VI. ПЕРВЫЕ ОТЗЫВЫ О "ВОЙНЕ И МИРЕ"
Начало "Войны и мира" впервые было напечатано в январской и февральской книгах "Русского вестника" за 1865 г.
12 февраля 1865 г. я пишу Льву Николаевичу: "Теперь папа взял читать твой роман, а мне все его еще не дают, нарасхват у нас пошел". Отец в этом же письме пишет:
"Вестник вышел. Я посылал к Любимову за оттисками, и он прислал мне третьего дня один экземпляр, который я с жадностью стал читать, но вчера же отняла у меня Лиза и так смеялась, читая твое сочинение, что Тане спать не дала. Суждений я никаких еще не слыхал, знаю только, что Любимов ужасно расхваливает и это сочинение ставит гораздо выше "Казаков". Лиза говорит, que c'est un chef d'oeuvre (что это образцовое произведение (фр.)), что оно должно быть гораздо выше всех прочих твоих сочинений. А по мне, я ничего выше не признаю из твоих сочинений, как "Детство". Это мог написать только человек с высокой нравственностью и таким чувствительным и добрым сердцем, как твое. Известно ли тебе, что Екатерина Егоровна переводит твое "Детство" на немецкий язык и не нахвалится мягкостью и легкостью слога, не говоря уже о самой сущности этого высокого произведения..."
После выхода первой части "1805 год" я получила от Поливанова письмо (от 2 марта 1865 г.).
"Верно вы прочли "1805 год". Много вы нашли знакомого там? Нашли и себя: Наташа как ведь напоминает вас? А в Борисе есть кусочек меня; в графине Вере - кусочек Елизаветы Андреевны, и Софьи Андреевны есть кусочек, и Пети есть кусочек. Всех по кусочку. А свадьба-то моя с Мимишкой тоже не забыта. Я с удовольствием прочел все, но особенно сцену, когда дети вбегают в гостиную. Тут очень много знакомого мне. А поцелуй Наташи не взят ли Львом Николаевичем из действительности nоже? Вы, вероятно, рассказали ему, как когда-то лобызнули кузена вашего. Уж не с этого ли взял он? Вам верно знакомы все личности, с которых списывал Лев Николаевич, или у которых он брал какую-нибудь черту для характеров своих героев. Если знаете что-нибудь в этом роде, то не откажитесь черкнуть нам грешным..."
Я пишу ему ответ (26 марта):
"Милый мой предмет, давно уже получила я ваше милое письмо, а вы верно мое, только не знаю, насколько оно мило... Вы мне писали про роман Левочки. Правда, есть ваш кусочек, Лизин, а Сони нет, это он описывает тетеньку Татьяну Александровну в молодости. Марья Дмитриевна существовала в самом деле; из мужчин никого не знаю. Наташа - он прямо говорил, что я у него не даром живу, что он меня списывает. Мне его роман очень нравится и жду с нетерпением окончания Всем, большей части читателям, от которых я слышала суждения, или не нравится, или не понимают Pierre. Я бы желала знать ваше суждение поподробнее. Напишите, если не трудно. Потом еще, предмет, вы думаете, что поцелуй Наташи взят из учителя, нет, это из времен Саши Кузминского.
Завтра вербная суббота, и мы нынче вспоминали все эту субботу, когда были кадетство, как шумно и весело было..."
Мне рассказывал брат, что Лев Николаевич, как вышел февральский "Русский вестник", поутру, еще не встававши, посылал его за газетой, где должна была быть, не помню чья, критика. Он с волнением ожидал ее и когда брат замешкался, Лев Николаевич торопил, говоря:
- Ты ведь хочешь быть генералом от инфантерии? Да? А я хочу быть генералом от литературы! Беги скорее и принеси газету!
Теперь об этом смешно вспомнить, зная то равнодушие, с которым он относился в последние годы к критикам своих произведений.
Помню, как я гораздо уже позднее, по поручению одной дамы, просила его разрешения переделать "Смерть Ивана Ильича" в комедию или драму, и он ответил:
- Пожалуйста, хоть в балет!
А в другой раз, когда вышла "Война и мир", я тоже по поручению одной дамы просила разрешения на перевод на французский язык. Тогда еще существовала конвенция, и он разрешил. Когда эта дама перевела известную часть романа, она прислала на суд ко Льву Николаевичу. Он читал добросовестно ее перевод, но когда дошел до сцены, где солдаты поют "Ах вы, сени мои, сени!" и французский перевод ее: "vestibules, mes vestibules", - он пришел в отчаяние. Но последствия этого отчаяния не помню.
- Хотя вольный перевод и верен, но в переводе выходила бессмыслица, недопускаемая людьми с чутьем, - говорил Лев Николаевич.
Лев Николаевич позднее вошел в сношение с типографией Риса и наладил печатать роман сам. Хотя я и мало принимала участие в их жизни в эти две недели, все же я видела, как лихорадочно относился он к своему решению печатать самому.
Рис был очень аккуратный не то немец, не то эстонец. Он приезжал несколько раз в Ясную, где я его видала. Запомнила я тоже, как он учил меня и Соню варить малиновое варенье. Ломаным русским языком объяснял он:
- Малину, сахар бухайте все за раз в таз. Воды - kein и kochen (никакой и варить (нем.)). И все.
- И хорошо будет? - спрашивали мы.
- Очень хорошо.
Мы варили, и правда было хорошо. И это варенье называлось "малина Риса" во всю нашу жизнь.
и дух творчества, интерес к роману и к успеху его. Он как бы отдохнул и ожил после своей болезни.
Еще из Ясной 23 января 1865 г. он пишет Фету в Москву:
"А знаете, какой я вам про себя скажу сюрприз: как меня стукнула об землю лошадь и сломала руку, когда я после дурмана очнулся, я сказал себе, что я - литератор. И я литератор, но уединенный, потихонечку литератор. На днях выйдет первая половина 1-й части 1805 года. Пожалуйста, подробнее напишите свое мнение. Ваше мнение, да еще мнение человека, которого я не люблю, тем более, чем более я выростаю большой, мне дорого - Тургенева. Он поиметь.
Печатанное мною прежде я считаю только пробой пера и op[us'ом] черн[овым]; печатаемое теперь мне хоть и нравится более прежнего, но слабо кажется, без чего не может быть вступление. Но что дальше будет - бяда!!! Напишите, что будут говорить в знакомых вам различных местах и, главное, как на массу. Верно, пройдет незамеченно. Я жду этого и желаю. Только б не ругали, а то ругательства расстроивают..."
Как смешно читать теперь, что "Война и мир" может пройти незаметно. По этому видно, как Лев Николаевич не знал себе цены. Но должна сказать, что ни одно свое произведение Лев Николаевич не писал с такой любовью, с таким упорным постоянством и волнением, как роман "Война и мир". Это был расцвет его творческой силы. В конце письма он пишет Фету, как будто шутя: "Я рад очень, что вы любите мою жену; хотя я ее и меньше люблю моего романа, а все-таки, вы знаете, - жена".
Если бы меня спросили, "кто написал это?" - конечно, Лев Николаевич, до того слова эти похожи на него.
Первая критическая статья, к тому же хвалебная, вышла в газете "Инвалид" в феврале. Фамилия не подписана. Эта статья доставила удовольствие и даже большое Льву Николаевичу. Автор статьи начинает словами: "Первая часть этого замечательного произведения явилась в январской и февральской книжке, а вторая значит будет через год. Слишком поздно, конечно, но зато типы, выводимые графом Толстым, имеют не временное значение - они глубоко запечатлеваются в памяти, и о них вспомнишь и не через год только".
Эта статья особенно восхваляет военные сцены, целиком выписывая их.
- И кто бы это мог написать? - говорил Лев Николаевич. - Наверно, военный или бывший военный.
Отец отвечает на письмо сестры, где Соня пишет: "Левочка очень волнуется, что взял на себя издание своего романа. Но я надеюсь, что это все обойдется
Напиши, как здоровье Тани?"
В начале письма 25 января 1867 г. отец пишет, как меня надо лечить, и прибавляет:
"Беда только та, что с ней очень трудно ладить. Она верит только одному доктору в мире: это - графу Л. Н. Толстому, который совершенно ее избаловал, а сам, бедный, измучался с своим романом.
Напиши мне, голубушка, прочел ли он о себе статью в "Отечественных записках"?
Я вполне понимаю его: он не будет до тех пор покоен, пока не кончит его. Все ждут его с нетерпением, да как и может быть это иначе? Произведение, написанное мастерским пером, верное исторически, почерпнутое из самой интересной эпохи и в высшей степени занимательное своими эпизодами".
14 января 1867 г.
"На днях обещали мне дать книгу "Отечественных записок", в которой напечатана великолепная статья о тебе каким-то г-н Страховым".
Мне смешно читать теперь выражение: "каким-то" об известном Страхове в литературном мире.
Так как самое яркое, сильное и правдивое мнение о "Войне и мире" было мнение Страхова, на которое Лев Николаевич больше всего обратил внимание, то я приведу несколько выписок из его статей. Я слышала от Льва Николаевича прямо восхищение на то, как Николай Николаевич понял его.
"В 1868 году появилось одно из лучших произведений нашей литературы, "Война и мир". Успех его был необыкновенный... Гр. Л. Н. Толстой не старался увлечь читателей ни какими-нибудь запутанными и таинственными приключениями... ни изображением страшных душевных мук, ни, наконец, какими-нибудь дерзкими и новыми тенденциями... Ничего не может быть проще множества событий, описанных в "Войне и мире". Все случаи обыкновенной, семейной жизни, разговоры между братом и сестрой, между матерью и дочерью, разлука и свидание родных, охота, святки, мазурка, игра в карты и пр., - все это с такою же любовью возведено в перл создания, как и Бородинская битва... Правда, рядом с этим гр. Л. Н. Толстой выводит на сцену великие события и лица огромного исторического значения".
- Это место в критике прелестно своей простотой суждения, - говорил Лев Николаевич. И еще понравилось ему, где говорится об этих лицах:
"Автор ничего не рассказывает от себя: он прямо выводит лица и заставляет их говорить, чувствовать и действовать, причем каждое слово и каждое движение верно до изумительной точности<...> Как будто имеешь дело с живыми людьми<...> Когда он раз вывел их на сцену, он уже не вмешивается в их дела, не помогает им, предоставляя каждому из них вести себя сообразно со своею натурой" и т. д.
которое я слышала от Льва Николаевича.
В другом месте Страхов пишет:
"Многие чувствительные души не могут, напр., переварить мысли об увлечении Наташи Курагиным; не будь этого, - какой вышел бы прекрасный образ, нарисованный с изумительной правдивостью; но поэт-реалист беспощаден".
Лев Николаевич заметил тонкое понимание Страховым различий отношений Курагина к Наташе и к ней же отношения Пьера... Мнение Страхова о Николае и княжне Марье удивительно верно и хорошо. Люди эти ничем не блестят, ничем не выдаются, а между тем они - идущие по самым простым жизненным путям, очевидно - существа прекрасные, никому не уступающие душевной красотой, составляют одну из самых мастерских сторон "Войны и мира".
Льву Николаевичу этот разбор был тем приятнее, что княжна Марья была идеалом его матери, а Николай Ростов напоминал типом своим отца.
- Это - единственный человек, который, никогда не видевши меня, так тонко понял меня. Еще прежняя статья его в "Отечественных записках" мне доказала это.
Лев Николаевич, еще до знакомства с Страховым, говорив:
- Страхов своей критикой придал "Войне и миру" то высокое значение, которое получил мой роман и на нем остановился навсегда.
Из критики Страхова я выписала каплю в море, именно те места, которые отмечал при мне Лев Николаевич, насколько я помню. Но, очевидно, его восхищение не остановилось только на том, что я выписала.
Приведу мнение Тургенева о начале "Войны и мира", переданное мне отцом, когда вышли лишь два номера "1805 года" в январе и феврале в "Русском вестнике". Я лично не видала Тургенева в 1865 году; когда он был у нас, я была уже в Ясной.
На вопрос отца, читал ли он "1805 год" и как нашел начало этого романа, Тургенев ответил нехотя:
- Да судить еще трудно, мало выяснено, да и генеральчики его мало напоминают Кутузова и Багратиона, настоящих генералов! Увидим, что будет дальше. Но описания его, сравнения - художественны. На это он мастер.
Тургенев больше ничего не сказал. Видимо, он стеснялся высказать свое мнение отцу.
По просьбе Льва Николаевича Фет прочел ему в двух письмах Ивана Сергеевича его мнение о романе. Тургенев пишет в 1866 году:
"Вторая часть "1805 года" тоже слаба: как это всё мелко и хитро, и неужели не надоели Толстому эти вечные рассуждения о том - трус, мол, ли я или нет - вся эта патология сражения? Где тут черты эпохи - где краски исторические? Фигура Денисова бойко начерчена - но она была бы хороша, как узор на фоне - а фона-то и нет".
Позднее уже, когда "Война и мир" подвинулась вперед, Тургенев пишет Фету:
"Я только что кончил 4-й том "Войны и мира". Есть вещи невыносимые - и есть вещи удивительные; и удивительные эти вещи, которые в сущности преобладают, так великолепно хороши, что ничего лучшего у нас никогда не было написано - никем <...>"
говорила мне, что Лев Николаевич спокойно отнесся к этому, говоря:
- Важно то, что будет дальше. А пока полезно и это.
Наконец, не могу не привести комичный, желчный отзыв о "Войне и мире" М. Е. Салтыкова. В 1866 - 67 гг. Салтыков жил в Туле, равно как и мой муж. Он бывал у Салтыкова и передал мне его мнение насчет двух частей "1805 года". Надо сказать, что Лев Николаевич и Салтыков, несмотря на близкое соседство, никогда не бывали друг у друга. Почему - не знаю. Я в те времена как-то не интересовалась этим. Салтыков говорил:
- Эти военные сцены - одна ложь и суета. Багратион и Кутузов - кукольные генералы. А вообще - болтовня нянюшек и мамушек. А вот наше, так называемое, "высшее общество" граф лихо прохватил...