает жизнь от страсти, от борьбы, от ненависти, освобождает любовь. Перенесение сознания с животного я на духовное совершается усилием мысли.

Большинство жизненных задач решаются как алгебраические уравнения: приведением их к самому простому виду. Вот для этого-то приведения к самому простому виду нужно самое большое умственное усилие.

Духовное руководит телесным, а не наоборот. И потому, чтобы изменить свое состояние, человек должен работать над собой в области духовной — в области мысли.

ставить закон Бога, который мы знаем в своей совести, выше и законов человеческих, и своих желаний.

Беспорядочная мысль делает с нашим умом то же, чтó сделал бы с нашим домом беспорядочный человек, приглашенный нами пожить у нас.

Люси Маллори.

Усилия, освобождающие человека от грехов, соблазнов и суеверий, совершаются прежде всего в мысли.

Главной помощью в борьбе этой служит человеку его возможность соединяться с разумной деятельностью всех живших до него мудрецов и святых людей мира. Такое общение с мыслью прежде живших святых и мудрых людей есть молитва, т. -е. повторение тех слов, которыми люди эти выражали свое отношение к своей душе, к другим людям, к миру и началу его.

10.

Всякая великая истина для того, чтобы войти в сознание человечества, должна неизбежно пройти три ступени. Первая ступень: «Это так нелепо, что не стоит и обсуждать». Вторая ступень: «Это безнравственно и противно религии». Третья ступень: «Да это давно уже всем известно».

11.

Тщетно будете вы искать во внешнем мире ответов на вопросы, касающиеся назначения жизни. Ответы на все ваши вопросы находятся внутри вас, но лишь в зародышах. Вы должны вырастить ваши ответы хорошей жизнью. Это единственный путь к мудрости.

Люси Маллори.

27 ОКТЯБРЯ.

и людям — в увеличении любви в себе и в других, и это дело мы можем делать всегда во всяком положении.

Человек живет только в настоящее мгновение. Всё остальное или прошло уже, или неизвестно, будет ли.

Марк Аврелий.

Мы думаем о будущем, устраиваем его, а будущее совсем не важно, потому что важно одно: делать дело любви. А дело это можно делать только сейчас и во всяком положении, а потому совсем всё равно, какое будет будущее и даже, будет ли оно. Важно только сейчас, в настоящем, делать то, чтò должно.

Прошедшее, если глубоко вникнуть в него, связано с такими сложными условиями и причинами, что человеческий ум чувствует себя бессильным объяснить его. Будущее же всё неизвестно и не может быть открыто. Что же остается человеку?

ò он несомненно знает и чувствует своим.

Каждый человеческий поступок тем почетнее, лучше и великолепнее, чем отдаленнее его последствия.

Поступок же, совершенный без всяких соображений о каких бы то ни было последствиях, в виду только исполнения воли Бога, есть наилучший поступок, который может быть совершен человеком.

Жизнь Христа особенно важна, как образец невозможности для человека видеть плоды своих трудов. Моисей мог войти с своим народом в обетованную землю, но Христос никак не мог видеть плодов своего учения, если бы он жил до сих пор. А мы хотим делать дело Божие, а награду получать людскую.

Верить в будущую жизнь нельзя; можно верить только в жизнь настоящую, т. -е. верить в то, что жизнь настоящего не уничтожима.

тому, что это так и должно быть, и что в этом обязанность людей, рискуя тем, чтò в тот самый момент, как ты сделал это, залетит в тебя бактерия или пуля, и ты захрипишь и умрешь, и навеки лишишься возможности исправить, изменить то зло, которое ты сделал другим и — главное — себе, погубив задаром один раз в целой вечности данную тебе жизнь, не сделав в ней то одно, чтò ты несомненно должен был сделать. Жизнь твоя вся в одном настоящем, а им-то ты и пренебрегаешь во имя каких-то соображений о прошедшем и будущем. Какое безумие!

Если бы я не был отделен, для меня не было бы ни пространства, ни времени, как их нет для Бога. Но как только я — не всё, то я могу понимать себя и другие существа только через пространство и время. Но это не показывает того, что я должен жизнь свою полагать в условиях пространства и времени. Во мне есть живущее вне пространства и времени мое духовное я, проявляющееся в настоящем. И в нем-то я и полагаю свою жизнь.

10.

Люди говорят: «Планета будет так же вращаться и тогда, когда она будет лишенным воздуха и воды шаром, с которого исчез человек так же, как и звери и растения», и им кажется, что такие соображения очевиднее всего показывают ничтожество человека; а между тем ничто так очевидно не показывает его величия. Ведь одно из двух: или это рассуждение есть рассуждение червяка, не могущего иначе думать, как в формах пространства и времени, и тогда всё это рассуждение — вздор; или то, что то, чтò рассуждает об уничтожении мира, есть нечто, существующее вне пространства и времени, и потому не может уничтожиться.

28 ОКТЯБРЯ.

Только знай и верь, что всё, что случается с тобой, ведет тебя к твоему истинному, духовному благу, и ты будешь встречать болезни, бедность, позор, всё то, чтò считается людьми бедствиями, не как бедствия, а как то, чтò нужно для твоего блага, как земледелец принимает нужный для его поля дождь, измочивший его, как больной принимает горькое лекарство.

Вместо того, чтобы везти, когда она запряжена, норовистая лошадь изобьется, измучается, ей исхлещут бока, а она всё-таки повезет. То же бывает и с человеком, если он не хочет нести горести, как испытания, а считает их ненужным злом и кобенится против них.

Всё благо. То, чтò мы считаем бедствиями, только открывает нам то божественное, бессмертное, самодовлеющее, которое составляет основу нашу. Главное же бедствие по людскому суждению — смерть — открывает нам вполне наше истинное я.

Болезнь, лишение члена, жестокое разочарование, потеря имущества, потеря друзей кажется в первое время невозвратимой потерей. Но года проявляют глубокую врачебную силу, которая лежит в этих потерях.

Эмерсон.

ту работу, которая дает нам истинное благо жизни.

Когда мы чувствуем себя всего слабее телом, мы можем быть всего сильнее духом.

Люси Маллори.

Все бедствия и всего человечества и отдельных людей не бесполезны и ведут человечество и людей, хотя и окольным путем, всё к той же одной цели, которая поставлена людям: проявлению духовного начала каждым человеком в себе и во всем человечестве.

Зло есть непонятое добро.

10.

ò не случилось, но лишь могло случиться.

Джефферсон.

29 ОКТЯБРЯ.

Ничего нет вернее смерти, того, что она придет для всех нас. Смерть вернее, чем завтрашний день, чем наступление ночи после дня, чем зима после лета. Отчего же мы готовимся к завтрашнему дню, к ночи, к зиме, а не готовимся к смерти? Надо готовиться и к ней. А приготовление к смерти одно — добрая жизнь. Чем лучше жизнь, тем меньше страх смерти, и тем легче смерть. Для святого нет смерти.

Как от огня топится воск в свече, так от жизни души уничтожается жизнь тела. Тело сгорает на огне духа, и сгорает совсем, когда приходит смерть. Смерть уничтожает тело так же, как строители уничтожают леса, когда здание готово.

— духовная жизнь, леса — тело. И тот человек, который построил свое духовное здание, радуется, когда умирает, тому, что принимаются леса его телесной жизни.

Разумная жизнь подобна человеку, несущему далеко перед собой фонарь, освещающий его путь. Такой человек никогда не доходит до конца освещенного места, освещенное место всегда идет впереди его. Такова разумная жизнь, и только при такой жизни нет смерти, потому что фонарь не переставая освещает до последней минуты, и уходишь за ним так же спокойно, как и во всё продолжение жизни.

Телесная жизнь моя подлежит страданиям и смерти, и никакие усилия мои не могут избавить меня ни от страданий, ни от смерти. Духовная же жизнь моя не подлежит ни страданиям, ни смерти. И потому спасение мое от страданий и смерти только в одном: в перенесении моего сознания в свое духовное я, в слиянии своей воли с волей Бога.

Страх смерти несвойственен разумному существу. Страх смерти в человеке есть сознание греха.

«Подобна ласточке, пролетевшей через комнату, жизнь человека», Мы приходим, неведомо откуда, и уходим, неизвестно куда. Непроницаемая тьма позади, густые тени впереди. Какое значение будет иметь для нас, когда придет наше время, что мы ели вкусные кушанья или не ели, носили мягкие одежды или не носили, оставили большое состояние или не оставили никакого, пожинали лавры или были презираемы, считались учеными или невеждами, — сравнительно с тем, как мы употребили вверенный нам Господином талант?

Какую цену будет иметь для нас всё это, когда потускнеют наши глаза и сделаются глухи наши уши? Спокойны в тот час мы можем быть только тогда, когда не переставая не только берегли вверенный нам талант духовной жизни, но увеличивали его до той степени, при которой уничтожение тела перестает быть страшным.

Генри Джордж.

Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались; сделай же так, чтобы когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался.

Индийское изречение.

ехать.

Человек, боящийся смерти, — человек больной, нарушивший закон своей жизни, не живущий жизнью разумной.

30 ОКТЯБРЯ.

Всякому человеку, чем дольше он живет, тем больше раскрывается жизнь, то, чтò было неизвестным, становится известным. И так до самой смерти. В смерти же раскрывается всё, чтò только может в этой жизни познать человек.

Смерть — это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы все переживаем очень многие: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудным ребеночком, потом повыросли волосы, зубы, попадали зубы — выросли новые, стала расти борода, потом стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.

Оттого, что никто не рассказал нам, чтò с ним случилось после этой перемены. Но ведь никто не скажет про человека, если он уехал от нас и не пишет нам, что его нет, или что ему дурно там, куда он приехал, а скажет только, что нет о нем известий. То же самое и об умерших: это значит только то, что мы не знаем ничего о том, чтò будет с нами после этой жизни; но то, чтò мы не можем знать ни того, чтò будет с нами после смерти, ни того, чтò было с нами до этой жизни, показывает только то, чтò нам этого не дано знать, потому что не нужно знать. Одно мы знаем: что жизнь наша не в переменах тела, а в том, чтò живет в этом теле. А живет в этом теле душа. А душе нет ни начала, ни конца.

Оттого, что один человек тихо шел от того места, с которого я вижу, до того, где мне уж больше не видно его, а другой прошел это место скоро, не стану же я думать, что тот, кто шел медленно, тот больше прошел, чем тот, кто шел скоро. Я только одно знаю, что если я видел проходящего мимо моего окна человека, скоро ли или тихо — всё равно, я знаю, что и тот и другой шли до того времени, когда я увидал их, и будут итти и после того.

Мы так привыкли считать свое орудие, свое тело, собою, что нам страшно его уничтожение. А стоит привыкнуть считать собою то, чтò работает орудием, и не может быть страха, а в минуту смерти только сознание неловкости, что отнято прежнее орудие, а новое не дано еще.

Каждый чувствует, что он — не ничто, в известный момент вызванное к жизни кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его жизни, но отнюдь не его существованию.

Животное не предвидит неминуемой смерти и поэтому не знает страха смерти. Человек же часто боится смерти. Неужели то, что человек обладает разумом, открывающим ему неизбежность смерти, может ухудшить, в сравнении с животным, его положение? Это было бы так, если бы человек употреблял свой разум на предвидение смерти, а не на улучшение своей жизни.

Чем больше живет человек духовной жизнью, тем менее страшна ему смерть. Если человек живет одной духовной жизнью, то смерть совсем не страшна ему. Смерть для такого человека — только освобождение духа от тела. Он знает, что то, чем он живет, не может уничтожиться.

Смерть есть то же, что рождение. С рождением младенец вступает в новый мир, начинает совсем иную жизнь, чем та жизнь, которую он вел в утробе матери. Если бы младенец мог рассказать, что он испытывал, когда уходил из прежней жизни и готовился к рождению в этой жизни, он рассказал бы, что испытывал такой же страх, как мы перед смертью.

Что такое жолудь, как не дуб, лишенный своих ветвей, листьев, ствола, корней, т. -е. всех форм, всех особенностей, но который сосредоточен в своей сущности, в своей производительной силе, который вновь может завоевать всё, чтò она отбросила? Это обеднение, стало-быть, есть только внешнее сокращение. Возвратиться к своей вечности — это-то и значит умереть, но не уничтожиться, это значит возвратиться к своей потенциальности.

31 ОКТЯБРЯ.

Мудрец говорил: я обошел всю землю, отыскивая благо. Я днем и ночью без устали искал его. Один раз, когда я уже совсем отчаялся найти это благо, голос внутри меня сказал мне: благо это в тебе самом. Я послушался этого голоса и нашел истинное неизменное благо.

Тот, кто положил жизнь свою в духовном совершенствовании, не может быть недоволен, потому что то, чего он желает, всегда в его власти.

Паскаль.

святым потому, что жизнь дает им то самое, чего они желают: возможность совершенствования, увеличения любви, приближения к Богу, соединения с ним.

Человек должен бы быть всегда радостным. Если радость кончается, ищи, в чем ошибся.

Мы должны постоянно благодарить Бога за то, что он сделал легким то, чтò дает нам благо, и трудным то, чтò лишает нас его.

Для того, кто поднимается мыслью на небо, всегда будут ясные дни: над облаками всегда сияет солнце.

Без ограничения пространства и времени не было бы нас, не было бы блага нашей жизни, состоящей в расширении, просветлении. Так что не жаловаться надо на наше ограничение, а радоваться и благодарить за него.

попавшего в общество занятых полезной работой. Недоумение этого человека, не понимающего того, чтò делается, и суетящегося среди занятых людей, представляет не нечто возвышенное и трагическое, а нечто смешное, глупое и жалкое.

Те, которые утверждают, что здешний мир — юдоль плача, место испытания и т. п., а тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир Божий прекрасен, или во всем мире Божьем жизнь прекрасна, кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в котором мы живем. Страшная была бы случайность. Разве это не очевидное непонимание смысла и назначения своей жизни?

Как человек, не привыкший к роскоши, но случайно попавший в нее, с целью возвысить себя в глазах людей, делает вид, что роскошь так привычна ему, что он не только не удивляется ей, но пренебрегает ею, так и неразумный человек, считая признаком возвышенного мировоззрения пренебрежение к радостям жизни, делает вид, что жизнь ему надоела, что он может представить себе нечто гораздо лучшее.

10.

Как странно и смешно просить Бога о благе. Не просить надо, а исполнять Его закон. Одно человеческое отношение к Богу это — то, чтобы быть благодарным Ему за то благо, которое Он дал мне, как частице Его — Хозяин поставил своих работников в такое положение, что исполняя то, чтò он показал им, они получают высшее доступное их воображению благо, а они просят его о чем-то. Если они просят, то это значит только то, что они не делают то, чтò им предназначено.

11.

Часто то, чего мы не желаем, делается для нас добром, и то, чего мы желали, делается несчастьем, когда сбывается.

— и семья выселилась на новые места и разбогатела. Пала лошадь, пришлось бросить извоз, пойти в город в работники, и в городе посчастливилось найти такое место, что втрое больше нажил, чем на извозе. Напала болезнь и не пошел с товарищами работать в шахты. А в этот раз завалилась шахта и задавила рабочих. И так часто бывает во всех делах. И потому никогда нельзя знать, к добру то, чтò случилось, или к худу.

А кто верит в Бога, тот верит в то, что всё, чтò случается с человеком, всё благо. Зло для человека только то, чтò он сам делает, а не то, чтò с ним случается.

На каждый день Октябрь

На каждый день
Октябрь