XXII.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
— Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? — сказал чей-то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная, блестящая свита окружила главнокомандующего.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
— Вот как сделайте, — сказал Борис. — Je vous ferai les honneurs du camp[107]. Лучше всего вы увидите всё оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся и милости прошу у меня ночевать и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, — он указал третий дом в Горках.
— Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, — сказал Пьер. — Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
— Ну, это после можете, а главный — левый фланг...
— Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? — спросил Пьер.
— Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
— Чтó ж левый фланг? — спросил Пьер.
— По правде вам сказать, entre nous[108], левый фланг наш Бог знает в каком положении, — сказал Борис, доверчиво понижая голос; — граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так... но — Борис пожал плечами. — Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь... — И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. — А! Паисий Сергеич, — сказал Борис с свободною улыбкой, обращаясь к Кайсарову. — А я вот стараюсь объяснить графу позицию. — Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
— Вы про левый фланг? — сказал Кайсаров.
— Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис, после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствованьи армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепно уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох, и что всё дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что всё сделано Бенигсеном. Во всяком случае за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого, Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
— Позовите его ко мне, — сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
— Этот как тут? — спросил Пьер.
— Это такая бестия, везде пролезет! — отвечали Пьеру. — Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие-то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил... но молодец!...
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился пред Кутузовым.
— Я решил, что ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет... — говорил Долохов.
— Так, так.
— А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
— Так... так...
— И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне... Может быть, я пригожусь вашей светлости.
— Так... так... — повторил Кутузов, смеющимся, съуживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своею придворною ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
— Ополченцы — те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру очевидно для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
— Ты чтó говоришь про ополченье? — сказал он Борису.
— Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
— А!... Чудесный, бесподобный народ, — сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. — Бесподобный народ! — повторил он со вздохом.
— Хотите пороху понюхать? — сказал он Пьеру. — Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. — И. как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв всё, чтò ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно вспомнив то, чтò он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
— Как, как, как стихи-то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель...» Скажи, скажи, — заговорил Кутузов, очевидно собираясь посмеяться. Кайсаров прочел... Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его зa руку.
— Очень рад встретить вас здесь, граф, — сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенною решительностью и торжественностью. — Накануне дня, в который Бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Борис что-то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
— Вам это будет интересно, — сказал он.
— Да, очень интересно, — сказал Пьер.