3. ХРИСТИАНСКАЯ ЖИЗНЬ: СТУПЕНИ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ НРАВСТВЕННОГО ИДЕАЛА
Ориентируясь на высшие образцы духовной жизни, Толстой разработал определенную "программу" христианской жизни применительно к общей, мирской жизни. При этом он исходил из того, что осуществление принципов христианской этики возможно и целесообразно не в особых, искусственных условиях жизни - в монастыре, общине и т. п., - а в миру, в совместной жизни людей. В этом плане семья была для Толстого "моделью" мира, а уход из нее во многом воспринимался как "бегство от мира", разрыв связей с миром, чреватый искажением, нарушением реальных, жизненных условий проведения "эксперимента" по непротивлению. В одном из писем Толстой заметил: "По моему мнению, жизнь человека, следующего заповедям Христа, никак не может проявляться в особом внешнем положении - жизни в общине, жизни пустынника и т. п. Все дело в духовном состоянии, в той духовной работе, которую производит над собой человек, чтобы осуществить в жизни ту истину, ради которой он живет"69. Таким образом, "программа" христианской жизни Толстого представляет собой широкую мирскую "модель", предназначенную для всех людей, во всех случаях жизни.
В чем же состоит та "духовная работа", которую должен проделать человек, чтобы осуществить в жизни принципы христианской этики? Это - ступени духовной жизни каждого человека.
В основе христианской жизни лежит принцип "самосовершенствования", определяющий в целом тот духовный настрой и то "духовное состояние", в котором должен пребывать человек, приверженный принципам любви, непротивления и неделания.
Самосовершенствование выступает в христианской этике Толстого в качестве главного, если не единственного, средства борьбы со злом: "Побороть общее зло жизни можно только одним средством: нравственным усовершенствованием своей жизни"70. Ту же мысль Толстой развивает более обстоятельно в письме к одному из своих корреспондентов: "Зло, которое вы видите, есть тот материал, над которым вы призваны работать. Огорчаться на то, что зла слишком много, все равно, что плотнику огорчаться, что лес, из которого он будет рубить, слишком велик. Прием же работы над этим материалом только один: самосовершенствование"71.
Что же понимает Толстой под "самосовершенствованием"? В чем он усматривает его сущность? Самосовершенствование Толстой определяет вполне в сократовском духе, как "заботу о душе", как "улучшение своей души"72. И вместе с тем он осмысляет это понятие в свете евангельской заповеди "божественного совершенства", как "освобождение божественного начала души". "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный" - значит: старайтесь освободить в себе божеское начало жизни"73. Толстой особо подчеркивает: данная заповедь не означает, что "Христос велит человеку быть таким же, как Бог, а значит то, что всякий человек должен стараться приближаться к Божественному совершенству"74.
невозможно и без внутренней духовной жизни, без общения "с самим собой", происходящего, как правило, в уединении. В результате, толстовская "формула" процесса самосовершенствования принимает следующий вид: "Совершенствоваться нельзя, живя постоянно в суете мирской, и еще меньше возможно, живя постоянно в уединении. Самое выгодное условие для совершенствования - это то, чтобы в уединении вырабатывать и утверждать свое мировоззрение и потом, живя в мире, применять его к делу"75.
Самосовершенствование как общий принцип непротивления предполагает прежде всего борьбу с грехами, соблазнами и суевериями - конкретными формами воплощения зла. Теория и практика борьбы с пороками - одна из важнейших составных частей философии непротивления Толстого, содержание и назначение которой можно адекватно оценить только в рамках философии непротивления, ибо это - один из способов и одна из ступеней конкретного осуществления заповеди непротивления в жизни.
Конкретное содержание грехов, соблазнов и суеверий Толстой анализирует, исходя из логики своего учения и собственного духовного опыта, устанавливает последовательность ступеней борьбы с грехами, соблазнами и суевериями: "Для того, чтобы жить по учению Христа, человек должен уничтожить препятствия, мешающие проявлению любви. Препятствия этому составляют грехи. Но грехи не могут быть уничтожены, пока человек не освободится от соблазнов. Освободиться же от соблазнов может только человек, свободный от обманов веры"76. Какие же практические шаги должен предпринять человек, чтобы избавиться от препятствий, мешающих проявлению любви? Согласно Толстому, человек может освободиться от суеверий и избежать соблазнов только с помощью разума. "Надо понимать и помнить" - вот основной "рецепт" толстовского освобождения от иллюзии зла, весьма близкий по своему духу к буддийскому пути преодоления грехов с помощью "правильной направленности мысли"77. В принципе, данный подход является в рамках учения Толстого вполне обоснованным и оправданным, ибо соблазны и суеверия рассматриваются им как заблуждения и извращения ума.
Особое внимание уделяет Толстой влиянию разума на привычки и чувства: "Для борьбы с привычкой греха есть два средства: первое - ясно понимать последствия грехов, - то, что грехи не достигают той цели, для которой они совершаются, и не увеличивают, а скорее уменьшают животное благо отдельного человека; во-вторых, знать, с какими грехами надо начинать бороться: с какими прежде и с какими после"78рьбы с грехами, а также с проявлениями и последствиями грехов.
Согласно Толстому, борьбу с грехами следует начинать с греха опьянения (одурманивания), переходя затем, шаг за шагом, к борьбе с грехами праздности - похоти - корысти - властолюбия - блуда.
Однако знания одной только последовательности в этой борьбе явно недостаточно. Необходимо ясно представлять, от каких грехов человек в состоянии воздерживаться в первую очередь. "В борьбе с каждым отдельным грехом, - пишет Толстой, - надо начинать с тех проявлений грехов, воздержание от которых во власти человека, которые еще не стали привычкой. Такие грехи во всех родах грехов - и опьянения, и праздности, и похоти, и власти, и блуда, - суть грехи личные, те, которые человек совершает в первый раз, не имея еще привычки к ним. И потому прежде всего от них-то и должен освобождаться человек. Только освободившись от этих грехов, человек должен начать бороться с привычками, преданием, т. е. установленными в его среде грехами. И только поборов эти грехи он может начинать борьбу с грехами прирожденными"79.
"что люди не знают вполне ясно, кто они такие, что такое их "я", или забывают это. Для того же, чтобы больше и яснее узнавать себя и помнить о том, кто такой человек, есть одно могущественное средство. Средство это есть молитва"80.
В понимании Толстого, молитва - не только средство укрепления человека в борьбе с грехами, но и способ его самопознания, открытие в себе божественного начала: Толстовская молитва - это уже не функция разума, но проявление целостного духовного сознания, пробуждающее "чувство присутствия Бога", вызывающее "ясное сознание Бога и отношение человека к нему".
Толстой различает два вида молитвы: временную и ежечасную. К первой человек прибегает в минуты высшего духовного напряжения, вызванного, например, страданиями или близостью смерти. Для борьбы же с грехами необходима молитва ежечасная, назначение которой состоит в том, чтобы напоминать человеку во все мгновения его жизни, в любых ситуациях о том, в чем заключается высшее благо и смысл жизни. Ежечасная молитва, по мысли Толстого, есть в некотором отношении беспрестанное напоминание о божественной природе человека. Это - высший, духовный род памяти, погружающий человека в атмосферу нравственного совершенствования, укрепляющий власть духовного сознания над животной природой.
Оценивая возможности человека в борьбе с грехами, Толстой замечает: "Не во власти человека избавиться от греха, набиравшего привычку в течение многих годов, но совершенно во власти человека не делать поступки, которые вовлекают во грех, уменьшать привлекательность греха, поставить себя в невозможность сделать грех, отсекать "руку и глаз", которые соблазняют его. И делать это каждый день и каждую минуту. Для этого и нужна ежечасная молитва"81.
Окончательный вид толстовская "программа" борьбы с грехами, соблазнами и суевериями принимает в итоговом произведении "Путь жизни". Ключевым понятием и главным средством борьбы выступает здесь уже не "ежечасная молитва", а "усилие сознания". "Чтобы раскрыть для самого себя свою душу, - пишет Толстой, - человеку нужно делать усилия сознания; и потому в этих усилиях сознания главное дело жизни человека... Только усилиями сознания человек может избавиться от грехов, соблазнов и суеверий, лишающих его блага"82.
Философскую разработку этого понятия Толстой предпринял еще в трактате "Царство Божие внутри вас". "Усилие сознания" рассматривается им как целостная духовная установка, направленная на преодоление зла. Чтобы объяснить смысл и назначение "усилия", Толстой прибегает к аналогии из области сна: "Мы делаем усилие проснуться и действительно просыпаемся, когда сон становится ужасен и нет уже больше сил переносить его. То же надо делать и в жизни, когда она становится невыносима. В такие минуты надо усилием сознания проснуться к новой, высшей, духовной жизни"83.
их под контроль сознания, "управлять" образами сновидений. В связи с этим главной проблемой, с которой пришлось столкнуться Толстому, стала проблема свободы воли как условия практической реализации усилия сознания. Возможность или невозможность свободы Толстой ставит в зависимость не от внешних факторов, обусловливающих поступки человека, а от внутренних причин, которыми человек руководствуется в своих поступках. "Человек, несвободный в своих поступках, всегда чувствует себя свободным в том, что служит причиной его поступков, - в признании или непризнании истины... Так, человек, совершив под влиянием страсти поступок, противный сознаваемой истине, остается все-таки свободным в признании или непризнании ее, т. е. может, не признавая истину, считать свой поступок необходимым и оправдывать себя в совершении его, и может, признавая истину, считать свой поступок дурным и осуждать себя в нем"84.
Таким образом, свобода, согласно Толстому, есть возможность признания или непризнания истины: человек может, признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, стать свободным и радостным деятелем "вечного и бесконечного дела", совершаемого Богом или жизнью мира; или же может, не признавая этой истины, сделаться рабом ее и быть "насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти".
Толстой замечает при этом, что не каждая истина может служить предметом свободного выбора - признания или непризнания. Есть три рода истин. Первые - давно уже признаны или самим человеком, или переданы ему воспитанием и приняты им на веру; следование им стало для человека привычкой, второй природой. Второй род истин - это всего лишь "бессознательные предчувствия" вероятных событий и процессов. "Человек, - полагает Толстой, - одинаково несвободен в непризнании первых и в признании вторых. Но есть третий род истин, которые не стали еще для человека бессознательным мотивом - и проявляется свобода человека"85.
Толстой, безусловно, имеет здесь в виду высшие, духовные, "метафизические" истины, к числу которых принадлежат в первую очередь идеи Бога, свободы и бессмертия, а также широкий круг религиозно-философских "истин" и морально-этических ценностей, таких, как благо, зло и др. В этом смысле толстовская концепция свободы является своеобразной интерпретацией библейской мифологемы свободы выбора добра и зла. Оригинальность Толстого в том, что сам факт признания или непризнания высших духовных истин становится у него необходимым условием "онтологизации" духа, становления духовного бытия. Признавая духовную истину, человек не может не стремиться претворить ее в жизнь и преобразовать жизнь в соответствии с духом данной истины. Свобода признания истины является для Толстого и свободой ее воплощения, ибо невозможно, признавая духовную истину, поступать вопреки ей.
Однако само по себе следование духовной истине не является гарантией непогрешимости человеческих действий - свобода всегда содержит в себе риск заблуждения ума и отклонения от идеала. Более того, человек, свободно избирающий истину, никогда не может быть удовлетворен своей жизнью, ибо сам акт свободы духа обнаруживает неисчерпаемые глубины божественного совершенства. Отсюда парадоксальность толстовского понимания сущности человеческой свободы, которую весьма остроумно подметил А. А. Гусейнов: "Ничто не может воспрепятствовать человеку поступать так, как он считает правильным, но никогда он не будет считать правильным то, как он поступает"86.
В результате исследования границ человеческой свободы Толстой приходит к выводу, что возможность усилия сознания коренится в свободе признания и выбора духовных истин. Конкретизируя этот тезис и переводя его в практическую плоскость, Толстой подчеркивает: свобода проявления усилий сознания определяется тем фактом, что духовная, истинная жизнь человека сосредоточена только в настоящем времени. Только "в мгновении настоящего человек всегда свободен" и "только в настоящем проявляется свободная божественная сила жизни"87. Поэтому "только в мгновении настоящего человек может сделать то усилие, которым берется Царство Божие и внутри, и вне нас"88.
Метод "ежечасной молитвы" в борьбе с грехами дополняется здесь методом "ежеминутного" и "ежемгновенного" усилия сознания. Отсюда толстовское требование творить добро в данный, настоящий момент времени: "только сейчас". Будущего и прошлого добра нет, есть только добро настоящее. Точно так же и любить, прощать, не противиться злому и т. п. можно только в настоящий момент времени. Именно в этом случае, полагает Толстой, у человека будет достаточно сил, чтобы совершить эти поступки.
В этой точке развития философия непротивления Толстого1 непосредственно соприкасается с жизнью, становится философией и этикой "настоящего". Очевидно, что отношение к такой философии как к "теории" и к "учению" придает ей оттенок абстрактной моралистической проповеди, ибо переводит ее в ряд "прошлого" или "будущего". В этом кроется непреодолимое противоречие толстовского замысла "философии непротивления". Собственные усилия сознания, проявляемые им в "настоящем", он вынужден был "доносить" до других. Останавливая мгновение, он неизбежно умерщвлял живую силу духовных истин. В этом смысле "философия непротивления" Толстого неуловима и непередаваема, поскольку существует только в настоящем, в том времени, в котором ее непосредственно творил сам Толстой. Мы, говоря о ней в прошедшем времени, тем самым имеем дело только с "буквой", но не с духом такой философии.
Но философия осуществления духовных истин в жизни, философия духа в целом и не может быть не чем иным, как философией "настоящего", философией "мгновения". В этом плане все толки о толстовском "рационализме", "морализаторстве" и т. п. сразу же лишаются своей почвы. Вся сумма религиозно-философских и морально-этических идей Толстого переплавляется в горниле настоящего и превращается в единый "слиток" усилия сознания - вечно живой, конкретно-действенный. "Морализм", "рационализм" и т. д. - это только "руда", из которой чеканится "ежесекундная" готовность и способность творить добро, любить врагов, не противиться злому и т. п.
Каковы же конкретные формы проявления усилий сознания? "Главное усилие, которое должен делать над собою человек для доброй жизни, - считает Толстой, - это - то, чтобы не делать того, чего не должно делать"89.
На первый взгляд кажется парадоксальным, что Толстой, утверждая примат деятельности в настоящем, связывает начальную позицию усилия сознания неделанием. Однако такой подход вполне оправдан. В первом случае Толстой говорит о "творении добра" в настоящем; во втором - о свободе воздержания от зла. При этом Толстой полагает, что "гораздо больше силы нужно для воздержания от зла, чем для делания самой трудной вещи, которую мы считаем добром"90. Кроме того, прежде чем начать делать добро, необходимо научиться воздерживаться от зла. Не противиться злому может только тот, кто не имеет зла в себе и не способен делать зло другим. Именно поэтому неделание становится одним из ключевых понятий философии непротивления. Что же понимает Толстой под "неделанием" и в чем он видит смысл усилия неделания? Толстой определяет неделание как воздержание от злых мыслей, лишних слов и дурных поступков. Само воздержание выступает при этом как одно из основных условий свободы. "Хочешь быть свободен - приучай себя воздерживаться в своих желаниях"91. В этом смысле толстовская формула свободы как признания или непризнания истины предполагает также и неделание, т. е. само претворение истины должно основываться на целесообразности мирового порядка. Неделание и есть "вера" в целесообразность мирового порядка, в разумность мировой жизни, с которыми приходят в столкновение "неразумность" и "ненужность" человеческой деятельности. Неделание позволяет при этом проявиться вечной божественной деятельности как внутри человека, так и вне его.
В этих мыслях Толстого легко узнается даосский принцип недеяния - "у вэй". Толстой и сам не скрывает этого, прямо ссылаясь в своей статье "He-делание" на Лао-цзы: "Все бедствия людей, по учению Лао-цзы, происходят не столько от того, что они не сделали то, что нужно, сколько оттого, что они делают то, что не нужно делать. И потому люди избавились бы от всех бедствий личных и в особенности общественных, если бы они соблюдали неделание"92. Варьируя эту мысль, Толстой формулирует своего рода "золотое правило" неделания: "Только не делай того, чего не должно делать, и ты сделаешь все то, что должно"93.
Наряду с этим неделание рассматривается Толстым и как "отказ" от внешней деятельности, не имеющей нравственного значения и духовной ценности. "Для истинного движения жизни, - замечает Толстой, - не только не нужна, но вредна внешняя суетливая деятельность... Главный вред человечеству не от праздности, от делания того, что не нужно и вредно"94.
усилия неделания как базовой установки в борьбе со злом. В чем же усматривает Толстой главный смысл данного "отрицательного" усилия? Прежде всего в том, чтобы стать свободным от инерции жизни, от внешней причинно-следственной зависимости. "Для того, чтобы наступило Царство Божие, - пишет Толстой, людям нашего времени нужно одно: нравственное усилие... Усилие это не есть усилие движения, усилие открытия нового миросозерцания, новых мыслей и совершенно особенных новых поступков. Усилие, которое нужно для вступления в Царство Божие или в новую форму жизни, есть усилие отрицательное, усилие неследования за потоком, усилие неделания поступков, не согласных с внутренним сознанием"95.
Отрицательное усилие неделания готовит почву для положительных усилий сознания, непосредственно проявляющихся в борьбе с грехами, соблазнами и суевериями. Положительные усилия - это "усилия мысли". Согласно Толстому, нельзя избавиться от грехов, соблазнов и суеверий "телесными усилиями", для этого нужны усилия мысли, ибо все великие перемены в жизни человека и всего человечества совершаются в мысли. Для того, чтобы могла произойти перемена чувств и поступков, считает Толстой, должна произойти прежде всего перемена мысли.
Определяя положительные условия в борьбе с грехами, соблазнами и суевериями, Толстой устанавливает следующую зависимость: усилие самоотречения освобождает людей от грехов, усилие смирения - от соблазнов, усилие правдивости - 96. Понятия самоотречения, смирения и правдивости рассматриваются Толстым как определенные ступени нравственного совершенствования - на пути к высшим образцам духовной жизни: святости, юродству, мудрости, - которые являются необходимыми условиями непротивления. Естественно, что не каждый самоотверженный, смиренный и правдивый человек является "непротивленцем", но каждый "непротивленец" непременно должен обладать качествами самоотречения, смирения и правдивости. Без них человек просто не сможет найти в себе силы не противиться злому, либо же его позиция будет внешней имитацией непротивления, означая в действительности нерешительность, страх, слабость, равнодушие и т. п.
Говоря о необходимости самоотречения, Толстой подчеркивает, что все телесные грехи - блуд, праздность, корыстолюбие, гнев, властолюбие и др., - возникают вследствие отождествления своего "я" с телом, подчинения ему души. Поэтому главным условием и предпосылкой избавления от грехов являются перенос своего "я" в область души, признание духовного, божественного начала в человеке, необходимость подчинения ему телесной, животной природы. Именно это и оправдывает самоотречение как "естественный", разумный момент эволюции человека. При этом Толстой подчеркивает, что самоотречение не есть "отречение от себя", не есть отречение от жизни, а только перенесение своего "я" из животного существа в духовное. Напротив, "отрекаться от жизни плотской, значит усиливать свою истинную духовную жизнь"97. В этом смысле самоотречение "не есть подвиг", а "неизбежное условие жизни человека".
Толстой замечает, что не каждое духовное самоотречение может быть оправдано. Отречение от телесной жизни только тогда ценно и радостно, когда оно имеет религиозно-нравственную мотивацию, т. е. когда человек отрекается от себя, своего тела, для того, чтобы исполнить "волю живущего в нем Бога". Если же самоотречение совершается в интересах исполнения воли других людей, то оно лишено духовного смысла и является "неестественным" и ненужным делом.
Толстой показывает, что самоотречение непосредственно связано с непротивлением злому, ибо всякая ненасильственная борьба со злом необходимо предполагает возможность жертвы человеческой жизни во имя высших духовных целей. В жизни каждого отдельного человека и всего человечества действует один и тот же закон, считает Толстой: "Для того, чтобы улучшить жизнь, надо быть готовым отдать ее"98. Этот "закон самоотречения" является необходимой частью универсального "закона любви".
Толстой не ограничивается только рассмотрением общего смысла и назначения "закона самоотречения", он намечает и конкретные пути его реализации. Одно из правил самоотречения, по Толстому, гласит: "Единственно радостное дело жизни - это растить свою душу, а для роста души нужно отречение от себя. Начинай отречение в малых делах. Когда приучишь себя к отречению в малых, осилишь отречение и в больших"99.
смирения способствует избавлению от соблазнов. Согласно Толстому, соблазн - это ложное представление человека о своем отношении к миру100. И изменить это отношение можно только усилием смирения. Смысл смирения - в единении с другим - в соединении души с Богом, в соединении с людьми любовью, наконец, в единении со всем живым. Главный путь, ведущий к смирению, - преодоление соблазна гордости. Только смиренный человек, поборовший в себе соблазн гордости, может "унизиться" до непротивления злому, поскольку именно гордость "извращает" мотив непротивления, заставляя человека считать себя "лучше" злодея и "сильнее" зла.
Напомним толстовскую "программу" борьбы с соблазном гордости:
-- сравнивай себя только с высшим совершенством, а не с людьми, которые могут быть "ниже" тебя;
-- остерегайся мыслей, что ты лучше других, и что у тебя есть такие добродетели, каких нет у других;
-- старайся не думать про себя хорошее; если не можешь думать о себе дурное, то знай, что дурно уже то, что ты не находишь в себе дурного;
-- радуйся осуждению; остерегайся похвалы; бойся одобрения;
-- постоянно лови себя на гордых мыслях;
-- не бойся и не избегай унижений;
-- не старайся забывать свои грехи;
-- суди о грехах ближнего только сквозь призму своих собственных прегрешений;
--
-- не считай зазорным учиться у других, в том числе и тех, кто "глупее" и "злее" тебя: мудрый, смиренный человек ценит всех, ибо в каждом замечает хорошее101.
В этих правилах смирения, которыми Толстой старался руководствоваться в своей жизни, четко просматриваются мотивы поведения юродивых и мудрецов, столь высоко ценимых Толстым.
Если оценивать личный опыт Толстого в борьбе со злом, его реальный вклад в дело непротивления, то следует признать, что Толстой преуспел, прежде всего, в борьбе с суевериями. В этом смысле его учение в целом, вся его жизнь есть один живой пример борьбы и победы разума, истинной веры над суеверием.
Как известно, Толстой определял суеверие как "принятое на веру ложное учение". Освобождает от суеверия только правдивость - перед людьми и перед самим собой. Что же понимает Толстой под "правдивостью" и как возможно осуществить усилие правдивости? Согласно Толстому, правдивость есть знание и исповедание истины на основе требований разума. "Хотя бы весь мир признавал учение истинным и как бы древне оно ни было, человек должен проверять его разумом и смело откидывать, если оно не сходится с требованиями разума"102. "Все суеверия: и государства, и науки, и ложной религии, - есть только извращения мысли, и потому избавление от них возможно только приложением к ним требований истины, открываемой разумом"103.
Итак, ключевым понятием, выражающим суть борьбы с суевериями, является разум. Для Толстого, как уже отмечалось, разум есть высшая ценность жизни и стоит в одном ряду с основными духовными началами бытия - верой, душой, Богом. Разум "первичнее", чем свобода и истина. И если познание истины делает человека свободным, то только в силу того, что эта истина открывается разумом.
Главную ценность разума Толстой усматривает в том, что разум "один во всех людях". Общение людей, влияние их друг на друга основано именно на разуме. Тем самым, разум оказывается единственно надежным критерием духовного и практического знания, наиболее достоверным средством духовного общения и единения людей. Согласно Толстому, у человечества просто нет более "объективных", общезначимых и общепризнанных способов взаимопонимания и взаимодействия. Ни вера, ни чувство, ни интуиция, ни духовный опыт, ни нравственные понятия не могут претендовать на ту "общечеловечность", которая свойственна разуму. Вот почему не нравственное чувство, а разум "открывает человеку смысл и значение его жизни"104. И именно поэтому "разум проверяет положения веры"105. Точно так же разум выверяет духовный опыт, контролирует интуицию, "принимает" откровение. Вера в силу разума должна лежать в основе всякой другой ве - это понять, что такое он сам, так как все, что мы определяем, мы определяем всегда на его основе.
"Неопределимость" разума еще раз доказывает, что учение Толстого нельзя зачислять в разряд рационализма. Ибо как можно считать рациональным учение, в котором рационально-логической процедуре не может быть подвержен основополагающий принцип? Подчеркивая неопределимость и невыразимость разума, Толстой вынужден принять его в качестве несомненного, самоочевидного и самодостоверного начала на основе целостного духовного "усмотрения". Тем же актом "духовного умозрения" человек постигает и высшие метафизические принципы бытия. В этом смысле учение Толстого скорее может быть отнесено к интуитивизму, чем рационализму, поскольку разум выступает у него инструментом духовного познания в целом. Неслучайно поэтому, что понятия "разумное начало" и "духовное начало" (в человеке) Толстой употребляет как тождественные.
Точно так же для Толстого являются тождественными понятия "разумность" и "правдивость", причем в последнее Толстой вкладывает не столько морально-этический, сколько общедуховный смысл. Быть правдивым, проявлять усилие правдивости - значит не просто говорить правду, не лгать, но, прежде всего, следовать истине, соответствующей требованиям разума. Именно в этом духе Толстой и рассматривает борьбу с суевериями.
Центральным пунктом этой борьбы, во много определяющим смысл философии непротивления в целом, является вопрос об освобождении от суеверия насилия, т. е. ложного представления о том, что одни люди могут насильственным путем улучшать, устраивать жизнь других людей. Именно в этой точке философии непротивления происходит пересечение двух планов борьбы со злом: внутреннего и внешнего - "непротивления" и "ненасилия". Согласно Толстому, Царство Божие достигается усилием не только "внутри", но и "во вне". При этом внешний план борьбы коренится в "отрицательном" усилии неделания - направить на то, в чем они свободны, т. е. на избавление себя от суеверия насилия, как сам по себе разрушится насильственный строй жизни. Для этого люди должны, прежде всего, ясно увидеть, что мир насилия основан на ложном представлении о смысле и назначении человеческой жизни. Аргументы разума против нерасчетливости, нецелесообразности, неразумности и т. п. насилия мы специально рассматривали в ї 3 первой главы. Здесь же нас интересуют прежде всего практические шаги, намеченные и предпринятые Толстым для искоренения суеверия насилия.
"Программу" борьбы с суеверием насилия Толстой подробно развертывает в статье "Неизбежный переворот" (1909). От общих рассуждений о недопустимости насилия он переходит здесь к непосредственным практическим рекомендациям по изменению насильственного устройства жизни. Во-первых, считает Толстой, надо перестать самому совершать прямое насилие, а также готовиться к нему. Во-вторых, не принимать участия в каком бы то ни было насилии, совершаемом другими людьми, а также в приготовлениях к насилию. В-третьих, не одобрять никакого насилия. И далее, Толстой, пункт за пунктом, разъясняет и конкретизирует эти требования.
- не трогать никого руками, не бить, не убивать, не делать этого ни для своих личных целей, ни под предлогом общественной деятельности.
2) Не принимать участия в каком бы то ни было насилия, значит, не только не быть губернатором, судьей, сборщиком податей, министром, солдатом и т. д., но и не участвовать в судах, выборах, армейской службе и т. п.
3) Не одобрять никакое насилие, значит, кроме того, не пользоваться для своей выгоды никаксаниях, ни в поступках; не выражать ни похвалы, ни согласия с людьми и делами, поддерживающими насилие или основанными ни насилии106.
т. е. откажется от солдатства, судов, уплаты податей, признания властей и будет обличать насильников и их сторонников, он подвергнется гонениям, преследованиям и иным видам насилия. Однако люди в большинстве своем страдают от других причин точно так же, а, может быть, и еще больше, чем если бы они отказались от повиновения. Человек же, отказывающийся от участия в насилии, не может не открыть глаза другим людям и не привлечь многих к таким же отказам, так что власти, в конце концов, не будут уже в состоянии применить насилие ко всем отказавшимся107.
По мысли Толстого, ненасильственные действия даже со стороны немногих людей должны привести к формированию в обществе "христианского общественного мнения". Всем людям или большинству людей нет необходимости следовать заповедям ненасилия. Достаточно будет, если лучшая часть человечества или даже отдельные его представители, "апостолы ненасилия", первоначально возьмут на себя миссию воплощения и осуществления высших духовных истин в жизни. Чтобы изменить инертную массу, полагает Толстой, есть только одно единственное средство: "христианское общественное мнение, которое может быть установлено среди этих людей только истинно христианским учением, подтвержденным истинным христианским примером жизни"108.
Для самих же носителей и глашатаев истины непротивления все эти соображения не могут служить непосредственным мотивом, ибо ответ на вопрос о том, что делать человеку, признающему истинность и действенность закона любви, не может быть основан на предполагаемых последствиях. Если человек верит в закон любви, то он будет исполнять требования любви и воздерживаться от насильственных действий независимо от каких бы то ни было соображений о последствиях, а только потому, что он верит и не может поступить иначе109.
неповиновения и неучастия.
Таким образом, философия непротивления Толстого разворачивается на границе "ментальности" и "темпоральности". "Рациональность" толстовского учения приобретает тем самым "онтологический" смысл: время как бы "проявляет" черты духовности, наполняет высшие духовные истины реальным жизненным содержанием. Философия непротивления Толстого совершается всегда в настоящем - это главный залог осуществления истины непротивления в жизни.
"онтический" платонизм, закрепленный в идеальной "толстовской общине", подобно тому, как Платон закрепил свою идею в идеальном государстве. Однако, в отличие от платоновского государства, толстовство есть реальный социально-этический феномен - тип мировоззрения и опыт "массового" непротивления.
Примечания
69 Толстой Л. Н. Письмо Л. Тонилову от 21 января 1909 г. // Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. М., 1913. Т. 24. С. 15.
70 Толстой Л. Н.
71 Неизвестный Толстой: Из архивов России и США. М., 1994. С. 159.
72 Толстой Л. Н. Круг чтения. М., 1991. Т. 1. С. 188; Он же. Путь жизни. М., 1993. С. 266.
73 Л. Н. Круг чтения. Т. 1. С. 189.
74 Там же. С. 81.
75 Там же. С. 189.
76 Толстой Л. Н.
77 См.: Радхакришнан С. Индийская философия. М., 1993. Т. 1. С. 357.
78 Толстой Л. Н. Христианское учение. ї 50, 3.
79
80 Там же. ї 59, 2-3.
81 Там же. ї 62, 10.
82 Толстой Л. Н.
83 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 28. С. 279.
84 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 28. С. 280.
85
86 Гусейнов А. А. Великие моралисты. М, 1995. С. 211.
87 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 278.
88
89 Там же. С. 286.
90 Там же. С. 291.
91 Там же.
92 Толстой Л. Н. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. М., 1913. Т. 18. С. 99.
93 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 292.
94
95 Там же. С. 293.
96 См.: Там же. С. 263.
97 Там же. С. 318.
98 Там же. С. 330.
99
100 См.: Там же. С. 71.
101 См.: Там же. С. 333-343; Толстой Л. Н. Круг чтения. М, 1991. Т. 1. С. 34-35, 128-129, 251-252, 305-307, 419-421; Т. 2. С. 134-135, 208-209.
102 Л. Н. Путь жизни. С. 344.
103 Там же. С. 345-346.
104 Там же. С. 354.
105 Там же. С. 356.
106 См.: Л. Н. Неизбежный переворот // Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 38. С. 93-94.
107 См.: Там же. С. 94.
108 Толстой Л. Н. Царство Божие внутри вас. С. 222.
109 См.: Л. Н.