XII. СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Я чувствовала, как ко мне понемногу возвращалось сначала спокойствие, а затем моя беззаботная веселость. Любовь эта не пустила корней. Это безотчетное, молодое увлечение, как волна в прибое, захлестнула и тут же освободила меня.
Правда, что этому освобождению способствовали частые посещения Сергея Николаевича. Он приезжал на один день, а оставался два, три дня и не в силах был уехать, как сам говорил. Я относилась к нему, как к старшему, с уважением и доверием. Лев Николаевич часто говорил про него: "Сережа исключительный человек, это - тонкий ум в соединении $ поразительной искренностью".
Сергей Николаевич 15 лет жил с цыганкой Марией Михайловной, взятой им из табора совсем молодой. Мария Михайловна жила в Туле, там же, где и ее родители, а он в своем имении Пирогове. Сергей Николаевич обыкновенно часть года проводил за границей с сестрой своей Марией Николаевной и ее детьми.
У Сергея Николаевича были дети. О них я ничего не знала и видела лишь Гришу. Когда я спрашивала, кто же его мать, мне говорили: "Его мать цыганка: он незаконный". Слово "незаконный" для меня означало "ничей".
Вот при каких условиях началось сближение мое с Сергеем Николаевичем. Сергей Николаевич чувствовал, что ездить ему в Ясную не следовало, и он говорил это брату, но все же продолжал ездить.
Настали июльские теплые вечера. Сидеть дома казалось невозможным, и мы часто ездили верхом. Однажды Сергей Николаевич предложил мне ехать на "Провалы", за 18 верст от дома. Мать отпустила меня. К моему удивлению, дорога была та же, что на Бабурино. Мне это было неприятно. Я предвидела разговор о нашей прошедшей поездке и не ошиблась. Он спросил меня, почему мне нравился Анатоль, и любила ли я его. Я молчала и совершенно искренно не знала, как ответить.
- Я не знаю, любила ли я его, - наконец сказала я - Может быть. Но знаете, мне было его так жалко при его отъезде. Его обидели, принудили уехать, ему было так неловко, грустно, и я плакала. Ну зачем Соня и Левочка так осрамили его? Это нехорошо, очень нехорошо...
- Я думаю все-таки, что Левочка так даром не сделает этого. Верно, Анатоль сам виноват.
- Нет, - почти закричала я, - это я во всем виновата, ведь вы не знаете...
- Вы не можете быть виноваты в шестнадцать лет.
- Мне скоро будет уже семнадцать.
- В семнадцать, - улыбаясь, повторил он за мной.
- А папа говорит, что женщина сама виновата, когда за ней ухаживают.
Он засмеялся.
- А когда же Левочка его отправил? за что? - спросил он.
- Потому что, помните, мы отстали в лесу? Вы знаете, ведь у меня подпруга у седла ослабла, и мы слезли с лошадей...
Я замолчала. "Что я могу ему сказать?" - подумала я. Сергей Николаевич пристально глядел на меня.
- Да, вы долго не ехали, - сказал он. - Почему?
- Так... Вы его осудите... Я ничего больше не скажу вам...
- Отчего? - спросил он снова. - Не могу говорить.
Мы оба молчали. Лошади скорым шагом шли вперед.
Мы подъезжали к молодому лесочку. Большой пень, серп луны и сам Анатоль живо представились мне. Казалось, что Сергей Николаевич не может не знать, что было между нами - он все понимает.
Я волновалась, мысли путались, и вдруг я решительно и сильно хлестнула лошадь. Она вздрогнула и сразу понеслась, так что с непривычки я еле усидела на седле. Она проскакала лес, понеслась дальше, дальше, по торной, знакомой дороге, унося мое постыдное увлечение, как мне казалось тогда.
- Тише, тише, осторожнее, - кричал Сергей Николаевич, догоняя меня на своем золотистом Карабахе, накануне приехавшем с ним из Пирогова.
Он догнал меня, пригнулся к шее моей Белогубки и, схватив поводья, остановил ее.
- Ну какая же вы неосторожная. Можно ли так рисковать и скакать со старыми подпругами, - говорил он.
- Я не хотела видеть этого лесочка и хлестнула лошадь; она испугалась и поскакала, я не могла ее удержать. Я не подозревала в Белогубке такой прыти, - оправдывалась я.
- Нет, вас нельзя одну пускать, вы не знаете опасности...
И помолчав сказал:
- И не знаете себе цены.
Последние слова он проговорил, ласково глядя на меня.
Мы приехали к "Провалу" и остановились у сторожа в маленькой избушке. Старик рассказывал нам, как однажды ночью послышался страшный гул, такой, что сначала даже оглушил его.
- Я и не понял, в чем дело, - говорил он, - только поутру пошел смотреть в лес и вижу: вода, как прудок какой. И деревья на том месте были - и их не видать и дна не достать.
Сторож провел нас в лесок. Мне было очень интересно посмотреть на это подольше, но было поздно, темнело, и мы спешили домой.
- Мама будет беспокоиться, что с нами что-нибудь случилось, - говорила я.
Дома мы нашли все благополучно. Соня спала, но мама, действительно, сидя с тетенькой, с тревогой говорила о нас. Тетенька успокаивала мать, говоря:
- Rien ne peut arriver а Таня, une fois que Serge est la (Ничего не может случиться с Таней, раз Сережа с ней (фр.)).
Тетенька любила Сергея Николаевича и верила в него.
Лев Николаевич сидел у себя и писал. Он говорил, что начал втягиваться в писание, свое обычное и любимое занятие.
После чая я пошла проводить мать в "тот дом", как мы называли флигель. Мама легла спать, и я присела на край ее постели.
- Мама, вы знаете, - начала я, - он все про Анатоля спрашивал.
- Про кого ты говоришь? - спросила мать.
- Ах, мама, конечно, про Сергея Николаевича.
- Он меня расспрашивал про Анатоля, любила ли я его? Он говорит, что таких, как Анатоль, много, а я одна, и что он не стоит меня. Вы знаете, он такой хороший, он все понимает, все!
Мать улыбнулась.
- Это потому, что он тебя хвалит?
- Ну, какая вы странная, мама. Он не хвалил меня, но я чувствую, как он понимает меня. Мы так хорошо с ним говорили.
- Ты смотри, Таня, опять влюбишься.
Я не отвечала, мне хотелось сказать свое:
- Мама, вы знаете, что меня мучает? Это то, что Соня больна, а мне так весело, хорошо на душе, особенно сегодня вечером, я так счастлива! Отчего это? Я вас так люблю. Когда вы уедете, я подумать не могу, что я буду делать без вас.
Я прилегла головой на подушку матери, поцеловав ее.
- Я тогда все Левочке буду говорить, он очень хороший, но он все не велит "большой" быть, а я не хочу его слушать и засыпать с "открытым ртом", как он велит.
Я засмеялась, и мне стало еще веселее.
- Таня, я боюсь за тебя, ты слишком сильно в твои годы хватаешься за жизнь, - сказала мать. - Будь осмотрительнее, мой друг.
- Мама, а что, два брата могут жениться на двух сестрах? - спросила я, не слушая морали матери.
- Конечно, нет, это невозможно. А разве ты замуж собралась? - улыбаясь спросила мать.
Мы простились, и я ушла к тетеньке.
Татьяна Александровна на другой день за утренним самоваром спросила мама, что она сделала со мной, что я такая радостная пришла к ней.
Мама вкратце рассказала про наш разговор. Лев Николаевич в это время входил в столовую и просил повторить ему. Я вышла из комнаты (мама послала меня за маленьким братом) и не слышала их разговора. Сергей Николаевич в это утро уехал в Пирогово.
Весь день я провела с Соней. Ее здоровье поправлялось плохо. То ей становилось лучше, то снова, при кормлении, начинались страдания. Но кормилицы все не было. Мама уже поговаривала об отъезде.
"Ясная Поляна, 1863 г. 8 июля.
Получила я ваше письмо, милый предмет мой, и, грешный человек, очень рада была читать от вас такие похвалы и перемену, которую вы нашли везде без меня. А я тут остаюсь до сентября, я просилась, да и они очень просили мама оставить меня подольше. Мне тут славно жить: одна без барышень, большой тенистый сад, пруды, своя комната, рояль, ноты, верховая езда, Соня и Левочка, чего же больше, да еще самое большое счастье, что мама приехала и живет здесь с месяц. Погода теперь дурная. Соня еще не совсем справилась после родов, да, ведь я вам не написала, что она родила 28 июня ночью в 2 часа. Сейчас подали шампанское, чай. Тут были и бабушка и доктор, и все обошлось благополучно, только тяжело ей достался Сережа (мой племянник), 22 часа она мучилась. Живем мы в двух домах - мама с маленькими и няней в одном флигеле, а мы все в другом. Гуляю я тут мало. Саши оба уехали уж с неделю. Скоро и мама уедет, 20-го, и останусь я одна по собственной охоте. Ездили мы в Ивицы. Бабушка вам кланяется и расцеловать вас велела. В Тулу часто катаем.
Если бы вы видели Ясную, это такое привлекательное место по природе, и по людям, и по воспоминаниям, как я жила здесь с Anatole. Все, все тянет меня остаться подольше, а отсюда прямо еду в Москву на театр и вечера. Когда-то вас увижу, предмет мой милый, потолкуем с вами обо всем. Сергей Николаевич приезжает довольно часто сюда. Я с ним намедни ездила верхом 3 часа сряду за 20 верст. Наездница я лихая стала, ничего не боюсь, а все за меня боятся. Как я бы с вами прокатилась и красиво было бы - молодой белокурый офицер и молодая девушка брюнетка, вот так поэзия! А тут большей частью кучер рыжий мой кавалер бывает, а мне все-таки весело, потому что верховую езду я до страсти полюбила.
обыкновенно toujours fidele et sans soucls! (всегда верна и без забот (фр.))
P. S. Я много читаю русских повестей и романов в русских журналах".