XV. ОСЕНЬ
Незаметно подходила осень. Настало и так называемое бабье лето от 1-го до 8-го сентября. Варя, Лиза и я выходили в поле с крестьянскими девушками копать картофель. Нас посылал Лев Николаевич ради развлечения, но мы больше болтали, чем работали. Конечно, не работа привлекала меня, а компания Душки, молодой бабы Арины Хролковой с чудным голосом и талантом плясать, и других девок. По субботам я с сестрой рассчитывала поденных; я знала их всех по именам. Солнце грело, как летом. Паутина, как дымчатая ткань, тянулась по всему полю и приставала к. рукам, волосам и платью. Такой невероятно густой паутины я еще не видала.
- Пойдемте купаться, - сказала я, - мы живо вернемся, в поле так жарко!
Варенька, Лиза и несколько девушек последовали за мной.
После купанья мы побежали домой по "прешпекту", когда послышался топот лошадей, и на плотине показалась тройка с коляской, которую я тотчас же узнала. Я бежала вперед, и все мои спутницы за мной. С визгом и хохотом мы пересекли дорогу, так что кучеру пришлось сдержать лошадей, чтобы не наехать на нас. Сергей Николаевич, улыбаясь, приподнял шляпу и проехал мимо нас.
- Варя, я не пойду на картофель, я не могу, - сказала я.
- Да и мы с Лизой не пойдем, раз приехал дядя Сережа.
Они побежали к нему, а я к тетеньке в комнату.
Я вышла лишь к обеду. За обедом Лев Николаевич говорил с братом об охоте, и Сергей Николаевич сказал, что он через несколько дней едет в Курскую губернию, в свое имение и пробудет там до декабря. Мы не глядели друг на друга, когда он говорил это.
К обеду приехала Мария Николаевна.
Вечер и день прошли бесцветно. Сергей Николаевич сидел все больше с братом. Они ходили вместе гулять, долго сидели вдвоем в кабинете и о чем-то секретно говорили, как мне тогда казалось.
Весь этот и следующий дни я старалась провести с девочками, быть, как всегда, веселой и отнюдь не показывать ему, что меня удивляет и огорчает его внезапное отчуждение. После обеда я уехала верхом с Воейковым. Я это сделала нарочно, чтобы не сказать ему, что я еду. По словам Вари я узнала, что. он, действительно, был удивлен и все спрашивал:
- Да зачем она уехала? Куда? Почему не сказала? Когда я вернулась, он спросил меня:
- Зачем вы ездили и куда? Кто вас на лошадь сажал?
- Индюшкин! - смеясь ответила я и отошла в сторону.
На третий день экипажи были поданы. Мария Николаевна с детьми и Сергей Николаевич уезжали в Пирогово. Мы вышли на крыльцо провожать их.
- Сережа, а ты уже совсем собрался в Курское имение? - спросил Лев Николаевич.
- Не знаю, но думаю, что да. Лошади тронули. Я пошла в сад.
- Таня, куда ты? - окликнул меня Лев Николаевич, заметив, вероятно, мое тревожное настроение.
- Хочу одна быть, - отвечала я.
- Займись чем-нибудь, - прокричал он мне вслед.
"диким". Опустившись на скамью, я горько заплакала, но не оттого, что он уехал, а от чувства оскорбления, которое я безотчетно испытывала. Что-то сдержанное, непривычное проглядывало в нем в его последнее посещение.
"Ни улыбки, ни внимательного взгляда, ни обычных бережливо-нежных слов, - говорила я себе, - и все это перед разлукой... Зачем же все это было?"
И во мне поднималось чувство оскорбленной гордости.
- Но что же я хочу от него? Какое право он имеет на меня и я на него? И что было между нами? Ровно ничего. Он старше меня на 20 лет, относится ко мне, как к ребенку, вот и все. Нет, нет, надо все забыть... Я счастлива, я в Ясной, Соня и Левочка со мной; ничего мне больше не надо.
Я пошла наверх, открыла рояль и села петь сольфеджио14.
- Вот умница! - вдруг услышала я позади себя голос Льва Николаевича.
Он сел за рояль и проаккомпанировал мне "Молитву" Гердижиани и несколько вещей Глинки и возвратил мне мое настроение.
Окончив аккомпанировать, он блестяще сыграл "Кавалерийскую рысь". Он очень любил эту вещь, она действительно имела свойство взвинчивать души, чувства и нервы.
Он встал, пристально поглядел на меня и, улыбаясь, сказал:
- И все это - вздор. Тебе надо петь и заниматься пением. Пой, развивай свой голос, - говорил он, - веди здоровую жизнь и не увлекайся романтизмом. У тебя все впереди.
Я ушла к Соне и остальную часть дня провела с ней. Мы сидели в детской и беседовали с кормилицей. Она рассказывала, что Микишка - мальчик ее, молочный брат нашего Сережи, "не дай Бог, какой хворый", что она против воли родителей вышла замуж за безземельного солдата в что оттого ее и в кормилицы отпустили.
Прошло дня три-четыре. Я сидела у тетеньки и читала ей вслух роман по рекомендации Льва Николаевича - "Полинька Сакс" А. Дружинина, когда отворилась дверь и вошел Сергей Николаевич. И удивление и радость заставили меня сильно покраснеть.
- Mon cher Serge! - встретила его тетенька. - En voila une bonne surprise! Je suis tres contente de vous voir avant votre depart! (Мой милый Сережа! Вот хороший сюрприз. Я очень довольна видеть тебя до твоего отъезда (фр.))
После обычных приветствий Сергей Николаевич спросил тетеньку, где Левочка.
- Он в Туле, будет к обеду, - ответила она.
Он спросил себе чаю, сел с нами и стал читать начатый мною роман. И мне опять стало спокойно и хорошо. Лев Николаевич опоздал к обеду, и мы обедали одни.
После обеда я взяла ключи от книжных шкафов и от "того дома" и встала, чтобы идти туда.
- Куда вы идете? - спросил меня Сергей Николаевич.
По выражению лица его и по голосу я снова признала в нем прежнего Сергея Николаевича.
- Иду выбрать себе книгу для чтения, - сказала я.
- Да разве там есть что-нибудь путное? - спросил он.
- Там русские журналы: "Современник", "Русский вестник". Левочка все дразнит меня и называет их: "твои подлые романы!", а мне интересно их читать.
- Я пойду с вами и тоже возьму что-нибудь для чтения на дорогу.
- Вы когда же едете? - спросила я, боясь показать свое волнение.
- На днях непременно надо ехать. Боюсь, дорога испортится (железной дороги тогда еще не было).
Мы отперли дом и входили наверх. Шаги гулко раздавались в пустом, нежилом доме.
Мы вошли в комнату с большим итальянским окном, у которого стояли высокие книжные шкафы, сделанные домашним столяром. К шкафу прилегал длинный школьный стол.
- Вот в этом шкафу мои любимые журналы. А вы какие книги хотите? - спросила я.
- Какие вы мне выберете, полагаюсь на вас, - ответил он.
- Я ничего не знаю, кроме "подлых романов".
Он не отвечал и о чем-то думал. Я перебирала принесенную связку ключей и тоже молчала. Он сидел возле стола и помогал мне выбрать ключ.
- Отчего вы не сказали мне, когда я в последний раз был в Ясной, что вы едете верхом? - вдруг спросил он.
- Не хотела.
- Почему?
- Вы были другим, я не привыкла вас видеть таким.
- И поэтому вы не хотели ехать со мной? - медленно проговорил он.
- Не хотела... Не могла.
Я продолжала перебирать ключи, чтобы показать, что я занята. Разговор с ним смутил меня.
- А знаете, почему я был другим? - спросил он.
- Почему?
- Ваше оживление, ваш веселый детский смех, когда вы, помните, пересекли мне дорогу на прешпекте, дали мне почувствовать всю разницу наших лет.
- Но что же в этом плохого? Вы еще в Пирогове, за чаем, говорили мне об этом, спрашивая, не скучно ли мне с вами, так как вы гораздо старше меня, а я тогда же вам ответила, что мне всегда хорошо и весело с вами, потому, что вы все понимаете.
- На днях я говорил о вас с Левочкой, - сказал он.
- Да, о вас.
- Что же вы говорили?
- То же, что я говорил вам сейчас, и он понял меня.
Я молчала. Он сидел, задумавшись, и, как мне казалось, в нем происходила какая-то борьба. Я подставила стул к столу и, став на стол, стала выбирать книги. В комнате царила полная тишина, лишь большая осенняя муха, жужжа, билась, ползая по стеклу окна.
- Если она поползет вверх, - неожиданно для самой себя загадала я, - "это" будет. А вниз... - я не успела окончить своей мысли - муха поползла вверх.
- О чем вы так задумались? - спросил Сергей Николаевич.
- Так, ни о чем...
- Таня, вы упадете, не подходите к краю стола!
- Что же вам выбрать? - спросила я, чтобы что-нибудь сказать.
- Что хотите - все будет хорошо!
Я выбрала два журнала и себе кое-что.
- Надо идти домой, Соня и Левочка будут недовольны, что я так долго сижу здесь, - сказала я. - Левочка, наверное, уже приехал.
Я взяла выбранные книги, заперла шкаф и хотела слезать, но Сергей Николаевич сидел на стуле, с которого я вошла на стол.
- Как же я слезу, когда вы сидите? - смеясь, сказала я. - Пустите, я прыгну! - Я знала, что он не пустит меня.
- Нет, прыгать нельзя, высоко, вы ушибетесь. Сойдите по стулу, - тихо, но решительным голосом сказал он.
Его тон был так внушителен, что ослушаться его было невозможно. Я осторожно ступила на самый край стула, держа в руках тяжелые журналы. "Не надо этого", - мелькнуло у меня в голове, но было уже поздно. Потеряв равновесие, я зашаталась, выронила книги и упала к нему на руки.
Он не отвечал. Его лицо почти касалось моего. Он пристально глядел на меня, держа меня на руках. Я хотела встать, он удержал меня.
- Таня, - взволнованным голосом, какого я еще никогда не слыхала, сказал он, - когда я был у вас в Москве, вспомните этот вечер, вы заснули в зале на диванчике. Я глядел на вас и говорил брату, хотя тогда еще шутя:
Примечания