[ПРЕДИСЛОВИЕ К ПИСЬМУ Т. Л. СУХОТИНОЙ
В РЕДАКЦИЮ «ГОЛОС МОСКВЫ»]
Получив прилагаемое письмо с просьбой направить его именно в вашу уважаемую газету, посылаю его, а также и несколько слов от себя, вызванных чтением этого очень интересного письма.
Толпа озлобленных, одуренных крестьян, подбитых революционерами, сожжет усадьбу, вырубит лес, убьет приказчика, помещика; отбившиеся от деревни и заболтавшиеся в городе крестьянские ребята, наученные революционерами, ограбят винную лавку, почтовую контору, убьют купца; вообще злые и развращенные люди из народа совершат какое-нибудь скверное преступление, и все говорят, пишут и печатают: «Русский дикий, озверелый народ. Только дать ему волю, и всё (всё то прекрасное, что мы делаем) будет разрушено этими варварами».
Делают те злые дела, которые поражают нас, десятки, сотни, допустим — тысячи, а мы обвиняем 150-миллионный народ, приписывая ему всё то, что делает одна тысячная часть его! Клевета эта на народ вредна не ему, а нам, лишающим себя самого лучшего и дорогого чувства любви и доверия к ближнему и вызывающим в нас самые мучительные чувства недоброжелательности — и недоброжелательности к кому же? К тому многомиллионному народу, который и кормит, и всячески обслуживает, и охраняет нас. Народ этот — глупый, невежественный народ — один теперь среди всей сумятицы, и безумия, и озлобления, охвативших нас, умных и ученых, один в своем огромном большинстве продолжает жить спокойной, разумной, трудовой, свойственной человеку жизнью.
А мы говорим: «озверелый народ» и хотим поучать и исправлять его.
Не исправлять нам надо народ и поучать, а постараться, вникнув в его жизнь, научиться от него жить так, как сказал мужик с бочкой, сказал, делая то самое дело, о котором говорил.
Не знаю, можно ли научиться этому у таких или иных европейских социалистов, а у народа наверное можно.
Лев Толстой.
Примечания
8 августа 1907 г. Толстой записал в своем «Карманном ежедневнике»: «Письмо Тани» (т. 56, стр. 207).
Толстой получил письмо T. Л. Сухотиной с вложением ее же «Письма в редакцию» от 5 августа 1907 г. Татьяна Львовна просила напечатать прилагаемое письмо, в котором описывался пожар в ее имении и рассказывалось «об отношении крестьян и других лиц к этому событию» и об их помощи.
По получении письма Толстой приступил к писанию небольшого предисловия к нему. 9 августа он отметил в Записной книжке: «Писал примечания к Таниной статейке» (т. 56, стр. 207). Очевидно, вскоре предисловие и было закончено. Самый текст письма Т. Л. Сухотиной Толстой значительно исправил не только в стилистическом отношении, но и внес кое-какие дополнения.
По исправлении письмо это, вместе с предисловием Толстого, было послано в редакцию газеты «Голос Москвы», где и было напечатано в № 188 от 14 августа 1907 г. Письмо Т. Л. Сухотиной было подписано: «W».
В настоящем издании предисловие Толстого печатается по первопечатному тексту.
ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
1. Автограф. 1 л. почтового формата, исписанный с одной стороны целиком, с другой наполовину. Первая незаконченная редакция предисловия. Начало: «Прекрасное по мысли». «<добрых, высоких>, <кот>».
2. Автограф. 2 лл. 8°, исписанных с обеих сторон. Вторая незаконченная редакция предисловия. Начало: «Прекрасное по мысли». Конец: «учить нас».
3. Автограф. 2 лл. почтового формата, исписанных с обеих сторон. Первая законченная редакция письма. Начало: «Прекрасное по чувству». Конец: «не насиловать его».
4. Машинописная копия рук. № 3. 2 лл. 4° с большими исправлениями Толстого. Начало: «Случайно прочтя». Конец: «не насиловать его». Редакция, близкая к окончательному тексту.
5. Мапшнопись. 4 лл. 4°. Включает в себя «Письмо в редакцию» Т. Л. Сухотиной от 5 августа 1907 г. Начало: «Вчера горела у нас в имении». «уничтожено и предотвращено». Подпись: «Т.». Рукопись носит следы значительных исправлении Толстого. Наиболее важные из них:
Текст Т. Л. Сухотиной |
Исправлен Толстым |
Я хочу рассказать об отношении крестьян и других лиц к этому событию. |
Мне хочется рассказать об отношении крестьян к этому событию и о тех мыслях, которые вызвало во мне это отношение. |
Когда я возвращалась из дома на пожар — ехала уже вереница мужиков с кадками. Все худые, высохшие от работы и суровой пищи... |
Когда я возвращалась из дома на пожар — ехала уже вереница мужиков с кадками. Все и старые и молодые, такие же, как и тот, высохшие от работы и суровой пищи... |
с серьезными, спокойными лицами... |
|
Ни один не старался отличиться, и каждый кланялся мне так же просто, как он это сделал бы в каждый другой день. |
Ни один не старался отличиться. Все так же просто, как и первый, кланялись мне и не спеша и не медля, как люди, привыкшие к труду, делали свое дело. |
И пока продолжался пожар, эта вереница худеньких лошаденок спускалась к пруду, там стояла, дожидаясь, пока их хозяева наполняли кадки, и опять тащилась в гору, привозя наполненные кадки, |
в гору. Вылив воду, телеги с пустыми кадками, громыхая, ехали под гору. Опять наливалась вода, опять поднимались в гору. |
мужики, обрадовавшись вёдру, |
мужики, обрадовавшись погоде, |
Пока чувство это живо — Россия еще не погибла. И я верю в то, что оно пока еще не заглохло. |
Да, — думала я, — пока чувство это живо — Россия еще не погибла. И я верю, что чувство это живо. |
затушить эту искру божию — но я знаю то, что она жива.... может и должна она разгореться |
* * *
Как сказал мужик с бочкой. — Толстой имеет в виду следующее место из письма Т. Л. Сухотиной: «Ответивши на поклон одного из мужиков, я прибавила: «Вот спасибо, что приехали помочь. Свою работу бросили». — «А как же, матушка, друг дружке не помогать, так и жить нельзя», — ответил мужик и поехал дальше».