История писания и печатания "Воскресения". Глава V

Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9

V.

Одновременно с работой над отделкой повести Толстой был озабочен вопросом об ее напечатании в России и за границей. Очевидно, в связи с небольшим сравнительно объемом тогдашнего «Воскресения» и в связи с тем, что первоначально Толстой не рассчитывал затрачивать большое количество времени на его обработку, он, для увеличения общей суммы гонорара, одновременно собирался предоставить в распоряжение издателей и «Отца Сергия». В письме к Черткову от 12 августа 1898 г., жалуясь на неполучение от него писем в ответ на предложение напечатать за границей в пользу духоборов две свои повести и высчитывая, во что обойдется переселение, он пишет: «Здесь, в России, я выручу тысяч тридцать за две повести; за границей — у англичан, немцев и французов надо выручить по стольку же с каждой национальности, да будем еще собирать, прося у богатых людей, так что надо надеяться, что денег достанет». Тут же Толстой указывает и адрес одного лица в Париже, который знает всех американских и французских издателей и может быть полезен в денежных переговорах с ними. В конце августа того же года Толстой поручает Черткову навести справки и «известить, сколько дают за повести (две), около восьмидесяти тысяч слов, издатели, имея при этом в виду то, что будет произведено одновременное печатание в России, и можно ли и сколько можно получить вперед, и кто будет переводить» (AЧ). 30 августа Толстой писал Черткову: «Я поправляю теперь «Воскресение». Прохожу по нем второй раз, много изменяю, и мне кажется, что это будет недурное сочинение. По крайней мере, работа над ним меня радует. Оно настолько готово, что могу посылать тетрадями для перевода» (AЧ).

Как будет повторяться в дальнейшем, как было и раньше, и на этот раз предположение Толстого о том, что «Воскресение» почти готово, далеко не оправдалось.

Между тем слухи о намерении Толстого продать свое новое произведение дошли до издателей, и в конце августа издатель «Нивы» А. Ф. Маркс обратился к нему телеграммой с просьбой предоставить «Воскресение» «Ниве». 31 августа Толстой пишет Черткову: «Телеграмму от Маркса посылаю вам для соображения» и тут же добавляет: «Над «Воскресением» работаю с увлечением, какого давно не испытывал» (AЧ). Как явствует из письма А. С. Суворина к Толстому от 7 октября 1898 г., еще в августе того же года Толстой через П. А. Сергеенко предлагал Суворину напечатать «Воскресение» в «Новом времени», но Суворин замедлил с ответом (АТБ).

«Левочка тихонько от меня вел переговоры с Марксом (издателем «Нивы») о своей повести. Маркс предложил по нотариальному условию, чтоб исключительно иметь право на повесть, 1600 р. за лист. Когда я это услыхала, я сказала, что Льву Николаевичу нельзя это делать, раз он напечатал, что отказывается от всяких прав. Но это продается в пользу духоборов, и потому Лев Николаевич думает, что хорошо, а я говорила, что дурно. И вот теперь вдруг, в день моего отъезда, Лев Николаевич согласился, и Маркс давал без условий ограничения его прав 500 р. за лист, на что Лев Николаевич, кажется, согласится».[576]

Начало сентября было занято спешной отделкой повести, и около 11 сентября Толстому казалось, что отделка была закончена настолько, что можно было, переписав рукопись, по частям посылать ее за границу для перевода. В это время он пишет Черткову: «Нынче я кончил пересмотр всего до конца и начну переписывать и посылать вам сначала» (AЧ). На следующий день Толстой в письме к нему же сообщает о том, что повесть переписывается, и на днях начнется пересылка ее в Англию». «Медлил — добавляет он — потому, что боишься переменять потом в переводах» (AЧ).[577]

Судя по записи дневника С. А. Толстой от 28 сентября, к этому времени первые главы повести были уже отосланы Черткову. В письме от 13 октября н. ст. Чертков извещает Толстого о получении первых шести глав «Воскресения». Судя по письму Толстого к Черткову от 20 октября, в Англию были посланы еще 22 главы.

«Воскресения» с издателем «Нового времени» А. С. Сувориным и с журналом «Живописное обозрение», как это видно из следующих строк письма Толстого к Черткову от 30 сентября 1898 г.: «у меня есть пожертвованных двенадцать тысяч и жду приезда или письма от Маркса, Суворина или «Живописное Обозрение». Я заявил требование 1000 рублей за лист, за право первого печатания, и 20 тысяч вперед. Если кончу с кем-нибудь, то, разумеется, уговором поставлю напечатать в известный определенный срок, который будет зависеть от иностранных переводчиков. Сережины[578] demarches[579] в Париже хороши, и я думаю, что лучше всего отдать в «Illustration» (AЧ).

В письме к Суворину от 12 октября 1898 г. Толстой пишет: «Я очень сожалею, что до получения вашего письма уже решил дело с «Нивою» относительно одной повести. Другую же я охотно оставлю вам на предлагаемых вами условиях. Какая это будет из трех, которые у меня есть, кроме отданных в «Ниву», я не могу решить, не окончивши работу над той, которую отдаю в «Ниву». Думаю кончить эту работу на днях и тогда сообщу вам».[580] Это письмо написано в ответ на письмо Суворина от 7 октября, предлагавшего за «Воскресение» 1000 рублей с листа с выплатой вперед немедленно 20 000 рублей, без ограничения права перепечатки отдельных частей романа тотчас по напечатании их в «Новом времени», с предоставлением Толстому любого количества корректур (АТБ).

«Живописного обозрения», в письме от 18 ноября 1898 г. Толстой писал 21 ноября того же года: «Воскресение», право первого печатания, отдано «Ниве». Это было последнее предложение, и я на него согласился, когда пришло время. Объявлять же вам для того, чтобы вы дали больше, было неприятно. Отказать же «Ниве» и дать «Живописному обозрению» не было никакого основания... Я отдал тому, который повторил предложение тогда, когда надо и можно было решать» (ГТМ).

Дальнейшая пересылка рукописи за границу для перевода ее на иностранные языки задерживалась, так как Толстой вновь принялся за переделку повести: «Я очень поглощен переделкой «Воскресения» — пишет он Черткову в упомянутом письме от 30 сентября. — Большая половина готова, но еще не переписана, переписывают Маша с мужем[581] очень хорошо, внимательно, но медленно. Хотим взять переписчика». Тут же Толстой отвечает на предложение Черткова написать к повести предисловие, в котором было бы обращено внимание общества на судьбу духоборов: «Написать к «Воскресению» предисловие, какое вы говорите, хорошо бы было, но надо, чтобы оно хорошо написалось» (AЧ).[582]

«Воскресение» в России — в «Ниве». 9 октября он пишет Черткову: «Маркс прислал ко мне своего заведывающего делами и согласился на мои условия — по 1000 рублей за лист в 35 000 букв без всякого исключительного права, только за право первого печатания, и 20 000 вперед за одно «Воскресение». Так много пришлось работать над «Воскресением» — работа и теперь далеко не конченная во 2-й половине, — что мне страшно было продать не обделанным «Отца Сергия».[583] Когда же мы стали считать, сколько выйдет листов из того, что теперь есть в «Воскресении», вышло, противно моим расчетам, меньше того, что я предлагал (при том вымарки неизбежные цензуры), а именно листов 12 максимум теперь. Может быть, разрастется вторая часть, но мне теперь не хочется брать больше 12 тысяч. Если же и к тому времени не подойдет еще пожертвований, то возьму после, когда понадобится, столько, сколько нужно для пополнения обещанных 30 тысяч. Мне хочется окончить и «Отца Сергия» и еще другую из голодного года,[584] потому что обе имеют значение и стоят работы, и продать ее на тех же условиях, но обязываться очень не хочется. С Марксом стоит так: он привез мне 20 тысяч, но я не взял их, обещая дать решительный ответ через неделю — срок во вторник; я отвечу, что беру только 12 тысяч» (AЧ).

Через три дня после этого Толстой заключил с Марксом следующее условие:

«Предоставляю редакции «Нивы» право первого печатания моей повести «Воскресение». Редакция же «Нивы» платит мне по тысяче рублей за печатный лист в 35 000 букв. Двенадцать тысяч рублей редакция выдает мне теперь же. Если повесть будет больше двенадцати листов, то Редакция платит то, что будет причитаться сверх 12 000; если же в повести будет менее двенадцати печатных листов, то я или возвращу деньги или дам другое художественное произведение. Лев Толстой. 12 октября 1898 г.»[585]

«Воскресения» к печати Толстой продолжал усиленно работать над ним.

«Я же теперь весь поглощен исправлением «Воскресения». Я сам не ожидал, как много можно сказать в нем о грехе и бессмыслице суда, казней. Меня очень увлекает и, хотя жалею, что не могу продолжать ту работу, о которой говорил вам,[586] не могу оторваться от этой. Надо думать, что получится за нее и за «Отца Сергия» достаточно денег для пополнения недостающего». В дополнение к этому Толстой сообщает о результатах своего обращения к богатым людям относительно денежной помощи переселяющимся за границу духоборам: «Я писал тоже письма богачам по указанию Дунаева,[587] но до сих пор на мои 12 писем получил только от одного 10, а от другого одну [тысячу]. Я не унываю и продолжаю писать» (АТБ). В письме к П. А. Буланже от 21 октября того же года он пишет: «Я очень рад был случаю заняться своей художественной деятельностью, работал над «Воскресением» и утешаю себя тем, что работа получает более важное значение, в сущности же предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой» (ГТМ).

26 октября С. А. Толстая записывает в свой дневник: «По утрам [Лев Николаевич] усердно писал свою повесть «Воскресение».[588] В письме к Черткову, полученном в Англии 6 ноября н. ст., Толстой пишет: «Детище же мое, «Воскресение» растет не по дням, а по часам и до сих пор еще радует. Нынче я продиктовал Арчеру[589] содержание и думаю, что не отступлю от него, — могу только расширить и прибавить» (AЧ). 2 ноября Толстой записывает в дневник: «Дела очень много, но я весь поглощен «Воскресением», берегу воду и пускаю только на «Воскресение». Кажется, будет недурно. Люди хвалят, но я не верю». В следующей за этой дневниковой записи — 14 ноября отмечено: «Опять не видал, как прошли 11 дней. Очень увлеченно занят «Воскресением» и хорошо подвигаюсь. Совсем близок к концу». В тот же день С. А. Толстая записала в своем дневнике: „Говорила много с Левочкой — мужем о Мише,[590] обо мне, о работе Л. Н. Он говорит, что со времен «Войны и Мира» не был в таком художественном настроении и очень доволен своей работой над «Воскресением»“.[591] В письме к Черткову, полученном в Англии 28 ноября н. с., Толстой пишет: «Много и думается и хочется писать, да весь поглощен «Воскресением»... Будет ужасно нецензурно, и нынче я подумал, что напечатание вполне за границей может вызвать запрет печатания в «Ниве» с выпусками» (AЧ). В ноябре же он писал почти в одних и в тех же словах С. Л. Толстому и Л. А. Сулержицкому о том, что он с увлечением занимается своей работой, и она всё растет. В письме к В. Г. и А. К. Чертковым от 11 декабря Толстой писал: «Ваше одобрение обоих «Воскресений»[592] мне было очень приятно и поощрительно. Я завтра буду писать эпилог. Всех теперь 87 глав, так что вы знаете 3/4» (AЧ). Через два дня, 13 декабря, в письме к Черткову он говорит: «Я теперь решительно не могу ничем другим заниматься, как только «Воскресением». Как ядро, приближающееся к земле, всё быстрее и быстрее, так у меня теперь, когда почти конец, я не могу ни о чем, нет, не могу — могу и даже думаю, но не хочется ни о чем другом думать, как об этом. Сейчас получил корректуры до 70 главы, и очень мне не понравились некоторые места» (AЧ). 14 декабря С. А. Толстая писала В. В. Стасову: «Лев Николаевич страшно много работает над «Воскресением», и мы все ему переписываем, копируем, трудимся целыми днями».[593] В дневниковой записи 2 января 1899 г., ближайшей к записи 25 ноября 1898 г., Толстой отметил: «За всё это время занимался исключительно «Воскресением». Но в тот же день там же записано: «В последнее время как будто ослабел интерес «Воскресения», и радостно чувствую другие, более важные интересы понимания жизни и смерти».

Начиная с 22 октября Толстой стал посылать в «Ниву» для набора частями текст «Воскресения». В этот день он писал А. Ф. Марксу: «Посылаю вам с этою же почтою начало повести. Я не подписал и не прислал вам условие потому, что последний пункт в нем о переводах неясно выражен. Вообще мне кажется это условие совершенно излишне после того, которое я послал вам. О том, чтобы переводы не появились за границей раньше появления в вашем издании, я приму меры. Для этого мне только нужно знать, когда и в каких размерах вы рассчитываете начать печатание повести. Будьте так добры уведомить меня об этом, с тем чтобы, сообразуясь с этим, я бы мог назначить крайний срок для выхода переводов. Вообще я думаю, что писанные условия ничего не обеспечивают, если нет желания быть справедливым».[594] При письме была приложена расписка в получении в счет рукописи «Воскресения» двенадцати тысяч рублей. 7 ноября Толстой извещал Маркса о получении первых корректур и о высылке ему текста еще двадцати трех глав — от восемнадцатой до сороковой, выражая надежду выслать остальное не позже конца месяца и прося начать печатание «Воскресения» в Ниве с середины января. 17 ноября он писал Марксу о получении новых корректур и о том, что еще сорок глав — от тридцатой до семидесятой включительно — вышлет ему дня через два и что всех глав будет около восьмидесяти, но, вопреки первоначальному предположению, он не сможет кончить работу (над повестью и первыми корректурами ее) к январю и потому просит отложить печатание ее до марта, тем более, что к январю еще не будут готовы иллюстрации к тексту Л. О. Пастернака, и заграничные издатели просят также начать печатание с марта. В этом же письме он выражает согласие на предложение Маркса назвать «Воскресение» не повестью, а романом.

«Нивы» было набрано 29 глав. В ближайшее время Толстому был прислан набор еще одиннадцати глав. Прежде чем сдать рукопись в набор, Маркс или кто-нибудь из его ближайших сотрудников прибег к следующей уловке, которая была придумана для того, чтобы скрыть от наборщиков, что оригинал представляет собой произведение Толстого. Текст первого листа рукописи был заново переписан в редакции и на нем вместо заглавия «Воскресение» и имени Толстого было написано: «Ожидание. Повесть В. Короленко». Этой уловкой редакция «Нивы» рассчитывала предупредить возможность продажи служащими типографии гранок набора агентам каких-либо газет или журналов: имя Короленко, по расчетам редакции, не могло ввести в такой соблазн, в какой могло ввести имя Толстого. Когда гранки были отпечатаны, заглавие с именем Короленко на них было срезано, и потому ни на одном из экземпляров первой гранки ни заглавия, ни имени автора нет.

Между тем работа над «Воскресением» подвигалась у Толстого очень энергично. В письме к Черткову от 20—21 ноября Толстой пишет: «Корректуры исправленные не посылаю, потому что хочется прежде всё довести до конца и тогда начать сначала. До конца же остается 20 глав. 40 глав набраны, 20 глав завтра или послезавтра пошлю для набора и остальные 20 (всех будет около 80)[595] надеюсь кончить до 1 декабря (срок, в который я обещал жене переехать в Москву). Теперь то, что набрано, 40 глав, составляет по расчету Маркса 8 листов (в 35 тысяч букв каждый). Еще будет по крайней мере столько же. Так что если для издания в России за вычетом нецензурного будет листов 12, то для заграничной печати будет более 16. Пусть это имеют в виду» (AЧ). В конце декабря 1898 года Толстому был прислан целиком набор первых семидесяти глав «Воскресения» с большим количеством цензурных зачеркиваний и частью исправлений, сделанных синим карандашом. Эта присылка сопровождалась следующим письмом Маркса от 21 декабря: «Посылаю вам оттиск, на котором синим карандашом сделаны те изменения, которые оказалось необходимым внести в виду требований цензуры. Как увидите теперь сами, изменения эти в посылаемых вам пока семидесяти главах, благодаря нашим стараниям, оказались не очень многочисленными. В этом измененном виде текст первых семидесяти глав уже разрешен цензурой. Остается только добиться того же по отношению к последней части романа» (АТБ).

11 декабря Толстой пишет Черткову о том, что всего теперь в романе 87 глав, и что со следующего дня он принимается за писание эпилога, а 12 января 1899 г. сообщает: «Работа моя почти кончена. Остались непоправлены и не отосланы в набор 5 глав, которые, как скоро просмотрю, возьмусь за корректуры. Вымарок цензурных очень много» (AЧ). Неотосланные пять глав, о которых здесь говорится, — очевидно, последние главы (85—89) наборной рукописи, до эпилога.

16 января Толстой писал Марксу: «Я был нездоров и теперь еще не поправился и потому не успел окончить последние главы и просмотреть присланные корректуры с помарками. Я всё надеялся успеть сделать это и вместе с высылкой подписанных корректур прислать и конец; но нездоровье помешало. От этого и не известил вас о получении корректур, за что прошу извинить меня. С завтрашнего дня начну просмотр корректур сначала и надеюсь через день или два выслать вам их подписанными к печати. Некоторые места помарок, которые кажутся мне слишком осторожны, я отмечу красным карандашем: от вас будет зависеть отстоять эти места или нет. Последние главы будут не так нецензурны, как главы, о которых вы говорите. Во всяком случае же в них найдется то, что может быть оставлено и может быть достаточным заключением романа».

«Ниву» стали посылаться корректуры первых глав романа. 23 и 25 числа было послано 28 глав; упомянутые в письме к Черткову пять глав всё еще задерживались посылкой. 5 февраля Толстой писал Марксу: «Хотел прислать вам конец с Г. Сергеенко,[596] но не мог этого сделать. Я всё нездоров и не нахожусь в том душевном состоянии, в котором мог бы исправить конец. В неисправленном же виде бесполезно посылать, так как придется всё изменять, и всё равно цензурное разрешение не будет окончательное. Пускай цензура выкидывает всё, что находит нужным выкинуть, а вы печатайте всё, что не выкинуто». В приписке к письму Толстой однако добавляет: «Обдумав, посылаю всё-таки с П. А.[597] несколько глав». Эти «несколько глав» — очевидно, пять недостававших глав основного текста романа, общее количество которых теперь выросло до восьмидесяти девяти, и часть эпилога — незаконченная первая его глава и глава шестая, вслед за которой шел «Эпилог эпилога».

места не были исправлены, и пропущенные из-за их неразборчивости слова не вписаны.

Работа Толстого над «Воскресением» в период с конца августа 1898 года до середины января 1899 года составила четвертую редакцию повести, прослеживаемую по рукописям №№ 21, 22, 24—26, частично №№ 19 и 20 и по большей части рукописи № 23. Она значительно переработана и очень дополнена по сравнению с редакцией предыдущей. В первых двух частях новая редакция в общем уже во многом приблизилась к окончательной. Существенные особенности четвертой редакции сводятся к следующему. Тут впервые выступают на сцену политические — Марья Павловна, носящая здесь еще фамилию Медынцевой, а не Щетининой, как в окончательной редакции, Вильгельмсон, в окончательной редакции переименованный в Симонсона, жена врача, которая в окончательной редакции получит фамилию Ранцевой, и, кроме того, Земцов и Крузе, позднее исключенные из текста «Воскресения».

Толстой, начиная с 1880-х годов, неоднократно встречался с отдельными представителями русской революционной интеллигенции. Так, в 1884 году он общался с А. В. Дмоховской, сын которой, Л. А. Дмоховский, участник кружка долгушинцев, в 1874 году был приговорен за распространение революционных прокламаций к десяти годам каторжных работ. В 1880 году он, по дороге в Кару, заболел оспой и умер в Иркутской тюремной больнице. В 1884 году сослан был в Сибирь в связи с делом 1 марта и зять Дмоховской А. А. Тихоцкий. О нем Толстой писал своей двоюродной тетке гр. А. А. Толстой с просьбой поддержать ходатайство Дмоховской перед государем и государыней об его помиловании.[598] О встрече с Дмоховской Толстой отмечает в дневнике под 20 марта и 10 апреля 1884 года. 17 апреля того же года он в дневнике записывает: «Пришла Дмоховская. Принесла кучу материала. Я поехал верхом, читал рукописи Дмоховской». 23 апреля там же записано: «Дмоховские решительно хотят революционизировать меня». Очень вероятно, что введенная в конце повести, в четвертой ее редакции, фигура Семенова, позднее переименованного в Крыльцова, в значительной мере подсказана Толстому личностью Дмоховского.

его с процессом и письмами дочери к ней из каторги (записи в дневнике 10, 11 и 12 апреля) и обращался к гр. А. А. Толстой с просьбой исхлопотать разрешение поселиться матери вместе с дочерью и затем об облегчении участи Н. А. Армфельд.[599] Нужно думать, что она некоторыми чертами своего характера внушила Толстому образ Марьи Павловны.

Все революционеры фигурируют в этой редакции повести еще до отправки арестантской партии в Сибирь. С Марьей Павловной Нехлюдов знакомится в посетительской, а не по пути в Сибирь, как в окончательной редакции. Тут же он знакомится и с ее братом, молодым ученым, зоологом, который рассказывает Нехлюдову о том, за что была арестована его сестра (в окончательной редакции об этом сообщает Нехлюдову Вера Богодуховская). Марья Павловна просит Нехлюдова помочь освобождению невинно заключенной женщины-врача Дидерих. Нехлюдов в свою очередь обращается к Марье Павловне с просьбой нравственно помочь Катюше; Марья Павловна охотно соглашается и предлагает ему просить начальство о переводе Масловой к политическим. Просьба Нехлюдова отклоняется, но Маслова с тех пор, во время ее пребывания в тюрьме, всё же общается с Марьей Павловной, относящейся к ней очень участливо (см. варианты №№ 71—73, 78). В следующей редакции знакомство Масловой с политическими начинается лишь по пути в Сибирь, и Марья Павловна сначала относится к Катюше с предубеждением. В четвертую редакцию введена сцена сечения двух арестантов, исключенная Толстым лишь в шестой редакции (см. вариант № 119). Тут же впервые рассказано о знакомстве Нехлюдова с Меньшовым в его камере и с арестантами, содержащимися в тюрьме за беспаспортность,[600] о визитах Нехлюдова к адвокату, ведущему дело Масловой, и к вице-губернатору Масленникову, у которого Нехлюдов ходатайствует, сначала о разрешении свиданий с Масловой в тюремной конторе, а затем об арестованной Дидерих, о беспаспортных и о переводе Масловой к политическим (см. варианты №№ 74—76). Решительное объяснение Катюши с Нехлюдовым, при котором она грубо его отталкивает, окончательно отказываясь выйти за него замуж, здесь происходит не до поездки Нехлюдова в свои имения, а после этого, и вызывается тем впечатлением, которое на Маслову произвела привезенная Нехлюдовым из Панова фотография (см. вариант № 80). Рассказ о поездке Нехлюдова в его имения для устройства дел крестьян в четвертой редакции значительно переработан и дополнен в направлении к редакции окончательной; здесь введена новая глава, в которой рассказывается о бессонной ночи Нехлюдова в Панове во время грозы, когда он предается воспоминаниям о своей юности и размышлениям о жизни. При перечислении пановских крестьян, пришедших к Нехлюдову для окончательного сговора о земле, называются их имена и фамилии, точно соответствующие именам и фамилиям знакомых Толстому яснополянских крестьян, удержанные еще в черновом тексте шестой редакции и исключенные лишь в тексте окончательном. (Яснополянские крестьяне еще ранее фигурируют у Толстого под своими реальными именами в «Утре помещика», «Дневнике помещика», «Идиллии», «Тихоне и Маланье», в черновых отрывках рассказов из деревенской жизни, в «Декабристах» и «Анне Карениной».) Орнатов, с которым Нехлюдов встречается после возвращения в город, заменен Шенбоком и отождествлен с тем другом Нехлюдова, который заезжает за ним к тетушкам перед отъездом обоих на войну. Впервые здесь Нехлюдов заинтересовывается делом сектантов, о котором советуется с адвокатом и в связи с которым затем ведет хлопоты в Петербурге. Тут же впервые подробно рассказано о поездке Нехлюдова в Петербург и о встречах его с различными лицами в связи с теми хлопотами, которыми он здесь занят. В повесть введена графиня Чарская и ее муж, Mariette, Набросов, позднее замененный бароном Воробьевым, проповедник Кизеветтер, комендант Петропавловской крепости барон Кригсмут, сенаторы, Лидия Шустова и ее семья, флигель-адъютант Богатырев, сановник Топоров — всё персонажи, фигурирующие во второй части «Воскресения», в окончательной его редакции. Отсутствует пока лишь товарищ обер-прокурора сената Селенин. Характеристики этих персонажей здесь в общем близки к тем, какие даны им в окончательной редакции. Из более существенных отличий от нее следует отметить лишь рассказ о влюбленности сенатора Бе в подругу его дочери (см. вариант № 81) и дополнительную характеристику председательствовавшего сенатора Никитина (см. вариант № 82).[601] О сенаторе Сковородникове и о Топорове говорится значительно резче, чем в окончательном тексте (см. варианты №№ 81 и 83).[602] Эпизоды, связанные со всеми этими персонажами, в значительной мере приближаются к тому тексту, который читается в окончательной редакции. Лишним по сравнению с ним является эпизод с обезумевшей женщиной, заключенной в Петропавловской крепости, визжащей отчаянным голосом и бьющейся головой о стену. Этот эпизод удержался и в пятой редакции и исключен лишь в шестой (см. вариант № 125). Отсутствует рассказ тетки Шустовой о своем аресте, рассказанный в XXVI главе второй части окончательной редакции. Лидия Шустова заменила собой ранее упоминавшуюся в повести женщину-врача Дидерих. Но в наборном экземпляре рукописи, представляющем собой завершительный момент в работе Толстого над четвертой редакцией, оба эти имени не сведены к единству: Марья Павловна просит Нехлюдова за Дидерих, он говорит о Дидерих с вице-губернатором Масленниковым, а в Петербурге, как за протеже Марьи Павловны, Нехлюдов хлопочет не о Дидерих, а о Лидии Шустовой и ее же навещает в ее квартире.

— прежде всего — хлопоты Нехлюдова по делу сектантов имеют в своей основе хлопоты самого Толстого о самарских молоканах, у которых были отняты дети для предотвращения вредного с точки зрения официальной церкви влияния на них родителей. Он дважды — 10 мая и 19 сентября 1897 г. — писал по этому поводу Николаю II,[603] обращался за помощью к А. Ф. Кони и, кроме того, напечатал о том же в газете «С. Петербургские ведомости» от 15 октября 1897 года протестующее письмо на имя редактора. В феврале 1898 года дочь Толстого Татьяна Львовна, посоветовавшись с близким знакомым Толстых — помощником командующего императорской главной квартирой гр. А. В. Олсуфьевым, выведенным в «Воскресении» в образе флигель-адъютанта Богатырева, отправилась по этому делу к обер-прокурору синода К. П. Победоносцеву, очень прозрачно фигурирующему в «Воскресении», начиная с четвертой его редакции, под фамилией Топорова. Свидание Т. Л. Толстой с Победоносцевым, описанное ею в своем дневнике,[604] в ряде подробностей совпадает с тем, что читается о свидании Нехлюдова с Топоровым. Самая характеристика Топорова, данная в четвертой редакции (см. вариант № 83), резче той, какую мы читаем в редакции окончательной, где выброшены первоначально написанные слова, говорящие о нем как о человеке сухом, ограниченном и по мере своего служебного возвышения всё более глупевшем и отстававшем от жизни, а также уничтожен отзыв о популярной славянофильской триаде — православие, самодержавие и народность, на которую опирался в своей деятельности Топоров. Смягчен в окончательном тексте и общий тон тех размышлений, каким предается Нехлюдов после свидания с Топоровым.

В самом рассказе о деле сектантов Толстой сразу же отступил от фактической его сущности. В беседе Нехлюдова с адвокатом, во всех ее редакциях, речь идет о том, что сектантов суд приговорил к ссылке за то, что они сообща читали «Евангелие»; в эпизоде свидания Нехлюдова с Топоровым, в первой его редакции, говорится о том, что членов семей осужденных сектантов рассылают в разные места, причем не сказано, за что рассылают.[605]

«Воскресения», имели свои реальные прототипы.

Так, прототипом графини Катерины Ивановны Чарской, видимо, послужила графиня Елена Ивановна Шувалова, ревностная последовательница лорда Редстока. Она приходилась теткой В. Г. Черткову, точно так же как Чарская была теткой Нехлюдову, которому, как на это указывал еще H. Н. Страхов, Толстой придал многие черты характера Черткова. Она, как и Чарская, отличалась веселостью и разговорчивостью. Толстой знал ее и был в ее доме в 1882 году, когда у нее останавливалась приехавшая из Петербурга двоюродная его тетка гр. А. А. Толстая.[606] Что касается ее мужа — графа Ивана Михайловича Чарского, то в нем, скорее всего, нашла себе отражение личность всесильного временщика в царствование Александра II, крайнего реакционера графа Петра Андреевича Шувалова, мужа гр. Е. И. Шуваловой. Он не был министром, как гр. Чарский в «Воскресении», но занимал высокие посты, вплоть до поста шефа жандармов и затем посла в Лондоне; играя крупную роль во внутренней политике и пользуясь большим доверием у Александра II, он распоряжался назначением и смещением министров; был очень богат, получал высшие ордена вплоть до ордена Александра Невского с алмазными украшениями к нему (большое количество орденов «до алмазных знаков чего-то включительно» получает и гр. Чарский). Чарский стремится к общению с коронованными особами обоих полов. В карьере Шувалова этого рода общение было очень частым: он был послом при английской королеве, после Берлинского конгресса объезжал с дипломатическими поручениями европейские дворы, наконец, при восшествии на престол Александра III ездил к императору австрийскому и королю итальянскому для доставления им собственноручных писем нового русского императора. Как и Чарский, Шувалов был неразборчив в средствах для достижения карьеры и обнаружил себя неудачливым государственным деятелем в бытность свою английским, послом. По выходе в отставку он, так же как и Чарский, продолжал оставаться членом государственного совета и принимать участие в деятельности различных учреждений. Толстой с гр. П. А. Шуваловым лично знаком был очень мало, но фигура его как государственного деятеля и его внутренний облик несомненно были ему знакомы.

Образ мужа Mariette — Червянского несомненно внушен Толстому личностью известного ему П. В. Оржевского, в 1880-х годах бывшего товарищем министра внутренних дел и командиром корпуса жандармов.

«D-r Baedeker and his apostolic work in Russia», London, 1917, и поддерживающий эту догадку В. И. Срезневский,[607] был доктор Бедекер, немец по происхождению, издавна однако переселившийся в Англию, сподвижник Редстока, выступавший со своими проповедями в Петербурге и в тюрьмах в Сибири. По мысли Латимера, Бедекер послужил прототипом не только для Кизеветтера, но и для англичанина, фигурирующего в третьей части «Воскресения» в качестве спутника Нехлюдова при обходе камер сибирской тюрьмы. С Бедекером Толстой познакомился в феврале 1889 года. В дневнике под 8 февраля этого года он отмечает визит к нему в Москве Бедекера, сопровождая запись следующим отзывом о своем госте: «Говорил с пафосом и слезами, но холодно и неправдиво. А добрый человек. Его погубило проповедничество. Он прямо сказал, что всякий — миссионер, и настаивал и приводил тексты в подтверждение того, что надо проповедывать и что недостаточно «светить добрыми делами перед людьми». Я всё время трогался до слез, отчего — не знаю». Этот отзыв о Бедекере целиком покрывается характеристикой Кизеветтера в «Воскресении». Можно думать однако, что в образе Кизеветтера отразилось впечатление, испытанное Толстым и от другого проповедника — В. А. Дитмана, члена «Общины апостолов последних дней», бывшего одно время в числе главных руководителей этой общины в Петербурге. Дитмана Толстой слушал в Москве на религиозном собрании у своей знакомой Л. Ф. Сомовой. 29 апреля 1884 года он записал в дневник: «Пришел Орлов.[608] С ним к Сомовой. Дитман проповедует. Кое-что хорошо. Но лицемерно. Я ушел от молитвы». (Такое же впечатление лицемерия производит на Нехлюдова и речь Кизеветтера, и Нехлюдов уходит из залы, не дождавшись окончания собрания.)

и состоявшим комендантом Петропавловской крепости в пору, когда Толстой, в бытность свою в Петербурге в марте 1878 года, осматривал ее в связи со своей работой над «Декабристами». Служебные формуляры Кригсмута и Майделя во многом совпадают.[609]

Исключенный из окончательной редакции эпизод с обезумевшей женщиной, бьющейся головой о стену в каземате Петропавловской крепости, возник у Толстого несомненно под влиянием известия о самосожжении в Трубецком бастионе Петропавловской крепости М. Ф. Ветровой в феврале 1897 г. Этой трагической кончине Ветровой предшествовали такие же умоисступленные ее припадки, какие были у заключенной женщины, фигурировавшей в черновых редакциях «Воскресения». Характерно, что в окончательной редакции, говоря об одном из казематов, где сидела заключенная, Толстой зачеркнул после слова «казематов» слова «Трубецкого бастиона», т. е. того самого бастиона, в котором была заключена Ветрова. Толстой лично знал Ветрову, познакомившись с ней летом 1896 г. у Чертковых, живших тогда вблизи Ясной поляны, и весть о ее гибели очень взволновала его. Он обращался к А. Ф. Кони за советом, нельзя ли опубликовать в печати сведения об этом событии и что делать в дальнейшем, для того чтобы такого рода событиям противодействовать. О гибели Ветровой он тогда же писал В. Г. Черткову. В дневнике, 9 марта 1897 г., Толстой записал: «Написал Черткову и Кони о страшном событии с Ветровой».

————

По возвращении в Москву Нехлюдов находит Маслову в той же роли сиделки в больнице, в какой он оставил ее, уезжая в Петербург, а не вновь в тюрьме, как в окончательной редакции: столкновение с фельдшером, о котором здесь, так же как и в пятой редакции, говорится подробнее, чем в редакции окончательной (см. вариант № 107), проходит для Масловой благополучно, благодаря заступничеству доброго молодого доктора. Вслед за этим идет вновь написанная глава, соответствующая XXX главе второй части романа, в которой говорится о делах, занимавших Нехлюдова по возвращении из Петербурга и об изучении им вопроса о преступности и об уголовном суде. Следующий затем рассказ о сестре Нехлюдова Наталии Ивановне Рагожинской, о ее муже и о спорах с ним Нехлюдова о суде и о земельной собственности значительно развит по сравнению с редакцией предыдущей и приближается к соответствующему тексту окончательной редакции. Далее идут впервые написанные главы, в которых рассказывается о сборах Нехлюдова в дорогу, перечитывании им своего дневника, отправке арестантов на вокзал, шествии их по городу (эпизод встречи с богатой коляской еще отсутствует), о смерти арестантов от солнечного удара, говорится о посещении Нехлюдовым полицейского участка и о встрече его с сумасшедшим, о приезде Нехлюдова на вокзал, о разговоре его с Масловой и другими арестантами, о встрече с сестрой и об отъезде. Всё это рассказано близко к соответствующим главам окончательной редакции, но кратче сравнительно с ней. Эпизод шествия семьи Корчагиных пока отсутствует; отсутствует и текст, соответствующий трем последним главам второй части романа в его окончательной редакции (мысли Нехлюдова на площадке вагона в связи со смертью арестанта, во время грозы и ливня, описание соседей Нехлюдова в вагоне третьего класса, рассказ Тараса о своем горе, остановка на станции, выход семьи Корчагиных и появление партии рабочих).

«Эпилог», поделенный на шесть глав, и «Эпилог эпилога». И тот и другой соответствуют третьей части «Воскресения» в окончательной редакции, но по сравнению с ней представляют собой как бы краткий конспект, в дальнейшей стадии работы расширенный, дополненный и настолько радикально переделанный, что в завершенной редакции в нем почти ничего не осталось нетронутым. В эпилоге набросаны следующие эпизоды: путешествие партии в Сибирь, расправа конвойного офицера с арестантом, спор политических в камере в присутствии Нехлюдова (помимо политических, фигурировавших в повести ранее, сюда введены еще Набатов, Семенов, позже переименованный в Крыльцова), прибытие Нехлюдова и партии арестантов, которой он сопутствует, в большой сибирский город, судя по его описанию у Толстого — в Иркутск, посещение Нехлюдовым начальника края, затем почтамта, обед у начальника края, посещение камер уголовных и раздача англичанином Евангелий, смерть Семенова, позднее именуемого Крыльцовым, чтение Нехлюдовым Евангелия в связи с душевным волнением, испытанным им от смерти Семенова. Маслова выходит замуж за Вильгельмсона (в окончательной редакции — Симонсона).

Эпизод избиения конвойным офицером арестанта заимствован Толстым из книги Д. А. Линева «По этапу» (первое издание Спб., 1886), как он сам на это указал в примечании ко II главе третьей части «Воскресения» в окончательной редакции, куда этот эпизод вошел. В фактической своей части рассказ Толстого о расправе офицера очень близок к соответствующему рассказу Линева, занимающему всю ХVIII главу его книги. Вмешательству у Толстого в инцидент Марьи Павловны, попросившей офицера разрешить ей нести ребенка скованного по рукам арестанта, соответствует у Линева вмешательство одной из арестанток, обратившейся к конвойному начальнику с аналогичной же просьбой.[610]

Фигура Набатова возникла в четвертой редакции «Воскресения», видимо, под влиянием воспоминания Толстого о его встрече в 1883 году в самарских степях с привлекавшимся в 1878 году по делу 193-х Е. Е. Лазаревым. О нем Толстой писал в письме к жене от 8 июня 1883 года, сообщая ей о своем знакомстве с двумя судившимися по указанному делу: «Один особенно, крестьянин (крепостной бывший) Лазарев, очень интересен. Образован, умен, искренен, горяч и совсем мужик — и говором и привычкой работать. Он живет с двумя братьями, мужиками, пашет и жнет и работает на общей мельнице».[611]

«Эпилог эпилога» представляет собой соединение двух окончаний третьей редакции (см. варианты №№ 61 и 62). Катюша с мужем поселяются в уездном городе, муж ее — Вильгельмсон служит землемером; у нее родился ребенок. Нехлюдов уезжает в Москву, пишет книгу об уголовном законе, и жизнь понемногу затягивает его своей паутиной. От заключительных строк третьей редакции, в которых говорится о зародившемся у Нехлюдова влечении к курсистке — дочери адвоката, осталась лишь глухо звучащая фраза: «Опять поднялись в нем ослабевшие было совсем любовные инстинкты, прежнее чувство любви, которое он еще не сознавал».

мировом судье Синегубе, прототипом для которого послужил повешенный в Одессе в 1879 г. народоволец Д. А. Лизогуб, и о том восторженном впечатлении, какое Синегуб произвел на старика-старообрядца, сидевшего вместе с ним в тюрьме (см. вариант № 90). Этот эпизод позднее, в 1903—1904 гг., Толстым был развит в самостоятельный рассказ «Божеское и человеческое». Второй эпизод, исключенный в шестой редакции, — характеристика каторжника Федорова и его рассказ об убийстве вдовы (см. вариант № 115) — вошел в состав «Фальшивого купона», законченного в 1904 г., где сказанное о Федорове усвоено Степану Пелагеюшкину. В окончательном тексте «Воскресения» осталось лишь упоминание о Федорове.

сентябре 1898 года он, в виду отказа тульской администрации разрешить ему осмотр местной тюрьмы, вместе с М. А. Стаховичем, бывшим тогда орловским губернским предводителем дворянства, посетил орловскую тюрьму. Об этом С. А. Толстая записала в своем дневнике 28 сентября 1898 г.: «Он [М. А. Стахович] привез из Орла обратно Льва Николаевича, который ездил туда посмотреть тюрьму для своей повести».[612] Позднее, в январе 1908 г., М. А. Стахович напомнил Толстому его свидание с орловским губернатором и указал ему на то, что этот губернатор изображен в «Воскресении» под именем Масленникова. В ответ на это замечание Толстой смеясь сказал: «Да неужели я такую гадость сделал?»[613]

За различными справками в этой области Толстой обращался к своим знакомым — юристам, в частности к Н. В. Давыдову и В. А. Маклакову. Письменные справки В. А. Маклакова, сообщавшиеся Толстому по почте и подвергшиеся перлюстрации, серьезно обеспокоили департамент полиции, заподозривший Толстого и его последователей в стремлении заразить толстовством арестантов, отбывающих наказание в тюрьмах, в ссылке и на каторге. В связи с этим 6 октября 1898 года департаментом полиции на имя московского обер-полицеймейстера было послано следующее отношение: «В департаменте полиции получены указания, что писатель граф Лев Николаевич Толстой в настоящее время озабочен установлением через посредство своих почитателей и последователей его учения ближайших с тюремным населением отношений, с целью возможно широкого затем распространения этого учения среди арестантов, как содержащихся в тюрьмах, так и в особенности отбывающих наказание в ссылке и на каторге. В этих видах некоторыми из толстовцев принимаются ныне меры к сближению с тюремным начальством и лицами тюремной инспекции для получения сим путем возможности проникновения в места заключения, для свидания с арестантами, сопровождения их в пути при пересылке в Сибирь в качестве фельдшериц и т. п.; причем в случае успеха, повидимому, предполагается поселить в ближайшем соседстве с каторжными острогами некоторых лиц, которые принимали бы на себя сперва исполнение поручений и разных ходатайств заключенных и, заслужив таким образом их доверие, могли бы затем с надеждою на успех приступить к распространению между ними толстовского учения. В настоящее время делаются уже первые в этом смысле попытки, причем преимущественно внимание графа Толстого и его единомышленников обращено в места заключения города Москвы и Сибирский ссыльный тракт. Сообщая об изложенном и препровождая при сем копии двух полученных агентурным путем писем известного вашему высокородию бывшего студента Московского университета Василия Алексеева Маклакова (отношение департамента полиции от 28 сентября 1898 года за № 7875—1706), — департамент полиции имеет честь покорнейше просить ваше высокородие приказать обратить особое внимание на происки Маклакова и на сношения его с чинами судебного ведомства и тюремной инспекции и о последующем не оставить уведомлением».[614]

В первом из приложенных к этому отношению писем, от 15 сентября 1898 г., В. А. Маклаков, извиняясь за опоздание с сообщением порученных ему Толстым справок, очевидно отвечая на соответствующие запросы Толстого, сообщает что 1) осужденная на каторгу, для отправления туда, может быть служащей в лазарете сиделкой или, вернее, помощницей фельдшерицы, причем она не будет выпускаться на свободу, но всё же внутри лазарета будет на положении служащей, 2) муж или жена, которые следуют в Сибирь за осужденным на каторгу, идут отдельно от партии, на свой счет, в своих костюмах; но они могут просить внести себя в списки отправляемых и тогда (всё на свой счет) следуют при партии, как бы на положении начальства и конвойных, 3) жениться на каторжной можно, подав об этом просьбу в ссыльный приказ, но во всё время каторги, пока она не сменится поселением, свободный супруг должен жить отдельно, 4) образованный и добрый человек может сделать для каторжных очень много; власть каторжного начальства очень широка, но люди они в общем не злые, и, если нет риска, что арестант убежит, они охотно допускают всё то, что может облегчить его положение; поэтому можно прежде всего оказывать влияние на это начальство и затем получить разрешение часто бывать в остроге, видаться со всеми и быть исполнителем всех просьб и поручений каторжных. Кроме того, Маклаков пишет о том, что он послал письмо в Сибирь к одному из отбывающих там наказание, который должен сообщить ему сведения по тем вопросам, которые интересуют Толстого; в сентябре же у Толстого должен быть Н. В. Давыдов, много знающий в этой области и собирающийся еще кое-что расспросить у тюремного инспектора.

«Воскресением»; по крайней мере, сведения, в них сообщенные, не расходятся с тем, что в соответствующих случаях читается в романе.

Во втором письме, от 22 сентября того же года, Маклаков пишет Толстому о том, что у него имеется десять тысяч (очевидно, собранных для духоборов), и он не знает, что с ними делать; затем он сообщает, что был у Сытина, который обещал немедленно выслать Толстому книги Мельшина и Ядринцева о сибирской каторге. (Оба письма Маклакова в подлинниках хранятся в АТБ.)

его внутренностей, а также тексты, заключающие в себе вопросы суда присяжным заседателям, их ответы на них и приговор суда.

Сноски

«Дневники Софьи Андреевны Толстой». 1897—1909, стр. 77.

577. 12 сентября 1898 г. С. А. Толстая записывает в дневнике: «Лев Николаевич читал вечером ту повесть, над которой он теперь работает: «Воскресение». Я раньше ее слышала. Он говорил, что переделал ее, но всё то же. Он читал нам ее три года тому назад, в лето после смерти Ванички» (Дневники Софьи Андреевны Толстой». 1897—1909, стр. 80).

578. сына — Сергея Львовича Толстого.

«Письма русских писателей к А. С. Суворину». Подготовил к печати проф. Д. И. Абрамович. Л. 1927, стр. 182.

581. т. е. дочь Толстого Марья Львовна и ее муж Н. Л. Оболенский.

582. Несмотря на вторичное настойчивое предложение Черткова написать такое предисловие (в письме к Толстому от 22 октября н. с. 1898 г.), Толстой его не написал.

583. В конце этого письма Толстой, впрочем, добавляет: «Если я не запродаю вперед и другие повести, то причина — некоторое поднявшееся неудовольствие дома. Но очень малое и, надеюсь, преходящее».

«Кто прав?», так и не оконченную.

585. «Сборник Пушкинского дома на 1923 год», Госуд. Изд. Пгр. 1922, стр. 294—295.

586. Речь идет, очевидно, о драме «И свет во тьме светит».

587. А. Н. Дунаев — друг и единомышленник Толстого, в то время директор Московского Торгового банка.

«Дневник Софьи Андреевны Толстой». 1897—1909, стр. 89.

— англичанин, сотрудник Черткова по издательству, приехавший тогда к Толстому в Ясную поляну по делам переселявшихся в Америку духоборов.

590. т. е. о сыне — М. Л. Толстом.

591. «Дневники Софьи Андреевны Толстой». 1897—1909, стр. 93.

593. «Лев Толстой и В. В. Стасов». Переписка 1878—1906. Редакция и примечания В. Д. Комаровой и Б. Л. Модзалевского. «Прибой». 1929, стр. 224.

«Письма Толстого к А. Ф. Марксу за 1898 и 1899 гг., в связи с печатанием в «Ниве» «Воскресения», впервые опубликованы Е. П. Населенко в «Сборнике Пушкинского дома на 1923 год», стр. 294—321. Те же письма зa 1899 г., с добавлением нескольких ранее не напечатанных, вторично опубликованы в 72 томе настоящего издания.

595. Через несколько дней, 25 ноября, Толстой однако записывает в дневнике „«Воскресение» разрастается. Едва ли влезет в 100 глав“.

— близкий знакомый Толстого и его биограф.

597. Сергеенко.

598. См. «Толстовский музей», т. I. Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой. Спб. 1911, стр. 345—346.

—336, 338, 346.

«Был в Туле. В остроге 2-й месяц сидят 16 человек калужских мужиков за бесписьменность. Их бы надо переслать в Калугу и по местам. 2-й месяц не посылают под предлогом, что в калужском замке завозно». 14 мая: «114 человек в остроге бесписьменных, солдат человек 6».

601. В зачеркнутом варианте о нем сказано: «Думы его состояли в припоминании того, что он вчера написал в своих мемуарах по случаю назначения Вилянова, а не его, на тот важный пост, который он уже давно желал получить». Фамилия «Вилянов» — очень прозрачный намек на И. Д. Делянова, с 1882 г. министра народного просвещения.

602. Фамилии сенаторов у Толстого — Бе, Сковородников и Вольф, очевидно, пародируют фамилии реальных сенаторов того времени — Цеэ, Таганцева и Фукса, но внутреннего сходства между ними и сенаторами — персонажами Толстого нет.

603. Оба эти письма опубликованы в брошюре «Лев Толстой и русские цари». Под редакцией В. Г. Черткова. М. 1918, стр. 20—24; кроме того, второе письмо в черновой его редакции напечатано в сборнике «Толстой. Памятники творчества и жизни», 3, М. 1923, стр. 80—82.

«Из дневника Т. Л. Толстой (Сухотиной)» — «Толстой. Памятники творчества и жизни», 3, стр. 67—74. В заметке к дневнику Т. Л. Сухотиной (там же, стр. 74—79) В. И. Срезневским сделано сопоставление записи дневника с обработкой эпизода свидания Нехлюдова с Топоровым в ранних редакциях и в редакции окончательной «Воскресения», а затем, в примечании (стр. 84—88) напечатана первая редакция этого эпизода.

605. В окончательной редакции, в том же эпизоде, о деле сектантов сказано так: «Дело состояло в том, что отпавших от православия христиан увещевали, а потом отдали под суд, но суд оправдал их. Тогда архиерей с губернатором решили на основании незаконности брака разослать мужей, жен и детей в разные места ссылки». В результате в окончательном тексте получилась явная несогласованность в изложении дела, незамеченная Толстым, очевидно вследствие непрерывных исправлений и переделок, которыми сопровождалось писание «Воскресения».

Такая несогласованность и порой противоречивость между отдельными фактами, сообщаемыми в романе, встречается в нем нередко. Так, прежде всего не согласована у Толстого в ряде случаев хронология событий. Во II главе первой части сказано, что между первым и вторым свиданием Катюши с Нехлюдовым в деревне прошло два года, а в XIII главе той же части этот срок дважды определяется в три года. В той же II главе сказано о том, что Катюше, когда она впервые встретилась с Нехлюдовым, было шестнадцать лет, а в III главе второй части говорится, что Нехлюдов, приехав в Паново после встречи с Катюшей на суде, видит там ограду сирени, которая «цвела точно так же, как в тот год, четырнадцать лет тому назад, когда за этой сиренью Нехлюдов играл в горелки с восемнадцатилетней Катюшей». (Игра в горелки была в первый приезд юноши-Нехлюдова в деревню.) Прибавляя четырнадцать лет к годам Катюши (16 или 18) получим 30 или 32 — ее возраст в момент сидения в тюрьме после осуждения. А между тем во II главе первой части сказано, что смерть купца, за которую Катюшу посадили в острог, произошла на восьмом году после первого ее падения, когда ей было двадцать шесть лет; суд же над ней происходил через шесть месяцев после того, как она попала в тюрьму (в обвинительном акте возраст Масловой определяется в 27 лет). Далее в III главе первой части, говоря о Нехлюдове в день суда над Катюшей, Толстой пишет о том, что Нехлюдов десять лет назад соблазнил Катюшу. Этот же срок указан и в XVIII главе первой части, но в XXII главе той же части срок этот определен сначала в десять лет, а через несколько десятков строк — в двенадцать. Время, протекшее между судом над Катюшей и первым свиданием ее после этого с Нехлюдовым, также определяется различно в зависимости от того, будем ли мы исходить в счете времени от хронологических моментов жизни Нехлюдова или Катюши. О Нехлюдове сказано, что после суда над Масловой на следующий день он присутствует на суде над мальчиком, укравшим половики, затем безуспешно пытается свидеться с Катюшей (главы XXIV—XXXVI первой части) и лишь на третий день после суда, в воскресение, получает свидание с ней; значит, по этому счету суд над Масловой был в пятницу. О Масловой же говорится, что по приезде из суда в тюрьму она «долго еще в эту ночь не могла заснуть» (глава XXXVII первой части), а на следующий день, в воскресение (тут выходит, следовательно, что суд был в субботу), после присутствия на обедне в тюремной церкви, свиделась с Нехлюдовым (главы XXXVIII—XLII первой части).

Как результат рассеянности, в «Воскресении» встречаются и другие случаи явной несогласованности между отдельными частями текста. Про Маслову сказано (глава IIпервой части), что, попав сначала в дом Китаевой, она за семь лет переменила два дома терпимости. Между тем знакомство Катюши с купцом, в отравлении которого она обвинялась, произошло в доме Китаевой, которая и фигурирует на суде в качестве свидетельницы (главы X и XIX первой части). Председатель суда торопится с окончанием заседания, чтобы попасть на свидание с швейцаркой-гувернанткой, остановившейся в гостинице «Италия» (глава VI первой части), а между тем, садясь на извозчика по выходе из суда, он велит ему ехать на Дворянскую, где, как он сам говорит

«Там, в Кузминском, его предложение приняли и всё время благодарили, а здесь ему выказали недоверие и даже враждебность», тогда как во II главе той же части о кузминских крестьянах сказано: «Он видел, что крестьяне, несмотря на то что некоторые из них говорили ему благодарственные слова, были недовольны и ожидали чего-то большего».

делу Федосьи Бирюковой. В романе идет речь о шагах, предпринятых им в связи с этими делами, но о результатах его хлопот в «Воскресении» ничего не сказано. В пятой редакции (вариант № 88) говорится о том, что выпущенная из тюрьмы старуха Меньшова с сыном пришли на вокзал благодарить Нехлюдова, но в окончательной редакции эта подробность выпущена. Федосья идет в Сибирь, очевидно, в виду неудачи хлопотНехлюдова, но об этом приходится лишь догадываться. В XXVI главе второй части сказано, что Нехлюдов, взяв у Лидии Шустовой письмо для Веры Богодуховской, обещал передать его по назначению, но дальше об этом письме нигде не упоминается.

606. См. «Толстовский музей», т. I. Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой, стр. 27.

607. См. его статью «Доктор Бедекер — прототип Кизеветтера и англичанина в «Воскресении» Толстого». — «Толстой. Памятники творчества и жизни», 3, стр. 89—102.

— друг и некогда единомышленник Толстого.

609. Ср. некролог барона Е. И. фон-Майделя в «Русском инвалиде» от 24 марта 1881 г.

«А. Евг[еньев]. «Рассказ Д. А. Линева под пером Толстого». — «Вестник литературы», 1920, № 11 (23), стр. 11—12.

611. Письма графа Л. Н. Толстого к жене. 1862—1910 г., стр. 195.

«Дневники Софьи Андреевны Толстой». 1897—1909, стр. 85.

613. Н. Н. Гусев. «Два года с Л. Н. Толстым». 1907—1908 гг. Изд. 2-е. М. 1928, стр. 69. Запись 29 января 1908 г.

614. См. В. Н. Карякин. «Московская охранка о Л. Н. Толстом и толстовцах», — «Голос минувшего», 1918, № 4—6, стр. 294.

1 2 3 4 5 6 7 8 9