IV
В начале января 1872 г. Толстой снова организовал школу в своем яснополянском доме, в которой учителями были он сам и все члены его семьи, включительно до семи-восьмилетних детей. Об этой школе С. А. Толстая писала Т. А. Кузминской 2 февраля 1872 г.: «Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое после обеда приходит человек 35 детей, и мы их учим. Учит и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я». О том же писала С. А. Толстая своей сестре и 10 марта 1872 г.: «У нас все продолжается школа, идет хорошо. Почти все выучились читать довольно бойко по складам». И, наконец, 6 апреля 1872 г. она извещала свою сестру: «Каждое утро своих детей учу, каждое после обеда школа собирается. Учить трудно, а бросить теперь уже жалко: так хорошо шло ученье, и все читают и пишут, хотя не совсем хорошо, но порядочно». Об этой школе писал и сам Толстой А. А. Фету 20 февраля 1872 г.: «Еще новость, это, что я опять завел школу, и жена и дети — мы все учим и все довольны».[245] То же сообщал он H. Н. Страхову 3 марта 1872 г.: «Жизнь наша в деревне та же. Прибавилось новое только школа крестьянских детей, которая сама собой завелась. И всех нас с детьми моими очень занимает».[246]
Повидимому, организация этой школы была связана с желанием Толстого проверить свой метод обучения на практике. Но занятия в школе не отвлекали его от продолжения работы над «Азбукой». Толстой торопился с печатанием ее, намереваясь представить ее на политехническую выставку в Москве, которая должна была открыться 30 мая 1872 г., и к тому времени спешил выпустить, если не все четыре, то по крайней мере первые две книги. Приступив к печатанию «Азбуки» в самом конце 1871 или в начале января 1872 г., Толстой не сомневался, что успеет выпустить ее в свет еще в зимние месяцы, как это видно из его письма к А. А. Толстой от 12 января, в котором он уверенно писал: «Пишу я эти последние года азбуку и теперь печатаю.... Нынешней зимой надеюсь прислать вам».[247] Но уже 18 января 1872 г. С. А. Толстая сообщала своей сестре, что «детские книжечки» не поступят в продажу «раньше святой» (то есть пасхальной недели). А сам Лев Николаевич более чем через два месяца после сдачи в типографию первой книги, 9 марта 1872 г., писал брату С. Н. Толстому: «У меня досада. Сукины дети Рис и студент не начинали еще работать. Бибиков[248] поехал в Москву, я послал с ним грозное письмо, а не подействует, то сам поеду».[249] Об этом же сообщила своей сестре и С. А. Толстая 10 марта 1872 г.: «Печатание нашей «Азбуки» идет тихо, так как Рис по своему обыкновению обманул».
Однако, помимо «обмана» Риса, задержка в наборе «Азбуки» несомненно заключалась и в тех больших технических трудностях, какие приходилось преодолевать типографии при печатании «Азбуки», заключавшей в себе и надстрочные буквы, и разные шрифты в одном и том же слове, и иллюстрации, и арифметические таблицы и т. д. Помимо того, причиной медленного набора «Азбуки» был и обычный метод работы Толстого. Рукописи «Азбуки» сдавались в типографию далеко не в завершенном виде, и после сдачи их все время продолжалась авторская работа над ними. В данном случае перерабатывались статьи, заменялись одни статьи другими, в большом количестве включались новые материалы, то и дело изменялся порядок расположения статей и т. д. В письме к Страхову от 3 марта 1872 г. Толстой сам писал об этом: «Азбука моя кончена и печатается очень медленно и скверно у Риса, но я по своей привычке всё мараю и переделываю по 20 раз».[250]
«Азбуки» в Туле. В апреле того же года он написал письмо начальнику Главного управления по делам печати М. Н. Лонгинову с просьбой разрешить печатать «Азбуку» в Туле «без цензуры». «В Москве, — писал он, — почти невозможно печатать, живя в деревне, а в Туле нельзя — потому что нужно разрешение цензуры. Послать в цензуру рукопись мне бы ничего не стоило, но я не могу не изменять и не прибавлять, а в Туле этого нельзя делать». [251]Ответ Лонгинова неизвестен. Во всяком случае, если он и был, то, вероятно, отрицательный, так как «Азбука» продолжала оставаться у Риса, и о переговорах с типографией Соколова, помимо упоминания об этом в цитированном письме к Лонгинову, в дальнейшем нет никаких сведений.
Но, несмотря на видимые неудачи, Толстой всё же надеялся закончить печатание к выставке и продолжал усердно работать. «Отсылали корректуры азбуки, сидели до 4-го часа ночи»,[252] — занесла С. А. Толстая в свой дневник 3 апреля 1872 г. Из того же «Дневника» мы узнаем, что Толстой в конце марта и в конце апреля того же года, вероятно, по делам «Азбуки» совершил две поездки в Москву.
Напряженнейшая работа над «Азбукой» в течение всей зимы расстроила здоровье Толстого. Встал вопрос о поездке весной на кумыс в Самарские степи. Но, как видно из письма С. А. Толстой к своей сестре от 6 апреля 1872 г., он «отговаривался» от этой поездки, ссылаясь на «Азбуку», которая «печатается и должна непременно быть готова к московской выставке, то есть к 30 маю». Вопрос этот, очевидно, долго обсуждался, потому что С. А. Толстая уже 23 апреля 1872 г. писала сестре: «Милая Таня, судьба наша, наконец, решилась, и мы в Самару не едем. Левочка очень боится за меня, другая причина — азбука печатается, и нельзя бросить, некому ни корректур без нас держать, ни следить за печатанием, чтоб шло скоро и хорошо».
В середине мая 1872 г. Толстому стало ясно, что «Азбука» не будет готова к выставке, и он решил покончить с Рисом. По этому поводу С. А. Толстая записала в свой дневник 18 мая: «Левочка вчера очень расстроился, что не шлют корректуры, и написал в Москву, чтобы отобрать оригинал у Риса».[253] Он решил перенести печатание «Азбуки» в Петербург и просить H. Н. Страхова взять на себя наблюдение за печатанием. Страхов был в курсе дела печатания «Азбуки». Толстой почти в каждом письме сообщал ему об этом. Помимо всего, через Страхова в журнал «Заря», был послан писанный для «Азбуки» рассказ «Кавказский пленник», и Страхов держал корректуры его (см. Примечания, стр. 668). Таким образом, Страхов до некоторой степени уже был связан с «Азбукой».
19 мая 1872 г. Толстой писал Страхову: «Я давно кончил свою Азбуку, отдал печатать, и в 4 месяца печатание не только не кончилось, не началось и, видно, никогда не кончится. Зимою я всегда зарабатываюсь и летом кое-как оправляюсь, если не работаю. Теперь же корректуры, ожидание, вранье, поправки типографские и свои измучили меня и обещают мучить всё лето. Я вздумал теперь взять это от Риса и печатать в Петербурге, где, говорят, больше типографий и они лучше. Возьметесь ли вы наблюдать за этой работой, т. е. приискать человека, который держал бы черновые корректуры за известную плату, и сами держать последние корректуры (тоже за вознаграждение). Только вам я бы мог поручить эту работу так, чтобы самому уже не видать ее. Вознаграждение вы определите сами такое, которое бы равнялось тому, что вы зарабатываете в хорошее время. Время, когда печатать, вы определите сами. Для меня, чем скорее, тем лучше».[254]
«Боюсь настаивать, любезный Николай Николаевич, чтобы вы потом не стали раскаиваться, но не могу не сказать, что для меня это было бы великое счастье».[255] Толстой приглашал Страхова приехать в начале июня погостить в Ясную Поляну, добавляя при этом: «Если бы согласились взять мою работу, вы бы прочли книгу, мы бы обо всем переговорили.... Дело печатания находится в следующем положении: Рис, типографщик, тянул 5 месяцев, набрал кое-как 7 листов, я через поверенного в Москве отобрал у него оригинал и прекратил печатание; но я ему дал уже денег, он извиняется, и я ему написал ultimatum. — Если он напишет условие, с неустойкой в 2000, кончить всю работу в месяц, то я у него буду печатать. Ответа не получил и, вероятно, не получу. Но пишу всё это вам для того, чтобы вы знали, что есть случайность (очень неприятная для меня), при которой, если бы вы согласились, я бы должен печатать у Риса. Я постараюсь, чтобы — нет. Какие типографии в Петербурге возьмутся за это печатание? Будет 40 листов, в числе их листов 15 славянского. Будьте добры, сообщите мне это.... Впрочем я думаю, если бы Рис согласился, и вы бы решились взяться за работу, может быть, если вас ничто не привязывает к Петербургу, вы бы взяли эту работу в Москве. Страшно желаю, чтобы вы решились».[256]
Ответ Страхова и на это письмо Толстого неизвестен; но имеется ответное письмо Толстого от 6 июня 1872 г., из которого видно, что Страхов согласился исполнить просьбу Толстого, и, повидимому, не прочь был даже временно поселиться в Москве, чтобы следить там за печатанием «Азбуки».[257] Толстой, прося Страхова подыскивать типографию в Петербурге, сам в это время подыскивал типографию в Москве, но безуспешно. Рис же отказался заключить с ним условие с неустойкой. Рукописи «Азбуки» Рис вернул в «страшном беспорядке». Толстому предстояла «работа самая скучная, тяжелая — приводить в порядок рукопись, переписывать, отмечать». Согласие Страхова не радовало Толстого, так как оно показалось ему вынужденным. Всё это вместе привело Толстого в самое удрученное состояние. «Видно мне, — писал он в том же письме Страхову от 6 июня, — не судьба издать эту книжку, стоившую мне трудов больше, чем какая-нибудь работа, и которой я так дорожил». Но все же Толстой решил подождать ответа от Страхова о типографии и тем временем приняться за приведение в порядок рукописи. А Страхову он написал в том же письме: «Недели через две, если бог позволит, привезу к вам рукопись в Петербург, обо всем переговорю и уеду свободным, благословляя вас.... Напишите мне.... ваши условия вознаграждения за два месяца работы, как надо полагать, Если всё сделается, как я мечтаю, то работы вам будет много. Кроме практической работы с типографией, в 4-х книжках азбуки — в каждой есть славянский отдел с переводом en regard.[258] Почти весь перевод сделан, но выноски грамматических форм не сделаны. Потом исправления языка, порядка, всё это уж делали бы вы. Итак, ожидаю ответа на все вопросы и привожу в порядок рукопись». В этом же письме Толстой дал Страхову справку, что набор и печать «в Москве были кажется 11 рублей», добавив при этом, что цена для него не имеет никокого значения.[259]
Ответное письмо Страхова также не сохранилось, но оно, видимо, рассеяло все сомнения Толстого, и он писал Страхову 14 июня 1872 г.: «Письмо ваше, дорогой Николай Николаевич, так обрадовало меня, что жена уверяла, что я вдруг сделался совсем другой и веселый. Мне теперь верится в возможность окончания этого дела. Я тотчас же принялся за бумаги и кончил бы всё уже к нынешнему дню, если бы не роды жены.... На днях я пришлю вам рукопись с подробным описанием того, что и как нужно, и даже надеюсь, что письменно можно понять друг друга.... Я бы сейчас вам прислал 7 листов (не напечатанных, а набранных), но у меня один экземпляр и мне нужно всё иметь под руками. Еще мне нужно съездить в Москву, чтобы выручить доски букв и картинок. К тому времени — дней через 5, как я всё приготовлю, я надеюсь и от вас получить известие о том, сколько денег нужно приготовить на бумагу и для типографии, и возьмется ли какая-нибудь типография? Мне всё кажется, что ни одна не возьмется, и если возьмется, то обманет».[260]
Как уже известно, в типографию Риса были сданы для набора первая и вторая книги «Азбуки». Набор производился одновременно той и другой книги. К моменту затребования Толстым материалов книг обратно из первой книги было набрано около пяти печатных листов и притом не подряд, а в перебивку: три листа статьи «Для учителя» и собственно азбуки и около двух листов начала и самого конца второй части. Первые три листа были сверстаны, а остальные остались в гранках. Из второй книги были набраны начало и конец первой части — всего около четырех с половиной листов, из которых были сверстаны четыре листа. Таким образом, говоря, что Рис набрал лишь семь листов, Толстой имел в виду только набор в верстке.
Во время набора первых двух книг авторская работа над ними не прекращалась. Состав второй части первой книги, по сравнению с первоначальным планом, был увеличен на одиннадцать номеров. Проследить остальные авторские изменения, внесенные в первую книгу в процессе набора, нет возможности. К моменту затребования материалов книг обратно из типографии Риса состав и план первой и второй частей приняли новый вид.
части книги. Материал для русского чтения, хотя и определившийся, не был еще в достаточной степени систематизирован и разбит на отделы.
Дальше, чем над первой книгой, продвинулась работа Толстого и типографии над второй книгой. К моменту, когда типография Риса прекратила работу над «Азбукой», эта книга не имела титульного листа и оглавления. Отсутствовала в ней и статья «Для учителя», но, судя по пробелу в пагинации в начале верстки второй книги, эта статья была набрана и сверстана, но верстка не сохранилась. Материал для русского чтения, составлявший первую часть второй книги, был разбит на четыре отдела. Шестьдесят произведений были набраны и сверстаны, два произведения набраны, но не сверстаны и только шесть произведений остались в рукописи. К набору славянского материала и арифметики, составивших вторую и третью части второй книги, не было приступлено.
Примечания