Поиск по творчеству и критике
Cлово "LAID"
Входимость: 2. Размер: 112кб.
Входимость: 2. Размер: 86кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 112кб.
Часть текста: дневника 18 января 1851 г. (в Москве): «Писать историю м. д.», 237 т. е. «моего детства». Затем, до 9 июня этого года, хотя в записях дневника имеется много указаний на литературную работу, ни в одном из них не названо «Детство». Только в записи от 7 марта: « Занятия для завтра ... Гимнастика, обед, роман, гости и дневник» слово «роман», вероятно, указывает на писание романа «Четыре эпохи развития». В записи от 9 июня (станица Старогладковская) читаем: «Завтра пойду на охоту, да попишу в большую книгу». Так как I редакция «Детства» писалась в «большой книге» (о чем см. дальше), то может быть эта запись говорит о «Детстве», хотя, с другой стороны, нужно заметить, что в «большой книге» писалось не одно только «Детство». Зато о записи под 3 июля (Старый Юрт) можно определенно утверждать, что она говорит о работе над I редакцией «Детства». Под указанным числом между прочим записано: «Завтра буду писать роман». Под «романом» здесь нужно разуметь, конечно, роман «Четыре эпохи развития» («Детство», «Отрочество», «Юность» и «Молодость»), первоначальная редакция которого сохранилась и впервые печатается в настоящем томе. Она существенно отличается от известного текста трилогии. Повествование ведется здесь в виде записок, адресованных очень близкому человеку, которого рассказчик называет во вступлении своим «исповедником и судьею». В основу повествования положена история семьи близких знакомых Толстых, Иславиных, детей Александра Мих. Исленьева и кн. Соф. Петр....
Входимость: 2. Размер: 86кб.
Часть текста: — сказал он как будто небрежно, точно так же, как он в прошлый раз дал мне книжку «Русского Богатства» с статьей Гаршина с историей деньщика. Очевидно, он не хотел ни в ту, ни в другую сторону повлиять на меня. «Это молодой французский писатель. И посмотрите — недурно». «Он вас знает и очень ценит», —прибавил он, как бы желая задобрить меня. «Он, с одной стороны, напоминает мне Дружинина: та же слабость к женщинам, к...» И он стал мне рассказывать самые невероятные доказательства этой слабости и той важности, которую приписывал ей Мопасан. «И такой прекрасный человек, прекрасный сын, прекрасный друг, un homme d’un commerse sûr,[300] хорошего дворянского рода и вместе с тем имеет сношения с рабочими, руководит, помогает им». Может быть, что я ошибаюсь в передаче слов Тургенева. Но я хорошо помню, что я так, как описываю, понял его, и на основании этого во мне сложилось определенное, хотя и смешанное отношение к личности автора: гадливость к той стороне, про которую Тургенев рассказывал невероятные вещи, и уважение, и сочувствие ко второй стороне личности: верного сына, друга и сторонника рабочих. Время это, 1881 год, было для меня самым горячим временем разочарования в том, что в нашем мире признается искусством. Мне совершенно было ясно, что то, [что] у нас считается искусством вообще, есть произведения праздности и роскоши исключительно, ненормально, живущего класса богачей и так же мало может претендовать на значение искусства вообще, как неудобные модные костюмы щеголей и щеголих на значение народной одежды. И потому в то время меня совершенно не интересовали такие произведения, как то, которое мне рекомендовал Тургенев. Но, ...
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Часть текста: bleu couleur du tempe». Sais-tu l’oubli D’un vain doux rêve, Oiseau moqueur De la forêt? Le jour pâlit, La nuit se lève, Et dans mon cœur L'ombre a pleuré; O, chante-moi Ta folle gamme, Car j’ai dormi Comme autrefois, Sous les midis? O, chante alors La mélodie De son amour, Ce jour durant; Le lâche émoi Où fut mon âme Sanglote emmi Le jour mourant. Sais-tu le chant De sa parole Et de sa voix, Toi qui redis Dans le couchant Ton air frivole Mon fol espoir, Parmi les ors Et l'incendie Du vain doux jour Qui meurt ce soir. (Francis Vielé-Griffin: «Poèmes et poésies».)[224] IX Énone, j’avais cru qu’en aimant ta beauté Où l’âme avec le corps trouvent leur unité, J’allais, m’affermissant et le coeur et l’esprit, Monter jusqu’à cela, qui jamais ne périt, N’ayant été créé, qui n’est froidure ou feu, Qui n’est beau quelque part et laid en autre lieu; Et me flattais encore d’une belle harmonie, Que j’eusse composé du meilleur et du pire, Ainsi que le chanteur que chérit Polymnie, En accordant le grave avec l’aigu, retire Un son bien élevé sur les nerfs de sa lyre. Mais...
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Часть текста: Не хуже какъ намедни съ дровами Ездилъ. Безъ малаго половину пропилъ. А все я виновата. Акулина. Что плохое загадывать. Рано еще. Тоже не ближнiй светъ. Пока что... Марфа. Где рано. Акимычъ вернулся же. А еще позже нашего поехалъ, а нашего все нетъ. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости. Акулина. Акимычъ на место ставилъ, а нашъ на базаре. Марфа. Не думалось бы, кабы одинъ. А то съ Игнатомъ поехалъ. А какъ съ толстомордымъ кобеломъ этимъ, прости Господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День деньской бьешься, бьешься. Все на тебе. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что тренись съ утра до ночи. ЯВЛЕНIЕ 2. Отворяется дверь. Входитъ десятскiй Тарасъ и оборванный прохожiй. Тарасъ. Здорово живете. Вотъ вамъ постояльца привелъ. Прохожiй (кланяется). Хозяевамъ мое почтенiе. Марфа. Что больно часто къ намъ ставить. У насъ въсереду ночевалъ. Все къ намъ да къ намъ. Къ Степанде бы ставилъ. У нихъ и ребятъ нетъ. А я съ своими не разберусь. А ты все къ намъ да къ намъ. Тарасъ. По череду ставимъ. Марфа. Ты говоришь — по череду. У меня ребята. Да и хозяина нетъ. Тарасъ. Переночуетъ. Места не пролежитъ. Акулина (къ прохожему). Проходи, садись, гостемъ будешь. Прохожiй. Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно. Марфа. Ничего не видамши сейчасъ и покушать. Что жъ разве по деревне не прошелъ? Прохожiй (вздыхаетъ). По званiю своему не привыченъ я. А такъ какъ продухтовъ своихъ не имеемъ... Акулина (встаетъ, достаетъ хлебъ, отрезаетъ и подаетъ прохожему). Прохожiй (беретъ хлњбъ). Мерси. (Сидить на конникњ и жадно њстъ.) Тарасъ. Михайла-то где же? Марфа. Да въ городу. Сено повезъ. Пора бы вернуться, а все нетъ. Вотъ и думается, какъ бы чего не случилось. Тарасъ. Чего же случится? Марфа. Какъ чего? Хорошаго не увидишь, а худого только и жди. А то какъ изъ дома уехалъ, ему и горюшка мало. Вотъ и теперь того и жду, что...
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Часть текста: второй и третьей редакции "Детства" II. ВАРИАНТЫ ИЗ ВТОРОЙ И ТРЕТЬЕЙ РЕДАКЦИИ «ДЕТСТВА». № 1 (II ред.). Вся эта сторона называлась угломъ наказанiй . Въ этотъ же уголъ, около печки, ставили насъ на колени, и въ настоящую минуту стоялъ Володя. Когда я взошелъ, онъ оглянулся на Карла Ивановича, но тотъ не поднялъ глазъ; по этому случаю Володя селъ на свои пятки и, сделавъ мне пресмешную гримасу, схватился за носъ, чтобы не расхохотаться, но не удержался и фыркнулъ. «Wollen sie still stehen», 113 сказалъ Карлъ Ивановичъ и вышелъ въ спальню одеваться. № 2 (II ред.). Последняя стена занята была 3-мя окошками. Въ середине комнаты стоялъ столъ, покрытой оборванной черной клеенкой, изъ-подъ которой виднелись изрезанные перочинными ножами края. Кругомъ жесткiе деревянные табуреты безъ спинокъ. Когда Карлъ Ивановичъ вышелъ, я подошелъ къ Володе и сказалъ: «за что?» — «А, глупости», отвечалъ онъ мне, «за то, что легъ на окошко Акима смотреть, (Акимъ дурачекъ садовникъ) да и не видалъ, что онъ тутъ разставилъ сушить свои глупыя коробочки, я и раздавилъ одну — право нечаянно».— «Какую?» спросилъ я. Онъ не успелъ ответить, потому что въ это время взошелъ Карлъ Ивановичъ въ синемъ сертуке и зеленыхъ панталонахъ, но только показалъ мне своими черными, веселыми глазами на уголъ за печкой и опять поднялъ плечи и чуть не фыркнулъ. Я взглянулъ: лучшее произведете Карла Ивановича: футляръ съ перегородочкой, которому не доставало только коемокъ, чтобы быть поднесену maman, для котораго Карлъ Ивановичъ нарочно заказывалъ болвана и надъ которымъ трудился съ особенной любовью, лежалъ скомканный на полу и въ самомъ жалкомъ положенiи. Я понялъ, что долженъ...
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: узких, пробитых около них тропинок, ни высоких черных дерев с покрытыми инеем ветвями, ни безграничных ярко-белых полей, освещаемых светлой зимней луной, ни чудной, исполненной невыразимой прелести тишины деревенской ночи. Здесь высокие неприятно-правильные дома с обеих сторон закрывают горизонт и утомляют зрение однообразием; равномерный городской шум колес не умолкает и нагоняет на душу какую-то неотвязную, несносную тоску; разбитый, навозный снег покрывает улицы и освещается кое-где ламповым светом, падающим из цельных окон какого-нибудь магазина, или тусклыми фонарями, которые, приставляя лесенку, поправляет засаленный будочник: все составляет резкую и жалкую противуположность с блестящим, безграничным покровом святочной Ночи. Мир божий и мир человеческий. Карета остановилась у освещенного магазина. Из нее выпрыгнул стройный, хорошенький мальчик — лет 18 на вид — в круглой шляпе и шинели с бобровым воротником, из-за которого виден был белый бальный галстук, и, звеня колокольчиком, торопливо вбежал в дверь. «Une paire de gants, je vous prie» [122] ,— отвечал он на вопросительный: «Bonsoir, monsieur» [123] ,— которым встретила его худощавая француженка из-за конторки. — Vot’ numéro [124] . — Six et demi [125] ,— отвечал он, показывая маленькую, почти женски нежную руку. Молодой человек, казалось, куда-то очень торопился; он, прохаживаясь по комнате, стал надевать перчатки так неосторожно, что разорвал одну пару; с детским движением досады, показывавшим в нем, однако, энергию, швырнул ее на землю и стал растягивать другую. — Сын мой, это вы? — послышался...
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Часть текста: il m’aurait fallu écrire très longuement pour répondre à vos questions, dont la plupart sont basées sur un malentendu. Aux questions que vous faites: pourquoi le travail manuel s’impose à nous comme l’une des conditions essentielles du vrai bonheur? Faut-il se priver volontairement de l’activité intellectuelle, des sciences et des arts qui vous paraissent incompatibles avec le travail manuel? A ces questions j’ai répondu comme je l’ai pu dans le livre intitulé «Que faire?» qui, à ce qu’on m’a dit, a été traduit en français. Je n’ai jamais envisagé le travail manuel comme un principe, mais comme l’application la plus simple et naturelle du principe moral, celle qui se présente la première à tout homme sincère. Le travail manuel dans notre societé dépravée (la société des gens dits civilisés) s’impose à nous uniquement par la raison que le défaut principal de cette société a été, et est jusqu’à présent, celui de se libérer de ce travail et de profiter, sans lui rendre la pareille, du travail des classes pauvres, ignorantes et malheureuses, qui sont esclaves, comme les esclaves du vieux monde. La première preuve de la sincérité des gens de cette société, qui professent des principes chrétiens, philosophiques ou humanitaires, est de tâcher de sortir autant que possible de cette contradiction. Le moyen le plus simple et qui est toujours sous main y parvenir est le travail manuel qui commence par les soins...