Послесловие к статье П. И. Бирюкова "Гонение на христиан в России в 1895 г. "

ПОСЛЕСЛОВИЕ К СТАТЬЕ П. И. БИРЮКОВА «ГОНЕНИЕ НА ХРИСТИАН В РОССИИ В 1895 г.»

Поселенные на Кавказе духоборы подверглись жестоким гонениям со стороны русских властей, и гонения эти, описанные в записке, составленной человеком, ездившим на место, чтобы узнать дело во всех подробностях, продолжаются до сих пор.

Духоборов били, секли и топтали лошадьми; казаки, поставленные на экзекуцию в духоборческих селениях, с разрешения начальства позволяли себе всякого рода насилия над жителями; тех, которые отказывались от службы, пытали физически и нравственно и благоденствующих жителей, своим трудом десятками лет устроивших свое благосостояние, выгнали из домов, поселив их без надела земли и без средств существования в грузинские деревни.

Причина этих гонений та, что вследствие различных причин в нынешнем году три четверти всех духоборов, именно около 15 000 человек (так как всех их около 20 000), вернувшись в последнее время с новой силой и сознательностью к своим прежним христианским верованиям, решили на деле исполнять закон Христа непротивления злу насилием. Решение это побудило их, с одной стороны, к тому, чтобы уничтожить свое оружие, считающееся столь необходимым на Кавказе, и тем, отрекшись от всякой возможности сопротивления насилием, отдаться во власть всякого насильника; с другой стороны, к тому, чтобы ни в каком случае не участвовать ни в каких делах насилия, требуемых от них правительством, следовательно и в военной и всякой другой службе, требующей употребления насилия. Правительство не могло допустить такого уклонения десятков тысяч людей от установленных законом требований, и началась борьба. Правительство требует исполнения своих требований. Духоборы не покоряются.

И правительство не может уступить. Не говоря уже о том, что такой отказ духоборов исполнить требования правительства не имеет никаких, с мирской точки зрения, законных оснований и противен всему существующему и освященному временем порядку, нельзя допустить таких отказов уж по одному тому, что если допустить это для десяти, то завтра будет 1000, 100 000, которые также не пожелают нести тяжести податей и службы. А стоит допустить это, и, вместо порядка и ограждения жизни, наступит самовластье, хаос и ничья собственность и жизнь не будут ограждены. Так должны рассуждать правительственные лица и не могут рассуждать иначе и нисколько не виноваты в том, что они рассуждают так. Без всякой даже эгоистической заботы о том, что такие отказы должны лишить его средств существования, собираемых с народа насилием, без всякой эгоистической заботы о себе всякий правительственный человек, от царя до урядника, должен до глубины души возмутиться отказом каких-то некультурных, полуграмотных людей от исполнения обязательных для всех требований правительства. «По какому праву, — подумает он, — позволяют себе эти ничтожные люди отрицать то, что признано всеми, освящено законом и делается повсюду». И правительственные лица никак не могут быть признаны виноватыми за то, что они поступают так, как поступают. Они употребляют насилие, грубое насилие. Но им ведь и нельзя поступать иначе. В самом деле: разве возможно разумными, гуманными средствами заставить людей, исповедующих христианскую веру, поступать в сословие людей, обучающихся убийству и готовящихся к нему? Можно обманутых людей поддерживать в обмане всякого рода одурением, присягой, богословскими, философскими и юридическими софизмами, но как скоро обман как-нибудь разрушен и люди, как духоборы, назвав прямо вещи по имени, говорят: мы христиане и потому убивать не можем, ложь раскрывается и убеждать таких людей разумными доводами уже нельзя. Единственная возможность заставить повиноваться таких людей: побои, казни, лишение крова, холод и голод их семейных. Это самое и делается. До тех пор, пока они не сознали своего заблуждения, правительственные люди не могут делать ничего другого и потому не виноваты. Но еще менее виноваты христиане, отказывающиеся принимать участие в обучении убийству и поступать в сословие людей, воспитывающихся для того, чтобы убивать всех тех, кого велит убивать начальство. Они тоже не могут поступать иначе. Так называемый христианин, крещенный и воспитанный в православии, католичестве, протестантизме, может продолжать служить насилию и убийству до тех пор, пока он не понял того обмана, которому он подвергся. Но как скоро он понял, что каждый человек ответствен перед богом за свои поступки и ответственность эта не может ни перейти на кого-нибудь, ни быть снята с него присягой и что ни убивать, ни готовиться к убийству он не должен, то для него участие в войске становится столь же невозможно нравственно, как невозможно физически поднять стопудовую тяжесть.

В этом ужасный трагизм отношения христианства к правительству. Трагизм в том, что правительствам приходится управлять христианскими народами, хотя еще не вполне просвещенными, но с каждым днем и часом всё более и более просвещающимися учением Христа. Все правительства со времен Константина знали и чувствовали это и инстинктивно для самосохранения делали всё то, что могли, для того, чтобы затемнить истинный смысл христианства и подавить дух его. Они знали, что если усвоится людьми дух этот, то уничтожится насилие и уничтожится само правительство, и потому правительства делали свое дело, устраивая свои государственные учреждения, нагромождая законы и учреждения одно на другое и надеясь под ними похоронить этот неумирающий, заложенный в сердца людей дух Христа.

быть, потому что христианское дело — дело божье, а правительственное дело — дело человеческое, — пришло время, когда дело христианское перегнало дело правительственное.

И как в разгорании костра наступает время, когда огонь, после того как он долго работал внутри и только изредка вспыхиванием и дымом показывал свое присутствие, пробивается, наконец, со всех сторон и становится уже невозможным остановить горение, так точно и в борьбе христианского духа с языческими законами и учреждениями наступает то время, когда этот христианский дух прорывается всюду, уже не может быть подавлен и ежеминутно угрожает разрушением тем учреждениям, которые были нагромождены на него.

В самом деле, что может и что должно сделать правительство по отношению к этим 15 000 человек духоборов, отказывающихся от исполнения военной службы? Что делать с ними? Оставить их так нельзя. Уже при теперешнем положении, при начале движения, явились православные, которые последовали примеру духоборов. Что же будет дальше? Что будет дальше, если точно так же станут поступать молокане, штундисты, хлысты, странники, все точно так же смотрящие на правительство и на военную службу и не поступающие так, как поступали духоборы, только потому, что не решались быть первыми и боялись страданий? А таких людей миллионы, и не в одной России, а во всех христианских государствах, и не только в христианских, но и в мусульманских странах: в Персии, и Турции, и Аравии, как хариджиты и бабисты. Нужно сделать безвредными для других десятки тысяч человек, не признающих правительств и не хотящих принимать в них участия. А как сделать это? Убить их нельзя: их слишком много. Посадить в тюрьмы тоже затруднительно. Можно только разорять и мучить их; это и делается. Но что как эти мучения не будут иметь ожидаемых последствий, и они будут продолжать исповедывать истину и тем привлекут еще большее количество людей к следованию их примеру?

Положение правительств ужасно, ужасно тем, главное, что им не на что опереться. Ведь нельзя же признать дурными поступки тех людей, которые, как замученный в тюрьме Дрожжин, или теперь еще томящийся в Сибири Изюмченко, или врач Шкарван, приговоренный к тюрьме в Австрии, или как все те сидящие теперь по тюрьмам люди, готовые на страдания и смерть, только бы не отступить от своих самых простых, всем понятных, всеми одобряемых религиозных убеждений, запрещающих убийство и участие в нем. Никакими ухищрениями мысли нельзя признать эти поступки людей дурными или нехристианскими, и не только нельзя не одобрять, но нельзя не восхищаться ими, потому что нельзя не признавать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души человеческой, без признания высоты которых человеческая жизнь падает на степень животного существования. И потому, как бы ни поступало правительство по отношению этих людей, оно неизбежно будет содействовать не их, а своему уничтожению. Если правительство не будет преследовать людей, которые, подобно духоборам, штундистам, назаренам и отдельным лицам, отказываются от участия в делах правительства, то выгода христианского мирного образа жизни этих людей будет привлекать к себе не только искренно убежденных христиан, но и людей, которые только из-за выгод будут принимать личину христианства, и потому количество людей, не исполняющих требований правительства, будет всё увеличиваться и увеличиваться. Если же правительство будет жестоко, как теперь, относиться к таким людям, то самая эта жестокость к людям, виноватым только в том, что они ведут более нравственную и добрую жизнь, чем другие, и хотят на деле исполнять исповедуемый всеми закон добра, — самая жестокость эта будет всё более и более отталкивать людей от правительства. И очень скоро правительства не будут находить людей, готовых насилием поддерживать их. Полудикие казаки, бившие духоборов по приказанию начальников, очень скоро «заскучали», как они выражались, когда они были поставлены в духоборческих селениях, т. е. совесть начала мучить их, и начальство, боясь вредного влияния на них духоборов, поспешило вывести их оттуда.

Ни одно гонение невинных людей не кончается без того, чтобы люди из гонителей не переходили к убеждениям гонимых, как это было с воином Симеоном, истребившим павликиан и потом перешедшим в их веру. Чем мягче будет правительство к людям, исповедующим истинное христианство, тем быстрее количество истинных христиан будет увеличиваться. Чем жесточе будет правительство, тем быстрее количество людей, служащих правительству, будет уменьшаться. Так что мягко или жестоко будет поступать правительство с людьми, в жизни исповедующими христианство, оно всячески будет само содействовать своему уничтожению. «Ныне суд миру сему, ныне князь мира сего изгнан будет вон» (Ин. XII, 31). И суд этот совершился 1800 лет тому назад, то есть тогда, когда на место истины внешней справедливости поставлена была истина любви. Сколько бы ни набрасывали на горящую кучу хвороста дров, думая этим затушить огонь, — огонь, непотухающий огонь истины, только на время приглохнет, но разгорится еще сильнее и сожжет всё то, что наложено на него.

Нынче сдались бы духоборы на Кавказе, не выдержав тех страданий, которым подвергают их дедов, бабок, жен и детей, завтра с новой силой выступили бы новые борцы, готовые со всех сторон и всё смелее и смелее заявляющие свои требования и всё менее и менее способные сдаваться. Ведь истина не может перестать быть истиной оттого, что под гнетом мучений ослабевают люди, свидетельствующие ее. Божеское должно победить человеческое.

«Но что же будет, если правительство уничтожится?» — слышу я вопрос, который всегда ставят сторонники власти, предполагая, что если не будет того, что есть теперь, то уже ничего не будет и всё погибнет. Ответ на этот вопрос всегда один и тот же. Будет то, что должно быть, что угодно богу, что согласно с его вложенным нам в сердца и открытым нашему разуму законом. Если бы правительство уничтожилось потому, что мы, как это делали революционеры, уничтожили его, то понятно, что вопрос о том, что будет после того, когда уничтожится правительство, требовал бы ответа от тех, кто уничтожает правительство. Но то уничтожение правительства, которое происходит теперь, происходит не потому, что кто-то, какие-нибудь люди по своей воле захотели уничтожить его: оно уничтожается потому, что несогласно с волей бога, открытой нашему разуму и вложенной в наши сердца. Человек, отказывающийся сажать братьев в тюрьмы и убивать их, не имеет никаких видов на уничтожение правительства; он только хочет не делать противного воле бога, не делать того, что не только он, но все люди, вышедшие из зверского состояния, несомненно признают злом. Если же при этом уничтожается правительство, то это означает только то, что правительство требует противного воле бога, то есть зла, и что потому правительство есть зло и потому должно уничтожиться. Изменение, совершающееся в наше время в общественной жизни народов, хотя мы и не можем вполне представить себе ту форму, которую оно примет, не может быть дурно, потому что изменение это происходит и произойдет не по произволу людей, а по внутреннему общему всем людям требованию божественного начала, вложенного в сердца людей. Происходят роды, и вся деятельность наша должна быть направлена не на противодействие, а на содействие им. Содействие же это достигается никак не отступлением от открытой нам божеской истины, а, напротив, явным и бесстрашным исповеданием ее. И такое исповедание истины дает не только полное удовлетворение совести тем, кто исповедует истину, но и наибольшее благо людям, как насилуемым, так и насилующим. Спасение не назади, а впереди.

Момент кризиса изменения общественной формы жизни и замены насильственного правительства другой, связующей людей силой, уже пришел. И выход из него уже никак не в остановке процесса или в обратном движении, но только в движении вперед по тому пути, который в сердце людей указывает им закон Христа.

Еще одно небольшое усилие, и галилеянин победит, но не в том ужасном смысле, в котором приписывал ему победу языческий царь, а в том истинном смысле, в котором он про себя сказал, что победил мир: «В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, — сказал он, — я победил мир» (Ин. XVI, 32), потому что он действительно победил мир, не в том мистическом смысле невидимой победы над грехом, который приписывают богословы этим словам, а в том простом, ясном и понятном смысле, что если только мы будем мужаться и смело исповедывать его, то очень скоро не будет не только тех страшных гонений, которые совершаются над всеми истинными учениками Христа, исповедующими его учение на деле, но не будет ни тюрем, ни виселиц, ни войн, ни разврата, ни роскоши, ни праздности, ни задавленной трудом нищеты, от которых теперь стонет христианское человечество.

Лев Толстой.

Примечания