Вейкшан В. А.: Л. Н. Толстой — народный учитель
Устройство яснополянской школы и основные принципы воспитания и обучения детей

УСТРОЙСТВО ЯСНОПОЛЯНСКОЙ ШКОЛЫ И ОСНОВНЫЕ
ПРИНЦИПЫ ВОСПИТАНИЯ И ОБУЧЕНИЯ ДЕТЕЙ.

Как уже было сказано, осенью 1859 г. Толстой вторично открыл школу в Ясной Поляне, но организовал ее работу на совершенно новых началах по сравнению с тем, как работали немногочисленные начальные школы того времени.

Для школы Толстой отвел на усадьбе двухэтажный каменный дом, две комнаты в котором были заняты классами, одна кабинетом и две учителями.

В одной из комнат школы в 1861 г. был организован музей. По полкам кругом стен были разложены камни, бабочки, скелеты, травы, цветы, приборы по физике и др. На крыльце под навесом висел колокольчик, в который в 8 часов утра звонил один из ночевавших в школе учеников, объявляя о предстоящем начале уроков. В сенях внизу стояли бары и рек (для гимнастики), а наверху верстак. Здесь же было вывешено расписание уроков.

В Яснополянской школе учились дети различных прослоек крестьянского населения. Первыми по времени учениками были дети крестьян деревни Ясная Поляна, а затем там стали учиться вместе с ними дети приказчиков, солдат, дворовых, целовальников, дьячков и богатых мужиков, причем дети последних привозились родителями в школу верст за тридцать и пятьдесят.

Яснополянская школа была бесплатной, что облегчало возможность всем неимущим и малообеспеченным людям отдавать своих детей в эту школу.

О количестве учащихся в Яснополянской школе имеются такие данные. В воспоминаниях В. С. Морозова, бывшего ученика Яснополянской школы, упоминается о том, что занятия в школе начались осенью 1859 г. при 22 учениках, число которых через три месяца увеличилось до 70 человек. В письме к Е. Б. Ковалевскому от 12 марта 1860 г. Толстой сообщал, что у него в школу набралось 50 учеников, количество которых все увеличивается. В статье «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы», законченной автором в январе 1862 г., Толстой писал, что в его школе «всех учеников до 40, но редко бывает больше 30 вместе»1.

Судя по «Дневнику Яснополянской школы» за 1862 г., в ней в это время обучалось до 37 учеников, в числе которых было 5 девочек. Таким образом, есть все основания полагать, что учащихся в Яснополянской школе за период ее трехлетнего существования (1859—1862) под руководством Толстого было в среднем до 40 в год. По возрасту мальчики в Яснополянской школе были от 7 до 13 лет.

Кроме детей, в Яснополянской школе ежегодно училось трое-четверо взрослых, которые приходили в школу доучиваться, так как кое-что уже знали. Среди маленьких детей они чувствовали себя стесненными, не могли включиться в общую систему работы и учились лишь тому, что им хотелось узнать.

Создавая свою школу, Толстой не раз думал о том, чему учить детей, каков должен быть тот круг знаний, который дети должны усвоить. В 60-х годах он решительно возражал тем, кто считал возможным ограничить программу сельской школы сообщением учащимся лишь элементарных сведений. Дети народа, утверждал Толстой, должны получить все те знания, которыми обладают образованные люди, учащиеся должны быть введены в мир искусства, благородных идей и переживаний. Имея в виду крестьянского ребенка и обращаясь к образованным людям, Толстой писал: «Федька не тяготится своим оборванным кафтанишком, но нравственные вопросы и сомнения мучают Федьку, а вы хотите дать ему три рубля, катихизис и историйку о том, как работа и смирение, которых вы сами терпеть не можете, одни полезны для человека. Три рубля ему не нужны, он их найдет и возьмет, когда они ему понадобятся, а работать научится без вас — так же, как дышать; ему нужно то, до чего довела вас ваша жизнь, ваших десять незабитых работой поколений. Вы имели досуг искать, думать, страдать — дайте же ему то, что вы выстрадали, — ему этого одного и нужно; а вы, как египетский жрец, закрываетесь от него таинственной мантией, зарываете в землю талант, данный вам историей. Не бойтесь: человеку ничто человеческое не вредно. Вы сомневаетесь? Отдайтесь чувству, и оно не обманет вас. Поверьте его природе, и вы убедитесь, что он возьмет только то, что заповедала нам передать ему история, что страданиями выработалось в вас»2.

Вступая в явное противоречие со своими теоретическими взглядами, высказанными в статьях 60-х годов, в которых утверждалось, что он не знает, чему надо учить народ, Толстой — организатор Яснополянской школы — сразу же наметил ее учебный план, рассчитанный на сообщение ученикам разнообразных знаний. Толстой был глубоко убежден в том, что начальная школа не должна быть лишь школой грамоты, а в ней следует давать широкий круг знаний, в которых нуждается трудовой народ.

В Яснополянской школе учащиеся изучали двенадцать предметов. В учебный план входили: 1) чтение механическое и постоянное, 2) писание, 3) каллиграфия, 4) грамматика, 5) священная история, 6) русская история, 7) рисование, 8) черчение, 9) пение, 10) математика, 11) беседы из естественных наук и 12) закон божий3.

Учебные занятия в Яснополянской школе не представляли собой неизменной и застывшей системы организации учебного процесса. «Вначале, — писал Л. Н. Толстой, — нельзя было подразделить ни на классы, ни на предметы, ни на рекреацию и уроки: все само собой сливалось в одно, и все попытки распределений оставались тщетны»4. Толстой подчеркивал, что ему не хотелось преждевременно вмешиваться в жизнь детей, он рассчитывал на то, что необходимый порядок сложится естественным путем, когда сами ученики поймут, что «нужно подчиняться известным условиям для того, чтобы учиться»5. Когда через три месяца после начала занятий в школе число учащихся значительно возросло, все ученики были разделены на три класса: младший, средний и старший. Это пришлось сделать и потому, что первоначальный состав учащихся значительно пополнился детьми, которые до поступления в Яснополянскую школу уже учились в других школах или научились читать у дьячков, преподававших им начатки грамоты и счета. Старший класс назывался первым, в нем учились наиболее развитые и знающие ученики.

В 1861/62 учебном году, что видно из «Дневника Яснополянской школы», в школе были три класса: старший, младший и приготовительный. Ученики этих классов, в зависимости от их возраста и уровня подготовки, делились на два отделения в каждом. Если в первом отделении старшего класса был урок письма, во втором отделений этого класса проходил урок чтения. Нередко классные занятия велись в составе двух отделений, которые иногда соединялись на уроках математики, чтения, географии, рисования и др. На уроки по естествознанию («классы опытов»), когда ставились физические эксперименты, пускались не все ученики, а «только старшие и лучшие, рассудительнейшие из 2-го класса»6. По расписанию учебных занятий учителя школы должны были ежедневно давать от 5 до 7 уроков. В соответствии с этим расписанием в первой половине дня уроки намечались с 9 часов утра до 12 часов дня, а во второй — с 3 до 6 часов вечера. Фактически же дело обстояло так, что дневные уроки всегда шли до 2 часов дня, а вечерние, продолжаясь после обеда, заканчивались в 8—9 часов вечера. Таким образом, учащиеся этой школы находились в ней с раннего утра до позднего вечера, чем и объясняется, что уроки на дом не задавались.

Первое время в Яснополянской школе составленное расписание уроков не соблюдалось; бывало так, что учитель начинал урок арифметики, а затем переходил к геометрии, уроки священной истории иногда заканчивались грамматикой. Если учитель и ученики увлекались интересным уроком, он продолжался не час, а два-три часа. Впоследствии ход учебных занятий, как видно из дневника школы, в значительно большей степени соответствовал тому, что было намечено в расписании занятий.

Осенью 1859 г., когда Толстой возобновил работу в Яснополянской школе, он сам лично обучал своих учеников. В занятиях по арифметике ему помогал Владимир Александрович, отставной солдат, фамилию которого пока установить не удалось. В 1860/61 учебном году, во время десятимесячного пребывания Толстого за границей, откуда он вернулся в Ясную Поляну весной 1861 г., учебные занятия в Яснополянской школе вели учителя Петр Васильевич Морозов и упомянутый выше Владимир Александрович, преподававший математику.

В течение 1861/62 учебного года в составе учителей Яснополянской школы произошли некоторые изменения. Приступил к работе в школе молодой немец Густав Федорович Келлер, приехавший вместе с Толстым из Германии весной 1861 г. В феврале 1862 г. был уволен Владимир Александрович, которого ученики очень не любили за крутой нрав и плохие уроки.

Обогащенный опытом предыдущей работы в Яснополянской школе, богатыми и разносторонними впечатлениями, полученными во время знакомства с европейскими школами, Л. Н. Толстой по возвращении из-за границы с большой страстью и энергией принялся за работу в школе. Он преподавал в старшем классе математику, историю и географию, вовлекал учеников в писание сочинений на свободно выбранные темы, проводил беседы с детьми, ставил опыты по физике и др. Келлер преподавал в школе рисование и черчение, иногда ставил опыты по физике и химии, а когда Владимир Александрович был уволен из школы, взял на себя уроки по алгебре и геометрии. Письму и чтению дети обучались в это время под руководством П. В. Морозова, который, кроме того, преподавал русскую и священную историю. Закон божий преподавал приходский священник К. Пашковский, приходивший в школу два раза в неделю. В числе учителей Яснополянской школы был некоторое время Иван Иванович Орлов, работавший впоследствии в Телятинской школе, где он пользовался приемами обучения, усвоенными в школе Толстого.

Следует отметить, что старшие и наиболее успевающие ученики школы систематически привлекались в качестве помощников учителей для обучения начинающих или отстающих детей.

преподавания на предстоящую неделю. Планы эти, однако, строго не соблюдались, в них вносились изменения в процессе учебной работы в связи с учетом интересов и требований учащихся. Толстой придавал очень большое значение учету опыта преподавания. В письме к А. А. Толстой он писал, что «за обедом и ужином и после ужина мы — учителя — совещаемся. По субботам же читаем друг другу наши заметки и приготовляем к будущей неделе»7.

* * *

Приступая к работе в Яснополянской школе, Толстой глубоко изучил произведения Монтеня, Коменского, Руссо, Песталоцци, Дистервега, Ушинского, книги зарубежных и русских методистов, учебники для школ.

Несомненным является тот факт, что, работая в Яснополянской школе, Толстой руководствовался определенными педагогическими принципами, отраженными в его практической работе и теоретических статьях по педагогике.

Толстой прекрасно понимал, что перестройка школы должна заключаться не в улучшении тех или иных методов преподавания, а в коренном изменении режима ее работы, создании атмосферы естественных и деловых отношений между учителями и учащимися.

Борясь с формализмом и шаблоном в воспитании и обучении детей, Л. Н. Толстой рассматривал Яснополянскую школу как педагогическую лабораторию, организованную для творческих поисков новых путей обучения детей. Толстой был глубоко убежден в том, что если каждая школа будет педагогической лабораторией, то тогда школа не отстанет от всеобщего прогресса и опыт лучших учителей послужит основанием для научных педагогических выводов.

В современных Толстому русских и зарубежных школах учащиеся зачастую механически заучивали наизусть непонятные им факты, сведения и правила. В школах нередко применялись телесные наказания детей. Учителя в большинстве случаев формально относились к своим обязанностям, воспитывая детей в духе покорности властям, религиозности и т. п. Задумав создать Яснополянскую школу, Л. Н. Толстой решил по-новому воспитывать и обучать детей. Надо, писал Толстой, отказаться «от старого взгляда на школу, как на дисциплинированную роту солдат, которой нынче командует один, завтра другой поручик»8.

В новой школе, полагал Толстой, учителя не должны грубо вмешиваться в духовный мир детей, в школе должна царить атмосфера естественно складывающихся деловых отношений между учителем и учениками; надо, чтобы учащиеся могли самостоятельно мыслить и работать, активно приобретать знания. Имея в виду Яснополянскую школу, столь не похожую на другие школы, Толстой писал: «Есть в школе что-то неопределенное, почти не подчиняющееся руководству учителя, что-то совершенно неизвестное в науке педагогики и вместе с тем составляющее сущность, успешность учения, — это дух школы... Этот дух школы есть что-то быстро сообщающееся от одного ученика другому, сообщающееся даже учителю, выражающееся, очевидно, в звуках голоса, в глазах, движениях, в напряженности соревнования, что-то весьма осязательное, необходимое и драгоценнейшее, и потому долженствующее быть целью всякого учителя»9. Чем меньше в школе принуждения и педантичного вмешательства учителей в работу учащихся, лишенных возможности ввиду этого самостоятельно мыслить и работать, тем оживленнее и радостнее становится в классе.

Традиционная школа, писал Толстой, учреждается не так, чтобы детям было удобно учиться, но так, чтобы учителям было удобно учить. В этих школах, строящихся как тюремные заведения, дети запуганы и озлоблены, им запрещают спрашивать учителей, ученики должны неподвижно сидеть на скамьях и молчаливо слушать своих наставников. Всему этому Толстой в Яснополянской школе противопоставил другую обстановку.

Толстой стремился к тому, чтобы между учителями и учащимися не было отчужденности и взаимной вражды, столь типичных для старой школы. Идеалом каждой школы, писал Толстой, должны быть новые отношения — бо́льшей свободы, бо́льшей простоты и бо́льшего доверия.

Как тонкий знаток духовного мира детей, Толстой правильно подметил, что в каждом ребенке есть стремление к активности, самостоятельности к творческой деятельности. Вот почему воспитание творческой личности учащегося Толстой считал важнейшей задачей Яснополянской школы.

Воспитывая и обучая детей, Толстой стремился к тому, чтобы в Яснополянской школе дети дружно жили и работали. Толстой бережно охранял и развивал ростки общественной жизни детей, добиваясь сплочения детского «общества», как он называл состав учащихся своей школы.

Толстой не только мастерски описал и психологически тонко проанализировал ряд эпизодов из жизни школы, но и сделал ценные педагогические выводы о необходимости тактично руководить воспитанием детей и не вмешиваться во взаимоотношения учащихся, если они сами могут наладить их.

«Недавно, между классами, — записал Толстой, — в углу сцепились два мальчика: один — замечательный математик, лет девяти, второго класса, другой — стриженый дворовый, умный, но мстительный, крошечный черноглазый мальчик, прозванный Кыской. Кыска сцапал за длинные виски Математика и прижал ему голову к стене; Математик тщетно цеплял за стриженую щетинку Кыски. Черные глазенки Кыски торжествовали, Математик едва удерживался от слез и говорил: «ну, ну! что? что?» — но ему, видно, плохо приходилось, и он только храбрился. Это продолжалось довольно долго, и я был в нерешительности, что делать. «Дерутся, дерутся!» — закричали ребята и столпились около угла. Маленькие смеялись, но большие, хотя и не стали разнимать, как-то серьезно переглянулись, и эти взгляды и молчанье не ушли от Кыски. Он понял, что делает что-то нехорошее, и начал преступно улыбаться и отпускать понемногу виски Математика. Математик вывернулся, толкнул Кыску так, что тот ударился затылком об стену, и, удовлетворенно, отошел. Маленький заплакал, пустился за своим врагом и из всей силы ударил его по шубе, но не больно. Математик хотел было отплатить, но в ту же минуту раздалось несколько неодобрительных голосов. «Вишь, с маленьким связался!» — закричали зрители. «Удирай, Кыска!» Дело тем и кончилось, как будто его и не было, исключая, я предполагаю, смутного сознания того и другого, что драться неприятно, потому что обоим больно»10.

В результате исканий путей дисциплинирования учащихся Толстой пришел к выводу, что не следует придумывать систему наказаний учащихся, а надо главное внимание обратить на воспитание у детей чувства ответственности, правдивости, искренности, сознательного отношения к своим обязанностям. В каждой школе надо создавать такие условия, при которых у детей не было бы повода для нарушения необходимого порядка и разумной дисциплины. Толстой резко осуждал перенесение в русскую школу системы наказаний, принятых в школах капиталистических стран. «Пускай там, — писал Толстой, — в мире, который называют действительным, в мире Пальмерстонов, Каэн, в мире, где разумно не то, что разумно, а то, что действительно, пускай там люди, сами наказанные, выдумывают себе права и обязанности наказывать. Наш мир детей — людей простых, независимых — должен остаться чист от самообманыванья и преступной веры в законность наказания, веры и самообманывания в то, что чувство мести становится справедливым, как скоро его назовем наказанием...»11

Толстой неоднократно писал о том, что детям присуще чувство справедливости и они никогда не позволят своим плохим товарищам незаслуженно обижать тех или иных детей. В Яснополянской школе Толстой умело содействовал созданию общественного мнения среди детей, бережно охраняя ростки дружбы и товарищества.

В статье о работе Яснополянской школы за ноябрь и декабрь Толстой приводит ряд других интересных примеров отношений между детьми. Толстой глубоко верил в силу детского коллектива и полагал, что дети весьма часто сами могут наладить свои взаимоотношения без опеки со стороны учителей. «Сколько раз мне случалось видеть, — писал Толстой, — как ребята подерутся — учитель бросается разнимать их, и разведенные враги косятся друг на друга и даже при грозном окрике учителя не удержатся, чтобы еще больше, чем прежде, напоследках не толкнуть один другого; сколько раз я каждый день вижу, как какой-нибудь Кирюшка, стиснув зубы, налетит на Тараску, зацепит его за виски, валит на землю и, кажется, хочет жив не остаться — изуродовать врага, а не пройдет минуты Тараска уже смеется из-под Кирюшки, один — раз за разом, все легче и легче отплачивает другому и не пройдет пяти минут, как оба делаются друзьями и идут садиться рядом»12.

Желая выяснить, как лучше всего наладить в школе необходимый порядок и дисциплину среди учащихся, Толстой в первые дни занятий в школе не стал предъявлять детям строго определенных требований, рассчитывая на то, что дети сами осознают необходимость разумно себя вести и слушать учителей. В статьях о работе Яснополянской школы Толстой правдиво рисует картину начала учебного дня и свое отношение к поведению детей. «Учитель, — писал Толстой, — приходит в комнату, а на полу лежат и пищат ребята, кричащие: «мала куча!» или «задавили, ребята!» или «будет! брось виски-то!» и т. д. «Петр Михайлович!» — кричит снизу кучи голос входящему учителю: «вели им бросить!» «Здравствуй, Петр Михайлович!» — кричат другие, продолжая свою возню. Учитель берет книжки, раздает тем, которые с ним пошли к шкапу; из кучи на полу — верхние, лежа, требуют книжку. Куча понемногу уменьшается. Как только большинство взяло книжки, все остальные уже бегут к шкапу и кричат: «мне и мне! дай мне вчерашнюю; а мне кольцовую!» и т. п. Ежели останутся еще какие-нибудь два разгоряченные борьбой, продолжающие валяться на полу, то сидящие с книгами кричат на них: «Что вы тут замешались? ничего не слышно. Будет!» Увлеченные покоряются и, запыхавшись, берутся за книги и только в первое время, сидя за книгой, поматывают ногой от неулегшегося волнения. Дух войны улетает, и дух чтения воцаряется в комнате. С тем же увлечением, с каким он драл за виски Митьку, он теперь читает кольцовую — от борьбы»13.

Однако Толстой никогда не считал, что нарисованная им картина начала школьного дня является идеальным выражением нового подхода учителя к организации детей. Он был глубоко убежден, что дети поймут необходимость разумно относиться к своим обязанностям. Как показало время, Толстой не ошибся. Дети скоро осознали, что для того, чтобы хорошо учиться, надо подчиняться известным условиям, помогающим успешно приобретать знания. Ученики Яснополянской школы сами стали требовать, чтобы уроки шли по расписанию, а начинающие не мешали читать и писать ученикам старших классов.

Защищая принцип свободы в воспитании детей и считая, что лучше предоставить детям возможность свободно общаться между собой, чем принудительно влиять на них, Толстой писал о том, «что лучшая полиция и администрация школы состоит в предоставлении полной свободы ученикам учиться и ведаться между собой, как им хочется». Однако Толстой не сразу пришел к такому выводу. В практике его воспитательной работы в Яснополянской школе были случаи, когда ученики наказывались. Однажды учитель вывел из-за стола мальчика и отнял у него доску для рисования за то, что этот ученик стал во время урока бить своих соседей. Вскоре выяснилось, что наказанный мальчик, обычно отличавшийся кроткостью, незлобивостью и тупостью, был не виновен.

Правдиво описывает Толстой и другой тяжелый случай морального наказания ученика, укравшего лейденскую банку из физического кабинета. Желая пристыдить виновника и этим его наказать, учителя и ученики решили нашить мальчику ярлык с надписью «вор». Целые сутки на одежде мальчика красовался этот позорный ярлык. Однако не стыд и раскаяние можно было прочесть в глазах мальчика, а скорее дикую злобу, которую вряд ли следовало возбуждать в душе этого ребенка. Ярлык был снят, а мальчик был исключен из школы, так как Толстой признал, что он не может перевоспитать этого ученика.

Отрицательное отношение Л. Н. Толстого к телесным наказаниям не вызывало в Яснополянской школе ослабления дисциплины. Огромный авторитет Л. Н. Толстого у детей, исключительный интерес учеников к урокам, умение учителей школы создавать на занятиях деловую обстановку приводили к тому, что серьезных нарушений дисциплины со стороны учеников не было. «В школе у нас, — вспоминает В. С. Морозов, — было весело, занимались с охотой. Но еще с большей охотой, нежели мы, занимался с нами Лев Николаевич. Так усердно занимался, что нередко оставался без завтрака. В школе вид он принимал серьезный. Требовал от нас чистоты, бережливости к учебным вещам и правдивости. Не любил, если кто из учеников допускал какие-нибудь глупые шалости, не любил шалунов, которые смеялись нечистым смехом. Любил, чтобы на вопрос ему отвечали правду, без задней выдумки... Порядок у нас был образцовый за все три года»14.

Ученики Яснополянской школы знали, что за опоздание на уроки им никто не сделает выговора и что они имеют право выходить из школы всегда, когда им хочется. Однако этим своеобразным правом они редко пользовались. Жажда к знаниям и интерес к школе были так велики, что на занятия почти никто не опаздывал, а уход с вечерних уроков наблюдался только перед праздниками, когда дети гурьбой уходили из школы потому, что дома были приготовлены печи париться.

Отвергая различные формы наказания детей, Толстой никогда не был безразличен к тому, как дети вели себя в школе. Он внимательно наблюдал за ними, изучая характеры своих учащихся, и умело воздействовал на них глубоко психологически обоснованными приемами и способами. В его практике был такой случай. Когда количество учащихся в школе увеличилось и понадобилось освободить под класс комнату, в которой жил сам Толстой, он организовал при помощи детей перенос вещей в другое помещение.

(«Федька»), который допустил нетактичность по отношению к Толстому. Последний быстро реагировал на поступок Морозова таким образом, что Морозов сразу же сознал свою вину и на всю жизнь запомнил, как на него повлиял Толстой.

Случай заключался в том, что один из учеников подговорил Морозова спросить Толстого, сколько он заплатит за работу по переноске вещей. В ответ на этот вопрос Толстой перестал разговаривать с Морозовым и выдавать ему вещи, сделав вид, что его не замечает. Морозов понял, что оскорбил учителя и горько расплакался. Другие ученики продолжали весело работать. Скоро все поняли причину слез Морозова и обратили внимание Толстого, что Морозов «глаза натер кровяные». «Л. Н-ч, — вспоминает Морозов, — ничего им не ответил, как будто не слыхал. Потом привстал на ноги и сказал: «Однако я немного устал», и потянулся вверх руками и вышел из кладовой; подходит ко мне, берет меня за плечи, повертывает к себе лицом и говорит премилым шутливым, ободряющим голосом:

— Ты, что же, забился сюда, Кесарецкий, я тебя не вижу. Почему ты не помогаешь?»

«Я... я... так... и более не сумел сказать и не мог скрыть своего всхлипывания, как малое дитя перед милой матерью.

— «Ты что же, или нездоров?» — спросил Л. Н-ч.

— «Нет, я так».

— «Иди же нам помогать, — и Л. Н-ч взял меня за руки, подвел к кладовой, дал мне картину большого размера и говорит шутя: «На, тащи, это мой дедушка — слепой, не вырони, осторожно».

Через час я уже стал бодрым, веселым, попрыгивал так же козельчиком, как и мои товарищи...

Скажу безошибочно: Л. Н-ч понял мою искренность, понял и я Л. Н-ча. Мы взглядами перемигнулись с ним, т. е. молчком: никто никому ни гугу, без помин. С тех пор у нас любовь завязалась еще крепче»15.

В эпизоде с Морозовым Толстой не читал ему нотаций, обошелся без упреков и угроз, но так умело дал понять Морозову необоснованность его просьбы, что мальчик сразу же искренне раскаялся в своем поступке.

учитывая их в воспитании и обучении детей.

Его никогда не смущал тот факт, что некоторые ученики далеко не сразу начинают активно проявлять свои способности и интересы. Толстой писал о том, что не следует бояться того, что вновь пришедший ученик иногда с месяц не откроет рта. Новичок сначала схватывает только вещественную сторону дела и наблюдает за тем, как сидят ученики, как шевелятся губы у учителя, как отвечают товарищи на вопросы учителя. Встречаются такие ученики, которые, ничего не запомнив, лишь повторяют слова соседа по скамье. Но пройдет некоторое время и даже у самых молчаливых детей начнет постепенно появляться активность и они будут хорошо учиться. Толстой ссылается на забитую девочку Марфутку, молчавшую целый месяц. Толстой не стал форсировать развитие активности у этой девочки и предоставил ей возможность постепенно проявить себя в общей работе класса. Наконец наступил момент, когда Марфутка на уроке прекрасно рассказала целую историю.

От ученика Савина учитель не мог добиться ни одного слова, хотя он хорошо решал задачи, читал и писал недурно. Недостатком мальчика было то, что он стыдился и боялся рассказывать. Толстой глубоко заинтересовался этим учеником, стараясь выяснить, в чем заключается причина его пассивности на уроках, когда надо отвечать учителю или рассказывать прочитанное. Кратко, но психологически глубоко, проникновенно Толстой охарактеризовал душевное состояние Савина, способного, но вместе с тем молчаливого ребенка. «Нагнанный ли страх прежним учителем (он уже учился прежде у лица духовного звания), недоверие ли к самому себе, самолюбие ли, неловкость ли между мальчиками ниже его, по его мнению, аристократизм или досада, что в этом одном он сзади других, что он уже раз показал себя в дурном свете учителю, оскорблена ли эта маленькая душа каким-нибудь неловким словом, вырвавшимся у учителя, или все это вместе — бог его знает, но эта стыдливость, ежели сама по себе и нехорошая черта, то наверно нераздельно связана со всем лучшим в детской душе его. Выбить все это палкой физической или моральной можно, но жалко, чтобы не выбить вместе и драгоценных качеств, без которых плохо придется учителю вести его дальше»16.

рассказывать значительно лучше и «даже закоснелый Савин сказал несколько слов».

В итоге глубокого изучения учащихся Яснополянской школы Л. Н. Толстой написал незабываемые портреты детей. Имея в виду Семку, Толстой характеризует его как физически и морально здорового малого; Пронька запоминается как болезненный, но даровитый ученик; Федька — лихая, поэтическая натура; Роман Богданов — лучший математик; Егор Чернов — талантливый мальчик; ученица Банникова — каждое слово учителя глотает и т. д.

работе.

Толстой убедительно показал, что крестьянские дети способны понять и усвоить все то, что необходимо знать образованному человеку.

Толстой категорически опроверг мнение реакционных буржуазных педагогов о том, будто бы дети трудящихся не обладают такими способностями к учению, какие имеются у детей привилегированных классов.

Обучая детей, он убедился в том, что дети крестьян вполне успешно овладевают сообщаемыми им знаниями.

Толстой основательно знал всех своих учеников и безошибочно ввиду этого применял те методы воспитания и обучения, которые давали наибольший эффект.

В педагогических статьях 60-х годов, написанных на основе опыта работы в Яснополянской школе, Толстой идеализирует личность ребенка, считая, что ему от рождения присущи высокие моральные качества. Но он был безусловно прав, когда утверждал, что ребенок, родившись на свет, не несет с собой никаких греховных или порочных черт17.

Обучая детей в Яснополянской школе, Л. Н. Толстой по-новому подошел к пониманию сущности учебного процесса и стремился к тому, чтобы в его школе дети сознательно воспринимали и усваивали приобретаемые ими знания. «Ум человеческий, — писал Толстой, — только тогда понимает обобщение, когда он сам его сделал или проверил». Усвоение памятью непродуманных обобщений Толстой считал величайшим злом, нарушающим самый процесс мышления.

Задача учителя, по мнению Толстого, должна прежде всего заключаться в том, чтобы возбудить у детей любовь к знаниям, привить желание непрерывно расширять свой кругозор.

«Для того чтобы человек какого бы то ни было возраста стал учиться, — писал Толстой, — надобно, чтобы он полюбил ученье. Для того чтобы он полюбил ученье, нужно, чтобы он сознал ложность, недостаточность своего взгляда на вещи и чутьем бы предчувствовал то новое миросозерцание, которое ему откроет ученье... Только, находясь под постоянным обаянием этого впереди его блещущего света, ученик в состоянии так работать над собой, как мы того от него требуем». Обучение грамоте, чтение книг, изучение явлений природы, знакомство с историческими событиями было поставлено так, что ученики с большим нетерпением ждали новых уроков и очень часто требовали продолжения их, оставаясь в школе сверх положенного времени. Ученики чувствовали и хорошо осознавали, что они обогащаются знаниями, больше понимают, чем раньше, и что в их школе нынче будет весело так же, как вчера»18.

заметил, что ученик не в состоянии правильно повторить рассказ учителя или самостоятельно рассказать о своих наблюдениях или переживаниях, то причина этого заключается в отсутствии у детей соответствующих понятий. «Почти всегда, — писал Толстой, — непонятно не самое слово, а вовсе нет у ученика того понятия, которое выражает слово. Слово почти всегда готово, когда готово понятие». Задача учителя, по мнению Толстого, заключается поэтому в том, чтобы прежде всего знакомить детей с фактами из области различных наук, явлениями природы и общественной жизни. Надо приучить детей наблюдать, обогащать их сознание конкретными сведениями. «Только факты давайте наибогатейшие богатейшими обобщениями»19. Анализируя факты, рассматривая интересующие детей вопросы, следует постепенно вести учащихся к обобщениям. Эти обобщения, выражающиеся в понятиях, правилах и законах, могут быть сознательно и прочно усвоены детьми. Крайне важно, чтобы дети под руководством учителя самостоятельно прошли тот путь, который в каждом отдельном случае ведет от фактов к обобщениям. Если педагог будет навязывать детям обобщения, до усвоения которых дети еще не доросли, процесс обучения не даст успешных результатов.

На примере ознакомления детей с «Вием» Гоголя Толстой показывает недопустимость формалистического анализа текста, при котором учитель получает от учеников бессмысленные ответы, свидетельствующие о том, что дети ничего по сути дела не поняли.

«Мы читали «Вия» Гоголя, повторяя своими словами каждый период. Все шло хорошо до 3-й страницы, — там есть следующий период: «Весь этот ученый народ, как семинария, так и бурса, которые питали какую-то наследственную неприязнь между собой, был чрезвычайно беден на средства к прокормлению и притом необыкновенно прожорлив, так что сосчитать, сколько каждый из них уписывал за ужином галушек, было бы совершенно невозможное дело, и потому доброхотные пожертвования зажиточных владельцев не могли быть достаточны.

Учитель. Ну, что вы прочли? (Почти все эти ученики очень развитые дети.)

. В бурсе народ обжора все был, бедный, и за ужином уписывал галушки.

Учитель. Еще что?

(). Невозможное дело, доброхотные жертвовали.

Учитель (с досадой). Надо подумать. Не то. Что же невозможное дело?

Учитель. Прочтите еще раз.

Прочли. Один, памятливый, прибавил еще несколько запомненных слов: семинария, прокормление зажиточных Никто ничего не понял. Стали говорить совершенный вздор. Учитель пристал к ним.

Учитель. Что же невозможное дело?

Ему хотелось, чтобы они сказали, что невозможно сосчитать.

. Бурса — невозможное дело.

Другой ученик. Очень беден, невозможно.

Снова перечли. Как иголки искали того слова, которое нужно было учителю, попадали на все, кроме слова , и пришли в окончательное уныние... Я бился только из-за формы, которая была дурна, и, добиваясь ее, испортил весь класс нацело после-обеда, погубил и перемял пропасть только что распускавшихся цветков разностороннего понимания»20.

Нельзя не согласиться с Толстым, когда он писал о том, что образование у детей новых понятий является весьма сложным процессом. Он был глубоко прав и тогда, когда выступал против механического усвоения детьми понятий, сформулированных учителем. Но Толстой в 60-х годах, переоценивая роль личного опыта детей, ошибался, когда полагал, что учитель не дает и не может давать новых понятий детям в процессе их обучения на уроках и что понятия приобретаются «... только бессознательным путем»21. Такой взгляд на роль школы в деле формирования понятий у детей противоречил тому, как сам Толстой учил детей в Яснополянской школе, которая давала детям возможность приобретать понятия под руководством учителей.

Работая в Яснополянской школе, Толстой имел в виду всесторонне и длительно влиять на детей с тем, чтобы они получили все необходимые им знания и навыки, развивали творческие способности. Поэтому в Яснополянской школе дети учились не только в течение первой половины дня. В ней интересно проходили вечерние уроки, которые начинались около пяти часов, когда дети снова приходили в школу после обеденного перерыва. Если в утренние часы дети учились читать и писать, изучали грамматику и арифметику, то вечером Толстой часто рассказывал детям об исторических событиях, а потом беседовал о них. Ученики писали творческие сочинения на темы, взятые из жизни или по мотивам русских поговорок и пословиц, старшие ученики делали опыты по физике. В классных комнатах дети свободно располагались на лавках, столах и подоконниках, принимая живое участие в учебных занятиях, талантливо проводимых Толстым. Толстой стремился к тому, чтобы на вечерних уроках дети чувствовали себя еще более непринужденно, чем утром, могли помечтать, рассказать о своих мыслях и чувствах, перенестись в мир поэзии и искусства.

Толстой настолько ярко и художественно нарисовал картину вечерних занятий с детьми, что она навсегда остается в памяти читателя его отчетов о работе Яснополянской школы.

«Придите в школу сумерками — огня в окнах не видно, почти тихо, только вновь натасканный снег на ступени лестницы, слабый гул и шевеленье за дверью, да какой-нибудь мальчуган, ухватившись за перилы, через две ступени шагающий наверх по лестнице, доказывают, что ученики в школе. Войдите в комнату. Уж почти темно за замерзшими окнами; старшие, лучшие ученики прижаты другими к самому учителю и, задрав головки, смотрят ему прямо в рот. Дворовая самостоятельная девочка с озабоченным лицом всегда сидит на высоком стуле, — так и кажется, каждое слово глотает; ребята-мелкота, сидят подальше: они слушают внимательно, даже сердито, они держат себя так же, как и большие, но, несмотря на все внимание, мы знаем, что они ничего не расскажут, хотя и многое запомнят. Кто навалился на плечи другому, кто вовсе стоит на столе. Редко кто, втиснувшись в самую середину толпы, за чьей-нибудь спиной занимается выписыванием ногтем каких-нибудь фигур на этой спине. Редко кто оглянется на вас... Когда идет новый рассказ — все замерли, слушают. Когда повторение — тут и там раздаются самолюбивые голоса, не могущие выдержать, чтобы не подсказать учителю. Впрочем, и старую историю, которую любят, они просят учителя повторить всю своими словами и не позволяют перебивать учителя... Ну ты, не терпится? Молчи! — крикнут на выскочку. Им больно, что перебивают характер и художественность рассказа учителя»22.

Ученики, находясь под впечатлением художественных образов, созданных Толстым, любили пересказывать то, что они услышали от учителя. Если кто-либо из учеников пропускал интересные детали, другие его поправляли и таким образом почти все дети участвовали в беседах, умело руководимых Толстым, все время стремившимся развивать творческие силы учащихся, их инициативу и самодеятельность. В этих целях в вечернее время ученики самостоятельно читали книги и, собравшись небольшими группами, обсуждали прочитанное.

В 8—9 часов вечера, когда вечерние уроки кончались, Толстой вместе с детьми выходил из школы и сопровождал их в деревню, где они расходились по домам. По дороге Толстой рассказывал детям интересные случаи из своей жизни. Дети нередко ставили перед Толстым такие вопросы, которые свидетельствовали о стремлении крестьянских детей разобраться в сложных вопросах встававших перед ними. «Лев Николаевич, — сказал Федька, — ... для чего учиться пенью? Я часто думаю, право, — зачем петь?» ...«А зачем рисованье, зачем хорошо писать?» — сказал я, решительно не зная, как объяснить ему, для чего искусство. «Зачем рисование?» — повторил он задумчиво. Он именно спрашивал: зачем искусство? Я не смел и не умел объяснить. — «Зачем рисованье? — сказал Семка. — Нарисуешь все, всякую вещь по ней сделаешь!» — «Нет, это черченье, — сказал Федька, — а зачем фигуры рисовать?» — Здоровая натура Семки не затруднилась. «Зачем палка? зачем липа?» — сказал он, все постукивая по липе. — «Ну-да, зачем липа?» — сказал я. «Стропила сделать», отвечал Семка. «А еще, летом зачем, покуда она не срублена» — «Да низачем». — «Нет, в самом деле, — упорно допрашивал Федька, — зачем растет липа?» — Мы стали говорить о том, что не все есть польза, а есть красота, и что искусство есть красота, и мы поняли друг друга, и Федька совсем понял, зачем липа растет и зачем петь. Пронька согласился с нами, но он понимал более красоту нравственную — добро. Семка понимал своим большим умом, но не признавал красоты без пользы... Мне странно повторить, что́ мы говорили тогда, но я помню, — мы переговорили, как мне кажется, все, что́ сказать можно о пользе, о красоте пластической и нравственной»23.

Задушевные беседы с детьми, во время которых они раскрывали перед Толстым свои мысли и чувства, давали ему возможность понимать как возрастные, так и индивидуальные особенности учащихся и тактично, умело воздействовать на них в учебно-воспитательной работе.

Примечания

1 Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 49.

2 Л. Н. Толстой—49.

3 Там же, стр. 29.

4 Там же, стр. 34.

5 , Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 34.

6 Там же, стр. 43.

7 Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 405.

8 Л. Н. Толстой

9 Там же, стр. 80.

10 Л. Н. Толстой

11 Там же, стр. 39.

12 Л. Н. Толстой—35.

13 Л. Н. , Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 31—32.

14 Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, под редакцией и с примечаниями Алексея Сергеенко, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 44—50.

15 «Посредник», М., 1917, стр. 72—73.

16 Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 80.

17 Свои убеждения в чистоте и благородстве моральных качеств детей Толстой впоследствии отразил и в художественных произведениях, в которых показал, что если взрослые не успели привить детям дурных наклонностей и привычек, то у них ярко проявляются искренность, правдивость, честность, сострадание. Эти качества отсутствуют у тех взрослых, которые развращены капиталистическим строем, основанным на эксплуатации трудящихся, лицемерии и обмане. В рассказе «Нечаянно» Толстой знакомит читателей с тем, как по-разному отнеслись взрослые и дети к тому, что случилось «нечаянно». Муж проиграл в карты 16 тысяч казенных денег. Объясняясь по этому поводу с женой, он сказал, что проиграл нечаянно и что собирается кончить жизнь самоубийством, так как возвратить проигранные деньги не в состоянии. Жена посоветовала ему заявить в полицию и директору банка, что он якобы был ограблен вооруженными людьми и, следовательно, не виноват в пропаже денег. Путем обмана был найден выход из создавшегося положения. В тот же день в другом семействе, проживавшем в этом доме, произошло следующее. После обеда отец и мать попросили семилетнего Воку снести няне пирожное. Мальчик пошел, но долго не возвращался. Посланная за ним четырехлетняя сестренка Таня увидела в детской брата, который стоял у кровати с пустой тарелкой в руках и горько плакал.

«— Вока, что ты? Вока, а пирожное?

— Я-я-я нечаянно съел дорогой. Я не пойду... никуда... не пойду. Я, Таня... я право, нечаянно... я все съел... сначала немного, а потом все съел.

— Ну, что же делать?

— Я нечаянно...

Танечка задумалась. Вока заливался, плакал. Вдруг Танечка вся просияла.

— Вока, вот что. Ты не плачь, а пойди к няне и скажи ей, что ты нечаянно, и попроси прощения, а завтра мы ей свое отдадим. Она добрая.

Рыдания Воки прекратились, он вытирал слезы и ладонями и противной стороной ручонок.

— А как же я скажу? — проговорил он дрожащим голосом.

— Ну, пойдем вместе.

И они пошли и вернулись счастливые и веселые. И счастливые и веселые были и няня, и родители, когда няня, смеясь и умиляясь, рассказала им всю историю»1*. Таким образом, дети оказались честнее и правдивее взрослых, прибегнувших к лжи, чтобы скрыть свою вину.

«Девчонки умнее стариков» описывается случай, когда девочка Малашка забрызгала водой из лужи сарафан своей подружки Акульки. Акулькина мать дала подзатыльник Малашке. Она завыла на всю улицу. Мать Малашки стала ругать соседку, ударившую ее ребенка. На крики и брань матерей сбежались мужики и бабы. Завязалась драка, и дело могло окончиться весьма печально. Но в это время девочки снова появились на улице и стали играть у лужи, они соединили лужу канавкой с ручейком и пустили в воду щепочку. «Понесло щепочку на улицу, прямо на то место, где старуха мужиков разнимала. Бегут девчонки — одна с одного боку, другая с другого боку ручья.

— Держи, Малаша, держи! — кричит Акулька. Малаша тоже что-то сказать хочет, да не выговорит от смеха.

Бегут так девчата, на щепку смеются, как она по ручью ныряет. И вбежали прямо в середину мужиков. Увидала их старуха и говорит мужикам:

— Побойтесь вы бога! Вы, мужики, из-за этих самых девчат драться связались, а они давно все забыли — опять по любви вместе, сердечные, играют. Умней они вас!

Посмотрели мужики на девчат, и стыдно им стало. А потом засмеялись сами на себя мужики и разошлись по дворам»2*.

виноваты в семейном конфликте. Жена Облонского (в романе «Анна Каренина») узнала о недостойном поведении мужа и поссорилась с ним. На третий день после объяснения с женой Облонский, встретившись с детьми, спросил у дочурки Тани о самочувствии Дарьи Александровны: «Что мама?.. Что, она весела?» Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел»3*.

1* Л. Н. Толстой. Собрание художественных произведений, т. 12, изд. «Правда», 1948, стр. 192—193.

2* Л. Н. Толстой, Собрание сочинений в четырнадцати томах, т. 10, М., 1952, стр. 193.

3* Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 11.

18 Л. Н. , Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 87—88.

19 Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 381.

20 Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 63—64.

21 Там же, стр. 269.

22 Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 40.

23 Л. Н. —47.

Раздел сайта: