ГЛАВА IV
Основы нравственного и социального учения Толстого.
В основание своей практической нравственной системы Толстой кладет пять заповедей Христа в 5-й главе Евангелия от Матфея. Эти пять заповедей, по его мнению, должны даже заменить десять заповедей Моисея.
I. Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду; кто же скажет брату своему "рака", подлежит синедриону; а кто скажет "безумный", подлежит геенне огненной (V, 21 - 22).
II. Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (V, 27 - 28).
III. Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй перед Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: "да, да", "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого (V, 33 - 37).
IV. Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударить тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудить тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся (V, 38 - 42)
V. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших... и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный (V, 43 - 48).
Я не думаю так, как Толстой, чтобы эти пять предписаний могли составить всю полную систему нравственности, хотя и признаю их полное внутреннее соответствие. Но я все же думаю, что они могут быть приняты за исходный пункт при рассмотрении взглядов Толстого.
Первая из этих заповедей, запрещающая гневаться на брата своего, читалась прежде, согласно установленной версии, так: "Всякий, гневающийся на брата своего напрасно". В пересмотренной версии Толстого исключено слово "напрасно", так как в лучших рукописях оно не встречается. Вставка этих слов служит ярким примером того, как евангелия были принижены к уровню предрассудков их читателей. Такие вставки были, может быть, просто примечаниями на полях и внесены после в текст по ошибке.
Мы, значит, не должны никогда гневаться на своего брата; мы должны относиться с братской любовью ко всему человечеству; не должны обращаться ни к кому с выражениями неудовольствия, подобными "рака" или "безумец". Возвышение над другими, отказ признавать их за равных, - одним словом, все классовые различия, - вот что губит братскую любовь. И против этих-то классовых различий, как главного источника вражды между людьми, и выступает Толстой.
"Теперь же я понимаю, - говорит Толстой, - что выше других людей будет стоять тот только, кто унизит себя перед другими, кто будет всем слугою. Я понимаю теперь, почему то, что высоко перед людьми, есть мерзость перед Богом, и почему горе богатым и прославляемым, и почему блаженны нищие и униженные. Теперь я не могу содействовать ничему тому, что внешне возвышает меня над людьми, отделяет от них, не могу, как я прежде это делал, признавать ни за собой, ни за другими никаких знаний, чинов и наименований, кроме звания и имени человека; не могу искать славы и похвалы; не могу искать таких знаний, которые отделяли бы меня от других, не могу не стараться избавиться от своего богатства, отделяющего меня от людей, не могу в жизни своей, в обстановке ее, в пище, в одежде, во внешних приемах не искать всего того, что не разъединяет меня, а соединяет с большинством людей". ("В чем моя вера").
Вторая заповедь запрещает прелюбодеяние даже в сердце и идет дальше, запрещая разводиться с женой во всех случаях, "кроме вины любодеяния" (V, 32). Этой оговорки нет ни у Марка (X, 2 - 12), ни у Луки (XVI, 18), и мне кажется, что, хотя в исправленной версии эти слова сохранены, они были прибавлены к тексту таким же образом, как слово "напрасно" в первой заповеди. Христос прежде всего предписывает чистоту душевную и полную верность в душе и на деле между мужем и женой, и это учение Толстой принимает во всей полноте. "Единобрачие, - говорит он, - есть естественный закон человечества".
Его рассказ "Крейцерова соната" осуждался более всего за то, что в нем он совершенно отрицает брак и, действительно, он только допускает физический брак, ставший необходимостью только по закоснелости наших сердец. Он говорит, что физическая любовь есть страсть чисто животная и как таковая недостойна высшего состояния человечества. Идеалом христианина должен быть не брак, а любовь к Богу и ближнему. Это без сомнения верное изречение, вне зависимости принимаем мы эти выводы Толстого или нет, тем более, что последнее слово еще не было сказано по поводу христианского брака.
Третья заповедь: "Не клянитесь вовсе", заменяет прежнюю заповедь о том, что человек должен исполнять свои клятвы. Наш автор считает эту заповедь относящеюся к присяге, которая в России требуется по каждому поводу. Мы клянемся повиноваться приказам людей и эти приказы могут противоречить законам Бога.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что бы христианское учение ни подразумевало, проповедуя против клятвы, я утверждаю, что Толстой прав, когда настаивает, чтобы люди сохраняли свою совесть свободной и, не связывая себя на будущее время, не становились бы рабами. Я должен быть свободен каждую минуту моей жизни, чтобы повиноваться голосу своей совести, как человек . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В своей статье "Учитель из Назарета" он говорит: "в словах "не клянитесь" заключается главный закон мира, еще не знающего любви. Пусть же, по отношению к словам клятвы, каждый человек будет обладать свободой действовать всегда согласно с любовью и своими способностями. Связанный клятвою, я не свободен; если даже, исполняя клятву, я делаю добро, в этом добре нет заслуги, как во всякой вынужденной добродетели, и оно теряет цену убеждения; если же клятва ведет меня ко злу, я грешу против убеждения. Клятва порождает всякие пороки; если она невыгодна для меня, я стараюсь обойти ее (как обходят всякий закон), и тот справедливый поступок, который я сделал бы, преследуя свое благо, посредством клятвы, обращается в преступление; а если я нахожу в нем для себя выгоду, не делая другим зла, тогда я лишаю сам себя нравственного удовлетворения поступать справедливо каждый миг по собственному моему свободному разумению".
Насколько я понимаю, Толстой толкует заповедь о клятве в широком смысле, просто говоря, что мы, в качестве людей, мужчин и женщин, никогда не должны делать ничего против нашей совести. Мы не должны сваливать ответственность на общество. Недобросовестно было бы говорить: "Мы знаем, что дурно брать ренту (незаработанную прибыль с земли или процент), дурно убивать, дурно делать то или другое подобное, но если общество дает нам право поступать так, то это его вина". Это не христианское понятие. Христианин не сваливает свои грехи на других, а, напротив, берет грехи других на себя. Он отвечает за других, а не другие за него.
Четвертая заповедь является настоящим краеугольным камнем всей этики Толстого. Она гласит: "Не противься злому", и он расширяет еще это правило: "никогда не противься злу насилием; никогда не плати насилием за насилие. Если кто ударить тебя, перенеси это; если кто-нибудь возьмет то, что принадлежит тебе, отдай ему это; если тебя заставят работать, - работай".
"Неправда, - говорит Толстой, - будто наше благосостояние может быть обеспечено защитой себя и своей собственности от других. Большая часть зла в мире происходить из стремления заставить других людей работать на нас".
"Я знаю, - говорит Толстой, - тот соблазн, который вводил меня в зло. Соблазн этот состоит в заблуждении о том, что жизнь моя может быть обеспечена защитой себя и своей собственности от других людей. Я знаю теперь, что большая доля зла людей происходит оттого, что они вместо того, чтобы отдавать свой труд другим, не только не отдают его, но сами лишают себя всякого труда и насилием отбирают труд других. Вспоминая теперь все то зло, которое я делал себе и людям, и все зло, которое делали другие, я вижу, что большая доля зла происходит оттого, что мы считали возможным защитой обеспечить и улучшить свою жизнь. Я понимаю теперь также слова: человек рожден не для того, чтобы на него работали, но чтобы самому работать на других, и значение слов: трудящийся достоин пропитания. Я верю теперь в то, что благо мое и людей возможно только тогда, когда каждый будет трудиться не для себя, а для другого, и не только не будет отстаивать от другого свой труд, но будет отдавать его каждому, кому он нужен. Вера эта изменила мою оценку хорошего, дурного и низкого. Все, что прежде казалось мне хорошим и высоким - богатство, собственность всякого рода, честь, сознание собственного достоинства, права, - все это стало теперь дурно и низко; все же, что казалось мне дурным и низким - работа на других, бедность, унижение, отречение от всякой собственности и всяких прав - стало хорошо и высоко в моих глазах. Если теперь я и могу в минуту забвения увлечься насилием для защиты себя и других или своей или чужой собственности, то я не могу уже спокойно и сознательно служить тому соблазну, который губит меня и людей, я не могу приобретать собственности; не могу употреблять какое бы то ни было насилие против какого бы то ни было человека, за исключением ребенка, и только для избавления его от предстоящего ему тотчас же зла; не могу участвовать ни в какой деятельности власти, имеющей целью ограждения людей и их собственности насилием, не могу быть ни судьей, ни участником в суде, ни начальником, ни участником в каком-нибудь начальстве; не могу содействовать и тому, чтобы другие участвовали в судах и начальствах". ("В чем моя вера").
Таким образом Толстой не ограничивает приложение этого правила нашими личными отношениями.
В Евангелии от Матфея сказано так: "зуб за зуб; Я говорю вам: не противься злому". Заповедь "око за око и зуб за зуб" трижды упоминается в законе Моисея (Исх. XXI, 24; Лев. ХХIV, 20, Второз. XIX, 21) и в каждом случае как постановление уголовного закона. Христос, следовательно, предлагает заповедь непротивления, как замену уголовного закона. Толстой принимает всецело этот взгляд Христа. Для него всякое управление силой - дурно.
Остановимся на минуту и вникнем, верен ли принцип непротивления. Если бы даже Христос следовал ему, то все же этого было бы недостаточно для того, чтобы принуждать христианина поступать так же, если бы это расходилось с его взглядами. Мы уж так устроены, что не можем взять на себя нравственное обязательство, не соответствующее нашему внутреннему чувству справедливости. Наша нравственность должна быть живым побегом самой жизни, и всякий прививок, который не соединен с нами, и не может найти нового источника жизни в нашем внутреннем мире, должен быть отброшен, невзирая на то, откуда бы он ни исходил. Чем является с этой точки зрения для нас учение о непротивлении? Находит ли оно отклик в глубине нашей души?
Каждый из нас должен сам ответить на этот вопрос, уверившись предварительно самым строгим образом, что никакой из низменных инстинктов не влияет на его решение. Я лично убежден, что чем дальше мы будем углубляться в наше сознание, тем яснее будет становиться для нас мудрость этого учения. Мы увидим, что в прошедшем оно вызывало возражения некоторых благороднейших людей; теперь же есть много оснований предполагать, что все больше и больше людей чувствует истинность этого учения и необходимость приложения его к жизни, если Царствие Божие должно когда-нибудь наступит.
Если это так, можно вполне надеяться, что вооруженное сопротивление сделается со временем так же ненавистно нам самим, как оно было, очевидно, ненавистно Христу. Возможно, что в будущем для христианина будет так же невозможно приговорить кого-нибудь к смерти, описать имущество должника или бросить бомбу в себе подобного, так же, как теперь он не в состоянии был бы участвовать в людоедстве.
И это не будет слабовольная лишь уступка чувству. Насилие нельзя прекратить насилием. Мы пытались совершить этот невозможный подвиг в течение целых тысяч лет, а между тем в настоящее время в Европе больше солдат и орудий войны, чем когда-либо, а у нас в Соединенных Штатах совершается ежегодно более 10000 убийств, и все мы знаем, что даже в наших воскресных школах достаточно воинственного духа, чтобы подготовить еще несколько поколений дикарей. Все это результаты все той же системы "око за око, зуб за зуб". Мы предполагаем, что Христос навеки уничтожил ее, а сами ежедневно практикуем ее в нашей жизни так же безжалостно, как древние римляне и евреи.
Только безумец может пытаться остановить маятник, наклонившийся вправо, тем, что сильно толкнет его влево, а между тем в этом главным образом деятельность нашего законодательства. Этим именно способом "вендетта" (родовая месть) в Корсике поддерживается в одном семействе целыми столетиями. Убийство следует за убийством; сын наследует от отца обязательство убить такого-то. Представьте, что в одном из таких случаев вражды одно из семейств прониклось ученьем Христа и отказалось требовать жизнь за жизнь; тогда, очевидно, ненависть, существовавшая между поколениями, должна исчезнуть, и среди этих людей воцарится мир, гармония и согласие.
Также и по отношению к целым нациям: не лучше ли было бы забыть Эльзас и Лотарингию и перестать сеять те братоубийственные семена, которые так часто приносили Европе кровавую жатву?
И если этот принцип применим в таких случаях, то тем более он применим к обыкновенным случаям жизни. Кто-нибудь должен вам десять рублей. Согласно ли будет с духом учения Христа преследовать этого человека за неплатеж этих денег? Можно ли представить, что Христос поступил бы так? Помимо всяких христианских воззрений, будет ли ваш судебный процесс способствовать воцарению всеобщего мира или будет только все тем же насильственным толчком маятника?
Нет, наш метод был совершенно несправедлив: мы навязывали другим наши религиозные и нравственные убеждения, наши понятия о законе и порядке, о собственности и поведении, наши воззрения на личные права. Если бы я мог заставить весь мир согласиться со мной, у нас, конечно, наступил бы золотой век, и вот я пытаюсь сделать это силой, - или сам поднимая оружие, или стараясь получить для подтверждения моих убеждений печать утверждающего их закона и тем налагая на других железную руку правительства. Такой план кампании был бы очень удачен, если бы я был единственный человек в мире, желающий устроить все по своим убеждениям, но оказывается, что все люди на земле, за немногими исключениями, желают делать то же. И результатом этого, как и можно ожидать, является неописуемый беспорядок, в котором на гибнущих среди него почти не обращают внимания.
Каждый народ поступает так же, и все в обществе, и даже в родне враждуют между собою. Отсюда происходит такое множество социальных и экономических страданий, с которыми мы должны бороться и против которых должны найти средства.
Не пора ли спросить себя, правильно ли человечество боролось с общественным расстройством и не следует ли радикально изменить способ борьбы с ним.
Остановимся на минуту на диагнозе Великого Врача.
Мы обыкновенно смотрим на зло не так, как смотрел на него Христос. Когда мы думаем об убийстве, мы сейчас же представляем себе страдания, жертвы, пролитую кровь, прерванную жизнь, осиротелое семейство. Наши чувства делают эти признаки главными чертами всей картины, и мы стараемся предупредить эти результаты преступления. Но Христос смотрел глубже. Он мог ставить свою скорбь и сострадание на задний план, потому что Он видел здесь нечто гораздо более худшее.
Он говорит нам: "Не бойтесь тех, кто убивает тело, души же не могут убить". По Его убеждению, главное зло не убийство, а гнев на брата своего. Его задачей служить не то, как предотвратить убийство, а как искоренить гнев и ненависть из сердца людей.
Таков Его диагноз. Главное зло заключается в дурных помыслах людей, в зависти, корыстолюбии, ненависти, хитрости и жестокости. Против этих-то дурных инстинктов, как своих, так и чужих, и должен христианин направлять свою энергию, если он хочет исцелить общество и положить основание миру на земле.
И Христос направляет все средства своей непротивляющейся любви как раз против этих дурных помыслов людских, и я уверен, что в этой любви заключается та власть, та сила, которая не может быть сломлена никакими репрессиями или принуждением даже в самой утонченной форме, но которой в свою очередь нельзя действовать посредством принуждения.
Есть только один действительный способ уничтожить зло, - это победить его добром.
быть уничтожено, пока все люди не придут к этому убеждению. А когда это совершится, тогда мир, состоящий из непротивленцев, может, без всякого сомнения, обойтись без правительства, правящего посредством силы.
Нам трудно представить себе государство без тюрем и полиции, а 50 лет тому назад нельзя было представить себе школу без розог и линеек. Эта перемена в школьной дисциплине показывает направление, в котором движется наша цивилизация.
"Я слышал, меня обвиняли в стремлении разрушить все установления, - но я, право, не говорю ни за, ни против установлений. Что у меня общего с ними? Или что общего с разрушением их? Я только хочу воздвигнуть в Моннагатте и в каждом городе этих государств, внутри страны и на морском берегу, в полях и лесах, и на каждой ладье, маленькой и большой, бороздящей воду, воздвигнуть вне всяких правил или доводов, - учреждение дорогой товарищеской любви".
Принцип непротивления не есть принцип ни трусости, ни изнеженности. Примеры, которые мы приведем дальше, докажут это. Но достаточно даже взглянуть на высокую, могучую фигуру Толстого, ветерана Крымской войны, чтобы доказать нам, что его религия должна быть мужественна.
Но даже если бы у нас не было примеров, доказывающих это, мы можем удостовериться в мужественности непротивления, исходя из самой природы человека.
Первое условие мужества есть самоотвержение, а первое условие самоотвержения - преобладающая забота о других, которую мы и называем любовью.
из любви, и есть то мужество, которое отличает человека от животного. Оно черпает свою силу из области чувства и мысли, любви и правды, сердца и разума, из области, составляющей истинное жилище человеческой души. Все наши физические действия, не находящие своей причины в этой высшей области, суть действия чисто животные, и в них нас может превзойти любой тигр или бульдог.
"Но, - говорят нам, - учение о непротивлении препятствует нам, например, помешать убийству ребенка, и пример этот ясно показывает очевидное reductio ad absurdum всего вашего принципа".
Вероятно, немногие из непротивленцев доводят практическое применение своей теории до такой крайности, но дело в том, что едва ли один человек из миллиона бывает поставлен в такое положение, в то время как зло жестокости и насилия постоянно совершается перед нами во всех общественных несправедливостях и неравенстве, в ужасах войны, почти во всей нашей жизни.
К тому же всякий нравственный принцип можно доводить до такой крайности, когда его приложение может представляться сомнительным, хотя бы самый принцип и не внушал бы сомнений. Например, мы все признаем нравственное обязательство быть правдивыми, но если кто-либо из нас допустит ложь, - например, для спасения чьей-нибудь жизни, - то мы из-за этого не отбросили бы самый принцип и не начали бы бессовестно лгать.
Если мы чувствуем себя обязанными защитить ребенка от обиды даже посредством насилия, то это не оправдание, чтобы мы и в менее важных случаях обращались к так называемым законным или незаконным применениям силы.
не согласен с любовью и что потому он непременно заключает известную долю ненависти или злой воли.
Но должны ли мы, стремясь всецело к осуществлению Царствия Божия, отказаться от всех обычных способов улучшения жизни, с которыми познакомила нас цивилизация? Можем ли мы улучшить мир без помощи законов, судей, войска, полицейских и тюрем?
Христос, конечно, считал эти способы совершенно ненужными В Его время было еще гораздо больше правительства, чем в наше. Он был окружен римскими и еврейскими национальными и общественными учреждениями, но Он никогда не пытался пользоваться ими для своих целей. Только однажды предстала перед Ним мысль о том, чтобы воспользоваться ими, когда искуситель, показав Ему все царства мира и славу их, сказал: "Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне". Все мы помним ответ Христа: "Отойди от Меня, сатана". Припомним также его слова: "Вы знаете, что цари язычников господствуют над ними и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так".
"Но, - возразят нам, - нас всегда учили смотреть на эти вещи, как на самые великие и самые важные в мире". Совершенно верно. Но Иисус так говорит об этом: "То, что почитается перед людьми, есть зло перед Отцом Моим небесным".
Но следовать учению Христа не значит непременно стремиться к бесформенному состоянию общества, к буйной разнузданности индивидуализма, к анархии и беспорядку.
может быть осуществлено идеей царства, не даже более благородной идеей человеческого братства, - но единением, которое достигается лишь в единстве, превышающим даже благороднейшие чувства отцовства и братства и достигающим того идеала настоящего единства, которое чувствовал Иисус, когда молился, чтобы мы были едины с Ним так же, как Он един с Отцом, и когда Он говорил: "Если вы сделали это одному из братьев моих меньших, то сделали Мне".
Развивать чувство такого единства, проповедовать о последствиях его применения к нашей социальной жизни, протестовать против всякого нарушения закона любви, который оно предписывает, вот в чем открывается настоящее поле деятельности для христианского реформатора.
Поддерживать высший идеал, веря в его врожденную убедительность и отбрасывая всякое принуждение, - в этом, верьте мне, есть высочайшее назначение человека, и история покажет нам, что оно имеет самые прочные практические последствия.
Господь проявляется не в буре или непогоде, но в тихом, слабом дуновении, и наивысшим выражением Нового Завета является Агнец на престоле.
Мы не можем сделать большей ошибки, как поднять на обидчика руку. Человека, не отвечающего ударом на удар, нельзя победить, и обращение с ним представляет неразрешимую проблему для тирана.
Мы еще не говорили о пятой заповеди, но ведь о ней можно сказать все в трех словах: "Любите врагов ваших".
как осуждает многое другое, считающееся благородным и уважаемым.
--------